Утром все видели, как адъютант проследовал через город во главе своего батальона, а теперь он возвращается один, уходя от погони; стало быть, слухи верны, стало быть, Наполеон идет вперед, окруженный любовью народа и солдат.
Все высыпают на улицу, расспрашивают друг друга, ободряются; внезапно посреди склона со стороны Ла-Мюра появляется колонна; мужчины, женщины, дети — все бросаются ей навстречу и весь город окружает ее прежде, чем она доходит до городских ворот, в то время как крестьяне спускаются с гор, прыгая, словно серны, и разнося от скалы к скале крик: «Да здравствует император!»
В Визиле император делает привал.
Визиль — это колыбель французской свободы; 1814 год не отступился от года 1789-го; император был встречен населением, опьяневшим от радости.
Но Визиль — всего лишь город без ворот, без крепостных стен и без гарнизона; надо идти на Гренобль, и часть жителей сопровождает Наполеона.
В одном льё от Визиля на дороге видят пехотного офицера, который бежит, весь покрытый пылью; подобно греку из Марафона, он готов рухнуть от изнеможения: у него ценные новости.
Около двух часов пополудни 7-й пехотный полк под командованием полковника Лабедуайера вышел из Гренобля и двинулся навстречу императору, чтобы оказать ему противодействие.
Но в полульё от города полковник, ехавший верхом впереди своего полка, внезапно сделал полный поворот и приказал остановиться.
Тотчас же к нему приблизился барабанщик, протягивая ему свой барабан; полковник запустил в барабан руку, вытащил оттуда знаменного орла и, пристав на стременах, чтобы все могли его видеть, воскликнул:
— Солдаты! Вот славный символ, который служил вам путеводным знаком в те бессмертные дни. Тот, кто так часто водил нас к победе, идет к нам, чтобы отомстить за наше унижение и наши невзгоды. Настало время устремиться под его знамя, которое никогда не переставало быть нашим. Кто любит меня, за мной! Да здравствует император!
И весь полк последовал за ним.
Офицер решил первым доставить это известие императору и понесся вперед, но позади него шел весь полк.
Наполеон пришпоривает коня и бросается вперед; следом за ним с криками устремляется все его маленькое войско.
Достигнув вершины холма, он видит полк Лабедуайера, который приближается ускоренным шагом.
При виде Наполеона солдаты тотчас же начинают кричать: «Да здравствует император!»
Этим крикам вторят услышавшие их храбрецы с острова Эльба.
И тогда никто уже не соблюдает строя, все бегут, кидаются вперед; Наполеон бросается в середину прибывшего к нему подкрепления; Лабедуайер спрыгивает с лошади, намереваясь обнять колени Наполеона; тот принимает его в свои объятия и прижимает к груди.
— Полковник, — говорит ему император, — вы возвращаете меня на престол!
Лабедуайер вне себя от радости.
Это объятие будет стоить ему жизни, но что за важность? Слыша такие слова, ты проживаешь целый век.
Все немедленно снова пускаются в путь, ибо Наполеон не может быть спокоен, пока он не достиг Гренобля.
В Гренобле стоит гарнизон, который, как говорят, способен остаться верным правительству.
Тщетно солдаты ручаются императору за своих товарищей; император, разделяя, по-видимому, их убежденность, тем не менее приказывает идти на город.
Под стены Гренобля он приходит в восемь часов вечера.
Оборонять городские укрепления предстоит 3-му инженерному полку, состоящему из двух тысяч закаленных солдат, 4-му полку пешей артиллерии, в котором некогда служил сам Наполеон, двум батальонам 5-го пехотного полка и гусарам 4-го полка.
Впрочем, марш императора был столь стремительным, что это помешало принять какие бы то ни было оборонительные меры; не хватило времени даже на то, чтобы перегородить мосты; однако ворота заперты, и комендант отказывается открыть их.
Наполеон понимает, что даже минутное колебание погубит его; ночная темнота отнимает у него колдовскую силу его личного присутствия; все глаза, несомненно, ищут императора, но никто не видит его.
Он приказывает Лабедуайеру обратиться с речью к артиллеристам; полковник поднимается на пригорок и зычным голосом кричит:
— Солдаты! Мы привели к вам героя, за которым вы шли следом в стольких битвах; вам надлежит принять его и повторить вместе с нами старый боевой клич победителей Европы: «Да здравствует император!»
И в самом деле, в ту же минуту этот магический крик повторяют не только на крепостных стенах, но и во всех кварталах города; все устремляются к воротам, но ворота заперты, а ключи от них у коменданта.
Одновременно к воротам подходят солдаты, сопровождающие Наполеона; они что-то говорят, им отвечают, люди протягивают друг другу руки сквозь смотровые окна, но ворота остаются запертыми.
Император пребывает в нетерпении, не лишенном беспокойства.
Внезапно раздаются крики: «Дорогу! Дорогу!»; это жители предместья Тре-Клуатр, собравшись все вместе, несут бревна, чтобы выломать ворота.
