С нашей стороны это не критика языка и не анализ стиля: мы не опускаемся до таких пустяков, говоря о трудах достойного академика; это критика идей, политического направления и замысла.
«… По дороге Друэ присоединяется к своему пособнику… Они не спешат поднимать тревогу и призывают на помощь ряд горожан, связанных с ними гнусными узами якобинства; все вместе они бегут к мосту и перегораживают его с помощью нескольких повозок.
Меж тем ценой золота удается побудить форейторов ехать дальше; но, когда беглецы подъезжают к мосту,[13] глазам их предстает мощная преграда! Путь сделался непроезжим. Телохранители спрыгивают с козел, чтобы расчистить мост. Друэ и его товарищи отваживаются подойти к королевской карете. Дальше вы не поедете! — кричат они. — Слышите, слышите набат? Он предупреждает вас, что мы идем по следам изменников".[14]
Ружья цареубийцы Друэ и восьми его пособников нацелены на карету короля. Телохранители кипят негодованием; они не теряют надежды опрокинуть и уничтожить этих гнусных людей. Будь король привычнее к опасностям такого рода, он не решился бы подвергать им свою жену, двух своих детей и свою сестру, то есть все, с чем связывает свои чаяния Франция. Он удерживает телохранителей и запрещает им вступать в бой. По призыву своего монарха господа де Валори, де Мутье и де Мальдан опускают оружие, кипя негодованием.[15] Друэ настойчиво требует предъявить паспорт; королева показывает паспорт, данный ей г-ном де Монмореном и выписанный на имя русской дамы. Друэ чинит новые препятствия: "Впрочем, — добавляет он, — судить о нем надлежит прокурору коммуны". Этот муниципальный чиновник приходит и просит путешественников пройти в его дом, дабы он мог изучить паспорт. Он изображает добродушие, притворяется любезным, предлагает руку королеве, чтобы сопроводить ее. Все выходят из кареты. Король держит сына на руках, а дочь ведет за руку. Он еще хранил в сердце надежду, ибо трудно было поверить, что какой-нибудь из отрядов, которым было назначено обеспечить безопасность его пути, не поспешит ему на помощь. Как только они входят в дом, толпа, собранная Друэ, окружает его, угрожает путешественникам, а тем временем коварный городской чиновник делает вид, что своим вмешательством наводит порядок и успокаивает жителей. Своим лживым взглядом он выказывает королю подобострастие и почтительность. Он предлагает королю вина и пьет вместе с ним; он без всякого волнения слушает слова, посредством которых Людовик, полагая себя замаскированным, выказывает ту совершенную доброту, что присуща только ему; не колеблясь в своем жестоком решении, не питая отвращения к своим хитростям, он видит двух принцесс редкой красоты и двух детей, чей нежный возраст усиливает сочувствие к их несчастью. Какова будет их участь? Варвара не останавливает эта мысль, и, возможно, он полагает, что всего лишь исполняет свой долг перед отечеством, настолько опасны для заурядных душ новоявленные обязанности, разрушившие весь строй изначальных и святейших обязанностей! Мне недостает мужества привести все лживые ответы, какие он давал королю и какие с омерзительным удовольствием самолично упоминает в своем протоколе».
Между тем г-н де Буйе, заинтересованный в этом вопросе намного больше, чем г-н де Лакретель, куда справедливее, нежели он.
Правда, он солдат.
Вот что говорит г-н де Буйе:
«Горожане противятся отъезду Людовика XVI, не проявляя, однако, по отношению к нему непочтительности. Многие выказывают ему знаки уважения, а некоторые даже сочувствие, то ли подлинное, то ли притворное, уверяя его, что они принуждены ждать приказов Национального собрания».
Вернемся, однако, к нашему повествованию.
В ту минуту, когда король раскрывает свои объятия г-ну Сосу и все свидетели этой сцены роняют слезы, с улицы доносится громкий топот копыт: это прибыли из Пон-де-Сом-Веля г-н Буде, г-н Гогела́ и сорок гусаров.
Король догадывается, что пришла помощь. Сое понимает, что пришла опасность.
Он заставляет своих именитых гостей подняться на второй этаж и открывает им дверь в комнату, расположенную в задней части дома.
В этот момент слышится громкий шум.
Десятки голосов кричат:
— Король! Король!
Другие голоса отвечают:
— Если вы намереваетесь похитить короля, то получите его только мертвым!
Шум на время стихает, как это происходит, когда противники ведут переговоры.
Господин Сое спускается вниз, а спустя несколько минут появляется снова, ведя за собой человека, который называет себя адъютантом г-на де Буйе и требует предоставить ему возможность поговорить с королем.
Этот человек — г-н де Гогела́.
При виде него король обрадованно хлопает в ладоши. Это первый знакомый Людовику XVI человек, предстающий перед его глазами; очевидно, это предвестник помощи, которая скоро подойдет.
За спиной г-на де Гогела́ он различает г-на де Шуазёля.
На лестнице снова слышатся шаги.
