Так вот, невзирая на свет, который распространяют вокруг себя те факелоносцы, каких именуют историками, и те фонареносцы, каких именуют летописцами; невзирая на устный рассказ герцога де Шуазёля, память которого была такой же точной, как у молодого человека, я по их вине и подобно им допустил в двух своих сочинениях несколько ошибок, которые с чисто дружеской доброжелательностью отметили мои читатели из Шалона, Сент-Мену и Варенна, предлагая мне прислать свои замечания, если я когда-нибудь предприму второе издание «Людовика XVI» и «Графини де Шарни», а то и напишу книгу на этот сюжет.
И вот в один прекрасный день, задумав новый роман, который, возможно, так никогда и не будет создан и первая сцена которого должна была открываться в Варение в ночь с 21 на 22 июня 1791 года, то есть в ночь, когда были арестованы король и королева, я решил раз и навсегда разобраться со своими сомнениями и шаг за шагом, начиная с Шалона, повторить тот путь, какой король проделал из Шалона в Варенн.
Мое расследование должно было начаться только в Шалоне, поскольку именно в Шалоне с опознания короля началась череда событий, завершившаяся в Варение его вечерним арестом.
Как уже было сказано, я хотел повторить шаг за шагом тот путь, каким проследовали достославные беглецы; на каждой остановке я намеревался обращаться не только к печатным рассказам, но и к изустным преданиям; не только к изустным преданиям, но и к воспоминаниям очевидцев, собственными глазами наблюдавших эти события, которые были столь важны в момент их свершения и значение которых лишь возросло за шестьдесят восемь лет, прошедших с того времени.
И действительно, когда мы задумываемся над ними, приходится признать, что бегство в Варенн является самым значительным фактом Французской революции и даже всей истории Франции.
Это кульминационная точка монархии: семьсот четыре года потратила она на то, чтобы дойти до Варенна, и лишь девятнадцать месяцев понадобилось ей на то, чтобы из Варенна скатиться на площадь Революции.
Поставив ногу на первую ступень лестницы бакалейщика Соса, несчастный Людовик XVI ступил на первую ступень своего эшафота.
Однако важность этого события мы удостоверяем не с точки зрения трагической судьбы королевской семьи; мы говорим, что это событие является самым значительным во Французской революции и даже во всей истории Франции, отнюдь не потому, что головам трех августейших особ предстояло пасть на площади Революции; мы говорим так потому, что арест короля в этом городке, накануне 22 июня еще безвестном, но уже на другой день роковым образом и навсегда увековеченном в истории, служит источником всех последующих великих политических катаклизмов.
Если бы Людовик XVI не попытался бежать или же преуспел бы в предпринятой им попытке, то вместо тех событий, что свершились, произошли бы совсем иные. Не было бы ни гражданской войны, ни внешней войны, ни коалиции, ни 2 сентября, ни Террора, ни Бонапарта, ни Наполеона, ни Аустерлица, ни Ватерлоо, ни 13 вандемьера, ни 20 апреля, ни острова Эльба, ни острова Святой Елены.
И Бог знает, какие события произошли бы вместо тех, что свершились и на протяжении семи десятилетий определяют не только историю Франции, но и историю мира.
И потому я рассудил, что, даже в отрыве от любого другого литературного труда, будет любопытен рассказ о поездке, проделанной с целью не только выявить посредством подлинных документов ошибки, совершенные историками, которые не видели места событий, но еще и добавить к тем точным сведениям, какие содержатся в печатных рассказах, яркие подробности, которые могут дать очевидцы; и в самом деле, хотя между бегством короля и временем моей поездки прошло шестьдесят четыре года, я отыскал стариков, видевших эти трагические события своими глазами: г-на Никеза — в Шалоне, г-на Матьё — в Сент-Мену, г-на Белле — в Варение.
Да разве и сами века не являются цепью стариков, которые протягивают друг другу руки?
И наконец, дорогие читатели, с помощью изысканий я раздобыл нечто, о чем не подумали наши великие историки, — что поделаешь, мое ремесло романиста требует воображения! — я раздобыл план города Варенна, каким он был в ту эпоху, когда, уснув однажды вечером пригорком, пробудился вулканом.
Говорят, что правда с трудом доходит до слуха королей; осмелюсь высказать максиму, которую вы вольны воспринять как парадокс: с еще большим трудом правда доходит до слуха народа.
Ну а поскольку я всегда пишу для народа, то именно для него я вырываю сегодня эту страницу из гигантской эпопеи наших отцов.
I
Благодаря железным дорогам вы, разумеется, прибываете к месту назначения, прибываете в срок и даже с бо́льшими удобствами, чем прежде, если, конечно, прибываете, но вы больше не путешествуете.
Мы, мой спутник Поль Бокаж и я, прибыли в Шалон в час ночи 21 июля 1856 года.