Все становятся в ряд, тараны начинают свою работу; ворота скрипят, сотрясаются и, наконец, распахиваются: шесть тысяч человек разом выплескиваются наружу.
На сей раз это уже не воодушевление, а неистовство и бешенство.
Люди бросаются к Наполеону, будто хотят разорвать его на куски; в один миг его стаскивают с лошади, подхватывают на руки и с исступленными криками уносят; никогда, ни в одной битве он не подвергался подобной опасности; все дрожат за его жизнь, и только он сам способен понять, что поток, несущий его, это в чистом виде любовь.
Наконец он останавливается в одном из городских особняков; штаб императора догоняет его и берет в кольцо.
Но не успели еще все отдышаться, как слышится новый шум: это горожане, не сумев вручить Наполеону ключи от города, пришли поднести ему городские ворота.
Ночь становится одним долгим празднеством, во время которого солдаты, горожане и крестьяне братаются друг с другом.
Эту же ночь Наполеон использует для того, чтобы снова напечатать свои воззвания.
Утром 8 марта они уже вывешены и распространены повсюду; из города выходят курьеры и разносят их во все населенные пункты, извещая о вступлении императора во владение столицей Дофине и распуская слухи о том, что Австрия на его стороне, а король Неаполитанский идет вслед за ним.
Лишь в Гренобле к Наполеону приходит уверенность, что он дойдет до Парижа.
На другой день к императору являются с поздравлениями духовенство, окружной штаб, суд и все гражданские и военные власти.
По окончании аудиенции он проводит смотр гарнизона, численностью в шесть тысяч человек, и тотчас же направляется в Лион.
На следующий день, издав три указа, уведомляющих о возвращении в его руки императорской власти, он вновь пускается в путь и проводит ночь в Бургуэне.
Идущая следом за императором людская толпа и ее воодушевление постоянно растут; можно подумать, что вся Франция сопровождает его и движется вместе с ним к столице.
На пути из Бургуэна в Лион император узнает, что герцог Орлеанский, граф д’Артуа и маршал Макдональд намерены оборонять город и что Моранский и Гийотьерский мосты будут перегорожены.
Эти приготовления, в действенность которых он не верит, ибо ему известен патриотизм лионцев, вызывают у него смех, и он приказывает 4-му гусарскому полку провести разведку вплоть до предместья Ла-Гийотьер.
Полк встречают криками «Да здравствует император!».
Эти крики доносятся до Наполеона, который следует за полком на расстоянии около четверти льё; он пускает лошадь в галоп и в ту минуту, когда его менее всего ожидают, смело появляется один посреди толпы жителей, чья восторженность переходит при виде его в подлинное исступление.
В то же мгновение солдаты обеих сторон бросаются к разделяющим их баррикадам, с равным рвением занимаются их разрушением и через четверть часа уже обнимают друг друга.
Герцог Орлеанский и генерал Макдональд вынуждены отступить; граф д’Артуа бежит, имея в качестве эскорта одного-единственного королевского волонтера, который его не покинул.
В пять часов пополудни весь гарнизон устремляется навстречу императору.
Час спустя армия завладевает городом.
В восемь часов вечера Наполеон вступает во вторую столицу королевства.
В течение всех четырех дней, что он оставался здесь, под его окнами постоянно находилась двадцатитысячная толпа.
Тринадцатого марта император отбыл из Лиона и ночевал в Маконе.
Воодушевление населения продолжало расти.
У ворот городов его встречали уже не только отдельные граждане, но и городские власти.
Семнадцатого марта в Осере его встречал префект: это был первый представитель высшей власти, решившийся на подобный демонстративный жест.
Вечером того же дня императору доложили о приходе маршала Нея; стыдясь своей холодности в 1814 году и своей присяги Людовику XVIII, он пришел просить место в рядах гренадеров.
Наполеон раскрыл ему свои объятия, назвал храбрейшим из храбрых, и все было забыто.
Еще одно смертоносное объятие.
Двадцатого марта, в два часа пополудни, Наполеон прибыл в Фонтенбло.
Этот дворец хранил ужасные воспоминания: в одной из его комнат Наполеон думал лишить себя жизни, в другой — лишился Империи.
Он остановился здесь лишь на короткое время и продолжил свой триумфальный марш на Париж.
Как и в Гренобль, как и в Лион, в Париж он прибыл вечером, в конце одного из своих долгих дневных переходов, во главе войск, охранявших предместья.
Будь у него такое желание, он мог бы вернуться туда и во главе двух миллионов человек.
В половине девятого вечера он вступил во двор Тюильри.
Здесь, как и в Гренобле, все бросаются к нему, тысячи рук пытаются дотянуться до него, его подхватывают и несут с криками и исступлением, которое невозможно вообразить; толпа ведет себя так, что нет никаких средств обуздать ее; это бурный поток, которому нужно позволить свободно течь.
Наполеон в состоянии произнести лишь одно: