Что же касается лошади, то она не шевелилась.
На какую-то минуту Бокаж и я были одурачены ею и подумали, что у нее апоплексический удар.
Я предложил пустить ей кровь.
Однако наш возница, более приученный к ее капризам, полечил ее ударами кнута.
Лечение подействовало: наш Буцефал поднялся, покорно вернулся в оглобли и рысцой продолжил путь к Варенну.
Около четырех часов пополудни мы подъехали к окраине города.
Все, что можно было знать о местности, никогда не видя ее, я знал; но, как и все, я был введен в заблуждение относительно места ареста Людовика XVI; все без исключения историки говорят, что он был арестован у гостиницы «Великий монарх».
Так что я велел нашему вознице отвезти нас в гостинцу «Великий монарх».
И он повез нас туда.
Я узнал мост, узнал реку и прибыл в гостиницу «Великий монарх», пребывая в убеждении, что именно там произошел арест.
Однако зрелище широкой площади, на которую выходили окна гостиницы, ввергло меня в сомнение.
Я ведь прочел у Гюго — а мне известна точность моего Гюго как художника — я ведь прочел, повторяю, у Гюго:
«Сегодня я проезжаю через маленькую площадь Варенна, имеющую форму ножа гильотины».
Однако площадь, находившаяся у меня перед глазами, была не маленькой, а большой, не треугольной, а квадратной.
Я позвал хозяйку гостиницы, г-жу Готье.
— Сударыня, — обратился я к ней, — пожалуйста, скажите мне, где тут дом господина Соса?
— О, вы, как и прочие, ошиблись площадью.
— Но разве Людовик Шестнадцатый был арестован не напротив гостиницы «Великий монарх»?
— Нет, он был арестован напротив гостиницы «Золотая рука», в верхнем городе, рядом с площадью Латри.
— Выходит, Людовик Шестнадцатый не переехал через мост?
— Ну да, сударь; в городе он дальше дома прокурора коммуны не проехал; если бы ему удалось добраться до моста, он спасся бы, поскольку оказался бы среди гусаров.
Так оно и было в действительности.
— Но ведь все историки, — упорствовал я, — говорят, что Людовик Шестнадцатый был арестован у гостиницы «Великий монарх».
— Они ошибаются: здесь его ждали. Будучи ребенком, я часто слышала разговоры, что неделю подряд для него держали полностью готовый ужин. Но если вы хотите увидеть место, где он был арестован, то поднимитесь в верхний город.
Мы перешли через мост.
Поднявшись до улицы Птичьего двора, мы оказались, наконец, на маленькой площади, имеющей форму ножа гильотины.
И вот здесь я уже сориентировался.
Тем не менее мне был нужен чичероне.
Я вошел в мэрию.
Мне посчастливилось наткнуться на архивариуса; я назвал себя, и он согласился предоставить себя в мое распоряжение.
В таком городе, как Париж, среди такого населения, как парижское, никакое событие, сколь бы важным оно ни было, не оставляет следа.
С событиями, происходящими в Париже, все обстоит как с морскими волнами: одни теснят других.
Но в маленьком провинциальном городке вроде Клермона, вроде Сент-Мену, вроде Варенна все обстоит иначе.
В особенности это касается Варенна.
Никто ни слова не говорил о Варение до 21 июня 1791 года.
Но уже 22 июня он вошел в повестку дня всего мира.
Вся Европа устремила на него взор.
Двенадцать часов Варенн жил лихорадочной жизнью.
В течение этих двенадцати часов в его стенах свершилось великое событие.
С того дня любой, кто рождается в Варение, смотрит вспять и живет, устремив взор на это великое событие.
Вы можете начать расспрашивать самого последнего жителя Варенна, и окажется, что он знает историю этих двенадцати часов лучше самого сведущего историка.
Среди глубокого мрака провинции здесь двенадцать часов пылал свет, какой приносит с собой гроза и отбрасывает пожар; все, что было озарено в течение этого времени — поступки, слова, события, — осталось в умах людей столь же памятным, как если бы это происходило накануне.
И, что бы ни случилось, оно навсегда таким и останется, ибо никакое событие подобной важности не сотрет его.
Вообразите, что Варенн погребла лава, как Геркуланум, или пепел, как Помпеи, но и тогда самым важным днем Варенна не будет день его гибели.
Самым важным днем Варенна навсегда останется 22 июня 1791 года, день, когда Людовик XVI был арестован напротив гостиницы «Золотая рука» почтмейстером Друэ.
Вот почему наш архивариус так превосходно справился со своими обязанностями чичероне.
С ним ничто не осталось для нас неясным; площадь восстановила свою первоначальную форму, снесенная церковь вновь отстроилась, проездная арка, ныне не существующая, снова замкнула свой свод; дом бакалейщика Соса, отступивший назад на один метр тридцать сантиметров, вернулся на прежнюю линию — и тогда я понял все то, что мне никак не удавалось понять у г-на Тьера.
Вот что говорит историк Революции об этом единственном событии в жизни Варенна; вы увидите сейчас ошибки, которые мы у него обнаружили.
Не окажется ли, случаем, его сочинение, притязающее быть безупречным, и в остальном столь же неточным, сколь посредственно оно написано?
