Трое телохранителей забрались на козлы.
Господин де Гогела́ сумел скрыться, бежав по улочке, расположенной позади дома прокурора коммуны.
Господина де Шуазёля и г-на де Дама́ препроводили в городскую тюрьму вместе с г-ном де Ромёфом, который велел запереть себя вместе с пленниками, чтобы более действенно защищать их.
Наконец карета тронулась и поехала, сопровождаемая отрядом национальных гвардейцев под командованием г-на де Синьемона, гусарами г-на де Шуазёля, посланными прикрывать бегство короля, и более чем четырьмя тысячами жителей Варенна и окрестных крестьян, вооруженных ружьями, вилами и косами.
Так что королевская карета не продвинулась дальше дома бакалейщика Соса.
Это и был исторический предел рокового путешествия.
Но что же делал в это время г-н де Буйе?
Обратимся к его воспоминаниям, как прежде обращались к воспоминаниям господ де Валори, де Гогела́ и де Шуазёля, и тогда это станет понятно.
Он находился в Дёне, где провел ночь в смертельной тревоге.
Это был передовой пункт его наблюдательной позиции.
В три часа утра, не получив никаких известий, он вернулся в Стене.
В Стене он находился в центре своих войск и мог действовать решительнее, располагая бо́льшим числом солдат.
С четырех до пяти часов утра к нему один за другим прибыли г-н Рёриг, г-н де Режкур и г-н де Буйе-сын.
И тогда он узнал все.
Однако г-н де Буйе был не слишком уверен в своих людях.
Он был окружен дурными, по его словам, городами, то есть патриотически настроенными; ему угрожали Мец, Верден, Стене.
И Дён он покинул главным образом потому, что опасался Стене.
Королевский немецкий полк оставался единственным, на который можно было рассчитывать.
Однако следовало распалить его до предела.
Господин де Буйе и его сын Луи горячо взялись за это.
Бутылка вина и луидор каждому солдату сделали свое дело.
Однако полку потребовалось еще два часа, чтобы вооружиться и выступить.
Наконец он выступил, но было уже семь часов утра!
За два часа полк проделал восемь льё, отделявших его от Варенна.
По пути солдаты встречают гусара.
— Что нового? — спрашивает его г-н де Буйе.
— Король арестован.
— Это мы знаем; что еще?
— В этот час король выезжает из Варенна.
— И куда он направляется?
— В Париж.
Буйе не тратит времени на ответ.
Он вонзает шпоры в бока своей лошади.
Полк следует за ним.
Как сказано в протоколе, полк, словно вихрь, на глазах у жителей Варенна промчался через виноградники.
Король выехал из Варенна за час до прибытия полка.
Нельзя терять ни минуты: Больничная улица забаррикадирована, мост забаррикадирован; следует обогнуть город, перейти реку вброд у Бушери и занять позицию на Клермонской дороге, чтобы остановить эскорт короля.
Так они и сделали.
Река форсирована.
Еще триста шагов, и они будут на дороге.
Но путь им преграждает мельничный канал.
Шесть футов глубины! Непреодолимые склоны!
Пришлось остановиться и вернуться назад.
Прочтите, что говорит молодой Луи де Буйе в своем описании этих событий:
«Мы вклинивались с нашим небольшим отрядом в ополчившуюся против нас Францию».
На мгновение у г-на де Буйе возникает мысль обогнуть город с противоположной стороны, перейти реку у брода Святого Гангульфа, въехать на улицу Сен-Жан, пересечь Варенн и атаковать эскорт с тыла.
Но драгуны выбились из сил, лошади спотыкаются на каждом шагу, а ведь нужно еще сражаться, чтобы пробиться через Варенн и добраться до короля.
В эту минуту пришло известие, что наперерез им идут солдаты верденского гарнизона, вооруженные пушкой.
Веры в успех не было.
Стало понятно, что все потеряно.
Рыдая от ярости, г-н де Буйе вложил саблю в ножны и дал приказ отступить.
Жители верхнего города наблюдали, как г-н де Буйе и его солдаты еще целый час простояли на месте, не в силах решиться уйти.
Наконец они двинулись по дороге на Дён и скрылись по другую сторону холма.
Больше их не видели.
Король продолжил свой путь.
Свой крестный путь!
X
Из Сент-Мену, по-прежнему изучая шаг за шагом эту дорогу, мы выехали в десять часов утра.
Уже через полчаса мы были на вершине косогора.
Именно здесь, у деревни Ла-Гранж-о-Буа, где начинается Аргоннский лес, находится теснина, защищать которую годом позднее, в июне 1792 года, было поручено Дюмурье.
По обе стороны дороги еще можно увидеть места, где стояли батареи, которые вели перекрестный огонь.
Однако для этого, разумеется, нужно следовать старой дорогой.
Посмотрим, дорогой Виктор, посмотрим, великий художник, что вы думаете об этом пейзаже.