Среди гостиничных названий, оглушивших нас в тот момент, когда мы вошли в вокзальный двор, я уловил название «Вышняя Богоматерь»; гостиница с таким именем показалась мне достаточно старинной для того, чтобы поддерживать свою репутацию.
Среди трех или четырех омнибусов, которые в ожидании пассажиров стояли распахнутыми, словно медный бык Фалариса, внимание мое привлек тот, что должен был доставить нас к нашему святому месту назначения, и мы решительно погрузились в это горнило. Несколько минут спустя мы уже тряслись по мостовым главного города департамента Марна, что напоминало пляску на мраморных яйцах, и через час с четвертью прибыли на место.
Гостиница «Вышняя Богоматерь» являла собой ночью то, что в ночное время являют собой все гостиницы: нечто вроде стоглазого Аргуса, спящего с открытым оком; око это было освещено горящей лампой, и при ее свете крепко спал, закрыв оба глаза, бедняга-лакей, которому было поручено бдить в ожидании путешественников.
То и дело спотыкаясь, он сопроводил нас в большую комнату с двумя кроватями, зажег две свечи, поставил их в двух противоположных концах нашего помещения, чтобы обозначить в нем два полюса — арктический и антарктический, затем умоляющим голосом спросил, надеясь, что мы ответим ему «нет»: «Господам еще что-нибудь нужно?», и, получив отрицательный ответ, поспешно удалился, чтобы насладиться четырьмя часами сна, которые у него еще оставались.
Мы легли и через разделявшее нас пространство пожелали друг другу спокойной ночи.
Бокаж, которым владела мания, не покидавшая его на протяжении всего нашего путешествия, а именно жажда узнавать новости из Испании, открыл старую газету, обнаруженную им на столике в прихожей, а я взял в руки географическую карту, которую привез с собой.
Интерес, который Бокаж проявлял к своему чтению, казался мне столь значительным, что я не надеялся бороться с ним. В итоге я молча погасил свечу, и наша комната осталась освещенной лишь одним огоньком.
В каком часу он погас в свой черед?
Этого я не знаю.
Однако я знаю, что при моем пробуждении Поль сообщил мне, что в Испании царит полнейшее спокойствие и что башня Малахова кургана была только что взята.
Именно подробности захвата кургана он за четыре часа до этого изучал с таким неослабным вниманием.
Как только мы встали, нам нанес визит хозяин гостиницы.
Он неведомо как установил мою личность и, не предполагая, что в Шалон можно приехать с иной целью, нежели изучение вин Шампани, предоставил себя в наше распоряжение, чтобы показать нам погреба г-на Жаксона.
Я поблагодарил нашего хозяина за услужливость и сказал ему, что если у нас останется время, мы через его посредство попросим у прославленного негоцианта разрешения посетить винные подвалы, однако в данный момент наши интересы нацелены на изыскания в области истории, а не виноделия.
И в доказательство сказанного я поинтересовался у него, с какого времени существует его гостиница.
Как я и догадывался, начало ее существования терялось во мраке веков.
Первым подлинным доказательством этого существования, оставленным ею в истории, был арендный договор, который хозяин поспешил нам принести и который удостоверял, что Франсуа де Валли, смиренный аббат монастыря Богоматери Вышнего Источника в Шалонской епархии, отдал свой особняк Вышней Богоматери внаем сьеру Жану Папийону и его жене Антуанетте за годовую плату в тридцать турских ливров.
Договор был датирован 19 июня 1501 года.
Пока хозяин гостиницы излагал нам все эти подробности, было очевидно, что его взгляд прикован к площади, простиравшейся под нашими окнами, а его язык торопится покончить с затеянным им экскурсом в область древности, чтобы начать новый рассказ, кажущийся ему куда более красочным.
Мы поинтересовались у него, что на этой площади так приковывает его взгляд.
Лично я не видел там совершенно ничего интересного, если не считать старухи в лохмотьях, которая старой метлой собирала лошадиный навоз в старую корзину для устриц.
Однако именно к этой старухе, служившей объектом его внимания, он хотел привлечь наше внимание.
Как выяснилось, это была мамаша Линго.
Вы, дорогие читатели, должно быть, не знаете, кто такая мамаша Линго?
Перед тем как приехать в Шалон, я не знал этого, как и вы, однако вам известно, что, хотя люди не всегда путешествуют для того, чтобы набираться знаний, они всегда набираются знаний, путешествуя.
Мамаша Линго была вдовой папаши Ивонне.
Папаша Ивонне — это счастливый обладатель лотерейного билета № 2 558 115, выигравшего золотой слиток. Но
Ах, Бог ты мой! История папаши Ивонне это история всех, кто разбогател случайно.
Время не жалует то, чему оно не дало созреть.
Папаша Ивонне был обычным виноградарем из Бузи.
Вы ведь знаете, что такое Бузи.
Если же вы не знаете, что такое Бузи, то вы знаете вино оттуда, приятное красное винцо, которое дает ощущение холодка между языком и небом и бывает как игристым, так и не игристым, как пожелаете.