«Варенн построен на берегу узкой, но глубокой реки; в карауле там стоял отряд гусар, но офицер, видя, что армейская казна, о которой ему сообщили, не прибывает, распустил своих солдат по квартирам. Наконец карета прибывает и переезжает мост.[17]
Едва карета въехала под проездную арку,[18] стоявшую на ее пути, Друэ с помощью другого человека останавливает лошадей. "Ваш паспорт!" — кричит он и одновременно угрожает путешественникам ружьем, если они проявят упорство и продолжат ехать дальше. Путешественники подчиняются приказу и подают паспорт. Друэ хватает паспорт, но при этом говорит, что изучать его надлежит прокурору коммуны, и королевскую семью препровождают в дом этого прокурора, носящего имя Сосс».[19]
Насколько же мы, романисты, точнее историков!
Так что это Гюго помогает мне исправить Лакретеля, Ламартина и Тьера.
Однако больше всего я хотел иметь план города.
Мы вернулись в мэрию, и мне показали план.
Он относился к 1812 году.
Это было совсем не то, что мне требовалось; мне нужен был план, предшествующий 1791 году.
Наш чичероне задумался.
Затем, хлопнув себя по лбу, он воскликнул:
— Я придумал, как вам помочь; идемте со мной.
Если я преследую какую-нибудь цель, меня нисколько не тревожит то беспокойство, какое я причиняю другим; главное, осуществить свой замысел.
Наш архивариус постучал в дверь.
— Господин Карре де Мальберг дома? — спросил он.
— Да, однако он наверху, наводит порядок у себя в кабинете.
— Скажите ему, что господин Александр Дюма хочет поговорить с ним, и попросите его спуститься.
Я позволил чичероне не только делать все, но и говорить все.
Услышав мое имя, г-жа де Мальберг вышла из комнаты и пригласила меня войти в гостиную.
Спустя несколько минут на лестнице послышались торопливые шаги.
Это спускался вниз г-н де Мальберг.
Почему меня должны мучить сомнения при виде того, как все добры, сердечны и услужливы по отношению ко мне?
Я собираюсь просить об услуге, а меня принимают так, как если бы я пришел оказать ее.
У г-на Карре де Мальберга был план города Варенна, сделанный его отцом в 1772 году.
Я попросил у него разрешения срисовать этот план. Однако г-н Карре де Мальберг поступил иначе и, вместо того чтобы дать мне такое разрешение, дал мне план.
Мне недоставало еще двух протоколов об аресте короля: первый датирован 23 июня, второй — 27 июня; я хотел скопировать их в мэрии, но сделать это для меня взялся архивариус.
Так что нам оставалось лишь вернуться в гостиницу «Великий монарх» и пообедать.
Вот что говорит по поводу гостиницы «Великий монарх» Гюго:
«Возможно, Людовик XVI остановился у гостиницы "Великий монарх" и на ее вывеске с изображением короля увидел самого себя. Несчастный великий монарх!»
И в самом деле, хозяева гостиницы «Великий монарх» имели привычку тратиться на новый портрет в каждое новое царствование; те, кто жил при Людовике XIV, царствовавшем семьдесят один год, те, кто жил при Людовике XV, царствовавшем пятьдесят четыре года, и те, кто жил при Людовике XVI, царствовавшем девятнадцать лет, еще как-то справлялись с этим.
Затруднения начались в годы Республики и Директории, прекратившись ненадолго с восшествием на трон Наполеона I.
В 1814 году пришлось нарисовать вместо него Людовика XVIII.
В 1815 году — снова изобразить Наполеона.
Три месяца спустя — соскоблить его изображение и снова намалевать Людовика XVIII.
Затем — Карла X.
Затем — Луи Филиппа.
Изображение Луи Филиппа было последним на вывеске гостиницы «Великий монарх».
Во время революции 1848 года солдаты какого-то инженерного полка, увидев портрет Луи Филиппа, на протяжении восемнадцати лет исправно платившего им жалованье монетой со своим изображением, рассвирепели, схватили банку с прусской лазурью и закрасили вывеску.
С того времени г-жа Готье, женщина здравомыслящая, держит свою вывеску закрашенной.
Гостиница остается гостиницей «Великий монарх», но без монарха.
Не знаю, обладала ли хозяйка, владевшая гостиницей «Великий монарх» в 1791 году, такими же кулинарными талантами, как г-жа Готье, но если допустить такое, то Людовик XVI, известный гурман, должен был сожалеть о тех семи ужинах, которые здесь для него приготовили и которые пропали понапрасну.
Мой дорогой Виктор, вы, кто ровно семнадцать лет тому назад, день в день, жил в гостинице «Великий монарх», кто обращал внимание на все, даже на дату постройки церковной колокольни, и отметил, что колокольня на главной площади Варенна, датируемая 1776 годом, на два года старше дочери короля, не обратили внимания на двух маленьких девочек, носившихся в ту пору у ваших ног; старшей было тогда пять лет, а младшей — два года, те самые два года, что составляли разницу в возрасте колокольни и возрасте дочери короля; вы не обратили на них внимания и не говорите о них ни слова.