Я открываю книгу и читаю:
«Перед тем как приехать в довольно крупный городок Клермон, вы проезжаете по восхитительной долине, где встречаются границы департаментов Марна и Мёза. Склон этой долины волшебен. Дорога теряется между двух холмов, и вначале вы не видите перед собой ничего, кроме зеленой бездны. Затем дорога поворачивает, и взгляду открывается вся долина. Обширное кольцо холмов; посередине красивая деревня, по виду почти итальянская, настолько плоские крыши у ее домов; слева и справа от нее несколько других деревень на поросших лесом грядах; колокольни в дымке, которые выдают присутствие других деревушек, укрывшихся в складках долины, словно в платье зеленого бархата; огромные луга, где пасутся большие стада быков, и через все это весело протекает красивая и быстрая река».
Все именно так, и мне нет нужды давать другое описание, настолько совершенно это.
Деревня с плоскими крышами домов — это Лез-Идет.
Как раз за этой деревней Гийому пришлось свернуть и поехать лесом.
Но, придерживаясь новой дороги, вы теряете его след.
Нужно следовать по старой дороге, где теперь можно передвигаться лишь пешком, ибо, пребывая сегодня в заброшенном состоянии, она сплошь перерезана оврагами и рытвинами.
Наконец мы прибыли в Клермон.
Лошади нужно было передохнуть; мы остановились в каком-то кабачке, справа от дороги, примерно посередине деревни.
Пожилая женщина, содержавшая это заведение, провела нас в небольшую комнату справа от кухни; ее украшал групповой портрет всей семьи Орлеанов, по левую сторону которого висел портрет принца Евгения, а по правую — портрет Понятовского: две темные рамки и известные всем гравюры.
И потому, зная этих персонажей и понимая, что искусство здесь ни при чем, я уделил королевским и княжеским портретам лишь весьма поверхностное внимание.
Но совсем иначе обстояло дело с двумя очаровательными небольшими медальонами продолговатой формы, помещенными по обе стороны камина: на одном была изображена юная девушка, на другом — молодой человек, оба в нарядах, относящихся к 93 году, не очень живописных, быть может, но весьма характерных.
Живопись, хотя и несколько расплывчатая, обладала определенной оригинальностью, и было понятно, что это работа если и не мастера, то, по крайней мере, человека, владевшего кистью.
Я подозвал хозяйку и поинтересовался у нее, что это за два портрета.
— Это портреты местной красавицы и ее жениха, — сказала она.
Я спросил ее, кто такая местная красавица, и вот что услышал в ответ.
Шестьдесят пять лет тому назад эта девушка была, очевидно, самой красивой особой в Клермоне, и потому ее называли местной красавицей.
Звали ее Анжелика Лефевр.
Ее жених был комиссаром Республики; он часто проезжал на почтовых через Клермон, увидел Анжелику Лефевр и влюбился в нее.
Его звали Сюльпис Югенен.
Однажды девушка исчезла.
Комиссар Республики увез ее с собой.
Там — именно так хозяйка обозначала Париж — они поженились, после чего, молодые, богатые и счастливые, вернулись в Клермон.
И тогда они построили себе замок чуть выше брода; но, философски добавила хозяйка, удача не навсегда попадает вам в руки, и однажды прошел слух, что они разорились и все их имущество будет продано.
И действительно, вся мебель и замок были проданы.
Девушка вернулась к родителям, а молодой человек возвратился в Париж, чтобы найти себе должность.
Но однажды все увидели, что местная красавица — хоть она и вышла замуж, ее продолжали так называть — облачилась в черное.
Ее муж умер от кровоизлияния.
Всю оставшуюся жизнь она носила траур.
Наконец в 1815 году она умерла в свой черед от злокачественной лихорадки.
— На втором этаже, — сказала мне хозяйка, — есть картина, изображающая их вместе, и не только картина, но еще и гравюра.
Я поднялся на второй этаж.
Картина восхитительно передает дух той эпохи.
Влюбленные прогуливаются в лесу и, остановившись на мгновение, льнут друг к другу и с любовью глядят друг на друга.
Нимфы, которые выходят из-под земли, взирают на них, прячась среди деревьев, и, кажется, завидуют их счастью.
Если бы у ног Сюльписа Югенена не лежала его шляпа, украшенная большой трехцветной кокардой, можно было бы подумать, что это Вертер прогуливается с Шарлоттой.
Гравюра и картина были созданы мадемуазель Жерар.
Всю жизнь двух этих очаровательных людей передают два слова, как ее передают два этих медальона.
Они любили друг друга.
Трудно поверить, какой огромный интерес вызвала у меня эта незамысловатая история, в которой нет ничего особенно интересного.
Однако лица их были настолько полны любовью, что в сравнении с историей их жизни роман их сердец должен был быть восхитительным.
Если вы прочтете эти строки и сделаете остановку в здешней почтовой конторе, попросите показать вам два этих портрета.
На выезде из Клермона наша лошадь, которую кучер несколько заездил, воспользовалась как предлогом крутизной спуска, чтобы свалиться и свалить нас вместе с собой.
Мы самостоятельно выпутались из этого положения и тотчас встали на ноги.