Осмотрев все вплоть до последней деревни и повсюду явив жителям свидетельства своей заботливости, он занялся по возвращении в Порто Феррайо устройством своего двора и употреблением государственных доходов на самые неотложные нужды.
Эти доходы складывались из поступлений от железных рудников, которые могли приносить до миллиона франков в год; от ловли тунца, откуп которой давал от четырехсот до пятисот тысяч франков; от соляных копей, разработка которых, предоставленная какой-нибудь компании, могла приносить примерно такую же сумму; и, наконец, от поземельного налога и нескольких таможенных пошлин.
Все эти доходы, присоединенные к тем двум миллионам, которые Наполеон оставил за собой в реестре государственных долговых обязательств, могли обеспечивать ему около четырех с половиной миллионов франков в год.
Наполеон часто говаривал, что никогда он не был так богат.
Из мэрии Наполеон переехал в красивый обывательский дом, который он помпезно называл своим городским дворцом.
Дом этот располагался на скале, между фортом Фальконе и фортом Стелла, в бастионе, именовавшемся Мельничным, и состоял из двух павильонов и объединявшего их главного здания.
Из окон дома целиком просматривались город и гавань, простиравшиеся у его подножия, так что никакой новый объект не мог ускользнуть от глаз хозяина.
Что же касается загородного дворца императора, то он находился в Сан Мартино.
Прежде, до приезда Наполеона, это был всего лишь убогий дом, но по распоряжению императора его перестроили и со вкусом обставили; впрочем, Наполеон никогда не ночевал там: этот дворец служил лишь конечной целью его прогулок.
Из дворца, стоявшего у подножия высокой горы, рядом с быстрым ручьем, посреди луга, открывался вид на город, амфитеатром раскинувшийся перед ним, на гавань у подножия города и на горизонт, где за подернутой дымкой поверхностью моря виднелись берега Тосканы.
Через полтора месяца на остров Эльба прибыла мать императора, а несколько дней спустя — принцесса Полина.
Принцесса присоединилась к императору еще во Фрежюсе и хотела отплыть на Эльбу вместе с ним, однако она так плохо чувствовала себя в то время, что врач воспротивился ее поездке.
И тогда английский капитан взял на себя обязательство вернуться в назначенный день за принцессой; но, поскольку этот день миновал, а фрегат так и не появился, принцесса воспользовалась для своего плавания неаполитанским судном.
В этот первый приезд она оставалась на Эльбе всего лишь два дня, а затем уехала в Неаполь; однако 1 ноября бриг «Непостоянный» привез ее обратно, и впредь она уже не покидала императора.
Понятно, что, погрузившись после столь бурной активности в столь полный покой, Наполеон нуждался в том, чтобы отыскать себе регулярные занятия.
И потому все его часы были заполнены.
Он вставал на рассвете, затворялся в своей библиотеке и до восьми часов утра работал над военными мемуарами; затем он выходил из дома, чтобы понаблюдать за строительными работами, и останавливался, чтобы задать вопросы рабочим, которые почти все были солдатами его гвардии; около одиннадцати часов утра он съедал весьма скудный завтрак; в сильную жару, проделав длинный путь на прогулке или много поработав, он пару часов спал после завтрака и около трех часов пополудни обычно вновь выезжал — либо верхом, либо в коляске — в сопровождении обер-гофмаршала Бертрана и генерала Друо, которые во время такой прогулки никогда с ним не расставались; по дороге он выслушивал все просьбы, с которыми к нему обращались, и никогда никого не оставлял без удовлетворения.
В семь часов он возвращался, обедал вместе с сестрой, жившей на втором этаже его городского дворца, и приглашал к своему столу то интенданта острова, г-на де Бальбиани, то камергера Вантини, то мэра города Порто Феррайо, то полковника национальной гвардии, а порой и мэров городов Порто Лонгоне и Рио.
Вечером он поднимался к принцессе Полине.
Что же касается матери императора, то она жила в отдельном доме, который уступил ей камергер Вантини.
Тем временем остров Эльба сделался местом сбора любопытствующих со всех концов Европы, и вскоре наплыв иностранцев стал настолько большим, что пришлось принимать особые меры, дабы избежать беспорядков, всегда сопутствующих скоплениям такого огромного числа неизвестных лиц, среди которых было и немало авантюристов, приезжавших попытать счастья.
Местных продуктов питания вскоре стало недоставать, и пришлось закупать продовольствие на материке, вследствие чего торговля Порто Феррайо выросла, и этот рост улучшил общее положение дел на острове.
Таким образом, само присутствие Наполеона, даже находящегося в ссылке, стало источником процветания для острова, который им завладел; его влияние распространялось вплоть до самых низших классов общества; обновилась сама атмосфера, царившая на Эльбе.
Самыми многочисленными среди иностранцев были англичане; казалось, что они чрезвычайно дорожат возможностью увидеть его и услышать.
