Вернитесь в Варенн сегодня.
Эти девочки выросли и стали очаровательными особами, одну из которых зовут Роза, а другую — Клеменция; вернитесь сюда, и подавая вам, залившись румянцем, блюда г-жи Готье, они скажут вам то, что сказали мне:
— Ах, сударь, нас так бранили из-за вас!
И тогда г-жа Готье объяснит вам, что две ее дочери похищали свечи из запасов матери, чтобы читать, укрывшись в своей комнате, стихотворения г-на Виктора Гюго и романы г-на Александра Дюма.
Как вы понимаете, я не стал бранить их за это преступление.
Я поцеловал их: один раз за вас, один раз за себя.
Одним из прекраснейших дней моей жизни, дорогой Виктор, станет тот, когда вы напишете мне, что поступили так же.
Один из безусловно лучших ужинов, какие мне удалось отведать за последнее время, подошел к концу, когда я получил письмо от местного кюре.
Он спрашивал меня, не будет ли бестактностью с его стороны, если он вместе со своим викарием нанесет мне визит.
Я немедленно ответил ему, что это мне надлежит утруждать себя ради него, а не ему ради меня.
Спустя несколько минут я пересек площадь и оказался в его доме.
Я вошел туда в половине восьмого вечера, а вышел оттуда в час ночи, и, что любопытно, на протяжении этих пяти с половиной часов мы разговаривали об истории и богословии.
Я благодарю господина кюре за превосходный вечер, проведенный мною в его доме.
В час ночи мы снова сели в карету и покинули город.
У меня есть три совета для тех, кто приедет в Варенн после меня:
остановиться у г-жи Готье, в гостинице «Великий монарх»;
побеседовать с местным кюре и его викарием;
и на обратном пути проехать при дивном лунном свете через Аргоннский лес.
Если при этом они смогут заполучить Поля Бокажа в качестве спутника, я обещаю им, что это не испортит поездку.
XI
Отметим еще одну ошибку г-на Тьера.
«Возвращение короля в Париж было долгим, — говорит он, — поскольку карета ехала шагом, следуя за шедшими пешком национальными гвардейцами. Оно длилось неделю».
Оно длилось три дня, а не неделю.
Чтобы убедиться в этом, г-ну Тьеру нужно было всего лишь сделать то, что делаем теперь мы — прочитать и скопировать запись из дорожного дневника короля, который написал его собственной рукой:
«СРЕДА 22-го. Отъезд из Варенна в пять или шесть часов утра. Завтракал в Сент-Мену. В десять часов вечера прибыл в Шалон, там ужинал и ночевал в бывшем дворце интендантства.
ЧЕТВЕРГ 23-го. В половине двенадцатого мессу прервали, чтобы ускорить отъезд. Завтракал в Шалоне. Обедал в Эперне. Встретил комиссаров Национального собрания возле Пор-а-Бенсона. Прибыл в одиннадцать часов в Дорман; там ужинал. Спал три часа в кресле.
ПЯТНИЦА 24-го. Отъезд из Дормана в половине восьмого. Обедал в Ла-Ферте-су-Жуар. Прибыл в десять часов в Мо. Ужинал и ночевал в резиденции епископа.
Суббота 25-го. Отъезд из Мо в половине седьмого утра. Прибыл в Париж в восемь часов вечера, следуя без остановок».
Если история, делающая вид, что презирает все красочное, не заботится о том, чтобы приводить точные даты, то, спрашивается, какая польза от истории? Сама по себе хронология мало что значит, но неверная хронология не значит ничего.
Ничего важного по пути из Варенна в Сент-Мену не произошло: страшная подавленность у достославных пленников, только и всего.
Сент-Мену был переполнен народом; национальные гвардейцы стекались в город со всех сторон; из Шалона они прибыли или на почтовых, или в личных экипажах, или в крестьянских повозках.
Наплыв иногородних жителей был столь значителен, что какое-то время в Сент-Мену опасались нехватки продовольствия.
Гонцы, следовавшие один за другим, извещали о скором прибытии королевской семьи.