Это поднимается г-н де Дама́.
Входя в комнату, каждый из трех офицеров озирается кругом.
Вот что они видят.
Узкая комната; посреди комнаты стол; на столе обрывок бумаги и несколько стаканов; в углу король и королева; у окна принцесса Елизавета и дочь короля; в глубине сломленный усталостью дофин, спящий на кровати; у изножья кровати г-жа де Турзель и две горничные — г-жа де Невиль и г-жа Брюнье; у двери двое часовых, а точнее сказать, два крестьянина, вооруженные вилами.
Первыми словами короля были:
— Ну что, господа, когда мы выезжаем?
— Когда вам будет угодно, государь.
— Приказывайте, — добавил г-н де Шуазёль, — со мной сорок гусаров; но нельзя терять времени, надо действовать, пока народ не переманил моих гусаров на свою сторону.
— В таком случае, господа, ступайте вниз и освободите проход, но без насилия.
Молодые люди спускаются вниз.
Выйдя на порог, г-н де Гогела́ видит, что национальные гвардейцы принуждают гусаров спешиться.
— Гусары, оставаться в седлах! — кричит г-н де Гогела́.
— Зачем? — спрашивает его офицер национальной гвардии по имени Ле Руа.
— Чтобы охранять короля, — отвечает г-н де Гогела́.
— Мы будем охранять его сами, — произносит офицер.
Господин де Гогела́ и г-н де Шуазёль снова поднимаются на второй этаж и обращаются к королеве:
— Ваше величество, нечего даже думать о том, чтобы уехать в каретах, однако возможность пробиться еще есть.
— Какая же?
— Не угодно ли вам сесть верхом и уехать вместе с королем? Король возьмет дофина. Мост перегорожен, но в конце улицы Сен-Жан реку можно перейти вброд; с нашими сорока гусарами мы пробьемся… В любом случае следует принять решение; наши гусары уже начали пить с народом, а через четверть часа будут брататься с ним.
Королева колебалась. В решающую минуту это твердокаменное сердце ослабело. Она снова стала женщиной, она испугалась схватки, перестрелки, пули.
— Обращайтесь к королю, господа, — сказала она. — Это король решился на такой шаг, и ему надлежит приказывать, а мой долг — повиноваться.
И робко прибавила:
— В конце концов господин де Буйе не должен опоздать.
Трое телохранителей стояли рядом, готовые на любой риск.
Господин де Шуазёль и г-н де Гогела́ настаивали.
Внизу находится г-н де Дама́ со своими двумя или тремя драгунами.
Если король ответит «да», то шанс на спасение еще есть.
— Господа, — промолвил король, — можете ли вы поручиться мне, что в такой схватке какая-нибудь пуля не заденет королеву, мою сестру или моих детей?
Единодушный вздох отчаяния вырвался из уст защитников короля: они почувствовали, как он виляет в их руках.
— К тому же, — добавил король, — поразмыслим спокойно: муниципальный совет не отказывается пропустить меня; в худшем случае мы будем вынуждены дожидаться здесь рассвета. Но еще до рассвета господина де Буйе известят о том, в каком положении мы оказались; он находится в Стене, Стене в восьми льё отсюда, всего два часа езды туда и два обратно; так что господин де Буйе непременно прибудет утром, и тогда мы уедем, избежав опасности и насилия.
Едва он произнес эти слова, в комнату вошли члены муниципального совета.
Решение муниципалитета было кратким и определенным:
— Народ категорически против того, чтобы король ехал дальше. Решено послать курьера в Национальное собрание, дабы выяснить его намерения.
И в самом деле, один из жителей Варенна, г-н Манжан, хирург, во весь опор помчался в Париж.
Гогела́ видит, что нельзя терять ни минуты; он бросается вниз по лестнице, выбегает из дома, прыгает в седло и кричит:
— Гусары! Вы за короля или за нацию?!
Гусары были немцы; они плохо понимают его вопрос, и кое-кто из них отвечает:
— За нацию! За нацию!
Другие кричат:
— Der König! Der König![16]
С ружьем в руках к г-ну де Гогела́ подбегает Друэ.
— Вы намереваетесь похитить короля, — говорит он, — но, клянусь вам, вы получите его только мертвым!
— Если вы сделаете хоть один шаг, — взводя курок пистолета, добавляет г-н Ролан, командир национальной гвардии, — я убью вас!
Господин де Гогела́ направляет прямо на него свою лошадь. Господин Ролан стреляет с такого близкого расстояния, что пламя его пистолета ослепляет лошадь г-на де Гогела́, она взвивается на дыбы и опрокидывается на своего наездника.
Это происшествие заставило некоторых историков поверить, что г-н де Гогела́ был повержен на землю пулей.
Тот, кто стрелял, был убежден в этом более всех; в итоге он сошел с ума и умер из-за этого пистолетного выстрела, который был произведен им в другого человека.
Видя, что их командир повержен на землю, гусары решают тронуться с места, но в этот момент Друэ кричит:
— Канониры, к орудиям!