Наполеон, со своей стороны, принимал их весьма благожелательно.
Лорд Бентинк, лорд Дуглас и многие другие вельможи из высшей английской аристократии увезли домой драгоценные воспоминания о том, как они были приняты на острове.
Среди всех визитов, которые наносили императору, самыми приятными для него были визиты большого числа офицеров всех наций: итальянцев, французов, поляков и немцев, являвшихся предложить ему свои услуги.
Он отвечал им, что не располагает ни должностями, ни чинами для них.
— Что ж! Мы будем служить вам в качестве солдат, — говорили они.
И он почти всегда зачислял их в гренадеры.
Такая преданность его имени льстила ему более всего.
Наступило 15 августа, день рождения императора; этот праздник отмечали с восторгом, который трудно описать, и для Наполеона, привыкшего к официальным празднествам, такое зрелище, должно быть, было совершенно новым.
Город дал бал императору и гвардии; на главной площади был установлен просторный, изящно украшенный навес, и Наполеон приказал оставить его открытым со всех сторон, чтобы весь народ мог принять участие в празднике.
Просто невероятно, сколько строительных работ было предпринято в Порто Феррайо и на всем острове во время пребывания там Наполеона.
Двое итальянских архитекторов, римлянин Барджильи и тосканец Беттарини, чертили планы намеченных сооружений, но почти всегда, основываясь на своем собственном понимании, император изменял в предложенном проекте самое существенное и становился, таким образом, их единственным создателем и истинным архитектором.
Так, он изменил пути нескольких уже начатых дорог, отыскал источник, вода в котором показалась ему по качеству лучше той, что пили в Порто Феррайо, и подвел ее к городу.
И потому, хотя, по всей вероятности, Наполеон продолжал следить своим орлиным взором за европейскими событиями, со стороны казалось, будто он полностью покорился судьбе.
Никто и не сомневался, что со временем, окруженный любовью всех тех, кто был приближен к нему, он привыкнет к этой новой жизни, однако союзные монархи сами принялись будить льва, который, вероятно, и не спал.
Наполеон уже несколько месяцев жил в своей маленькой державе, погруженный в заботы о том, чтобы украсить ее всеми средствами, какие ему подсказывал его пылкий и изобретательный гений, как вдруг его тайно уведомили, что обсуждается вопрос, как сделать его ссылку более удаленной.
Франция, устами г-на де Талейрана, во весь голос требовала на Венском конгрессе принять эту меру как необходимую для ее безопасности, без конца разъясняя, насколько опасна для правящей династии такая близость Наполеона к берегам Италии и Прованса.
Представитель Франции особо указывал конгрессу, что если достославному изгнаннику наскучит его ссылка, он сможет за четыре дня доплыть до Неаполя, а оттуда, с помощью своего зятя Мюрата, все еще правящего там, во главе армии вторгнуться в провинции Северной Италии, и без того недовольные, первым же своим призывом поднять их на восстание и, таким образом, возобновить смертельную борьбу, которая только что с трудом закончилась.
Чтобы обосновать такое нарушение договора Фонтенбло, в качестве довода приводилась переписка генерала Эксельманса с королем Неаполитанским, только что перехваченная и заставлявшая подозревать явный заговор, центр которого находился на острове Эльба, а ответвления тянулись в Италию и во Францию.
Подозрения эти вскоре подкрепились, когда в Милане был раскрыт другой заговор, к которому оказались причастны несколько генералов бывшей Итальянской армии.
Австрия тоже с определенным беспокойством взирала на это опасное соседство; впрочем, «Аугсбургская газета», ее официальный орган, открыто высказалась на сей счет; в ней можно было прочесть буквально следующее:
«Какими бы тревожными ни были миланские события, следует успокоиться при мысли, что они, возможно, поспособствуют скорейшему удалению человека, который, находясь на скале острова Эльба, держит в руках все нити козней, сплетенных с помощью его золота, и который до тех пор, пока он будет оставаться близ берегов Италии, не позволит государям этих стран спокойно обладать своими владениями».
Но, несмотря на общее убеждение, конгресс не осмелился, основываясь на столь слабых доказательствах, принять решение, которое оказалось бы в явном противоречии с принципом сдержанности, так высокопарно высказанным союзными монархами, и, дабы это не выглядело нарушением существующих договоренностей, постановил сделать Наполеону соответствующие предложения, постараться убедить его добровольно покинуть остров Эльба и лишь в случае его отказа употребить силу.
Тотчас же занялись выбором другого местопребывания.
Была названа Мальта, но Англия увидела нежелательные последствия такого выбора: из пленника Наполеон мог превратиться в великого магистра.
Англия предложила остров Святой Елены.
Первая мысль Наполеона заключалась в том, что подобные слухи распространяют сами его враги, имея целью довести его до какого-нибудь отчаянного поступка, который позволит им нарушить данные ему обещания.