Тем временем мэр и члены муниципального совета вышли навстречу ей к мосту через Эну, расположенному в конце улицы Лесных ворот.
Один из членов муниципалитета воспользовался обстоятельствами и произнес перед королем целую речь о тревогах, которые породило во Франции его бегство.
Отвечая ему, Людовик XVI удовольствовался словами: — Я никогда не имел намерения покидать мое королевство.
Кареты прибыли около десяти или одиннадцати часов.
От предместья до ратуши образовалась двойная шпалера вооруженных людей, которые расступались, по мере того как кареты приближались.
Скопление народа было столь велико, что потребовалось более получаса для того, чтобы продвинуться вперед на пятьсот шагов.
Примерно в половине двенадцатого король поднялся по ступеням ратуши.
Платье его было покрыто пылью, а лицо сильно осунулось.
Королева, одетая в черное, держала дофина за руку.
Людовик XVI и дети проголодались.
Что же касается королевы, то, точно так же, как она не нуждалась в сне, у нее, казалось, не было потребности в пище.
Завтрак был приготовлен стараниями муниципального совета.
Но, поскольку с его подачей запаздывали, жандарм Лапуэнт — тот самый, кто вместе с Леге помчался на помощь Друэ, когда распространилась ложная тревога о нависшей над ним угрозе, — так вот, жандарм Лапуэнт принес в своей шляпе вишен принцессе Марии Терезе.
Королевская семья нуждалась в отдыхе.
Мэр, г-н Дюпен де Даммартен, предложил ей гостеприимство в своем доме, и король принял это приглашение.
Однако мэр заметил королю, что, возможно, будет лучше, если он, королева и дофин покажутся народу.
Король первым подошел к окну; потом в нем появилась, в свой черед, королева, державшая на руках дофина.
Окно, в котором они показались, единственное на балконе ратуши, было слишком узким для того, чтобы они появились в нем вместе одновременно.
После этого член муниципалитета отважился объявить народу, что, поскольку король сильно устал, его величество намеревается оказать жителям Сент-Мену честь и заночевать в стенах их города.
Кареты уже поставили в сараи, когда национальные гвардейцы из соседних городов и деревень, заполнившие постоялые дворы и кабачки, сбежались на городскую площадь, кляня аристократов и предателей, и во весь голос потребовали незамедлительного отъезда короля, которого оставляют поблизости от границы лишь для того, чтобы враг мог похитить его.
И потому они требовали отъезда короля.
Услышав крики, король осведомился о причине шума и, выяснив ее, сказал:
— Ну что ж, хорошо! Едем.
Королева восприняла сложившееся положение не столь философски.
Старик по имени Шалье уверял меня, что он своими ушами слышал, как королева сказала своему сыну, указывая ему на национальных гвардейцев:
— Видишь этих синих уродов? Это они хотят, чтобы мы уехали.
Вряд ли надо говорить, что национальные гвардейцы носили синие мундиры.
Вряд ли надо говорить также, что я не ручаюсь за эти слова.
Некий старик сказал мне, что слышал их, только и всего; я назвал его.
Впрочем, подобное язвительное высказывание вполне соответствовало характеру королевы.
Когда королевская семья пересекала один из залов ратуши, в который выходит окошко часовни, где заключенные слушают мессу, королева, заметив их у решетки, раздала им пять луидоров, а король — десять.
В три часа дня кареты выехали в сторону Шалона.
Король, не скрывавшийся более под личиной камердинера, занимал в карете главное место.
Трое курьеров сидели на козлах.
Излагая все эти события, я следую рассказу г-на Кл. Бюиретта, видевшего их собственными глазами.
Ни единый крик «Да здравствует король!» не звучал ни в момент приезда короля, ни в момент его отъезда.
Слышались лишь слова:
— Да здравствует нация! Да здравствуют патриоты!
Мы приступаем сейчас к рассказу о событии, которое излагают по-разному: речь идет о смерти г-на де Дампьера, графа де Ана.
Полагаю, что нам удалось собрать самые точные сведения на этот счет.
Вот как все произошло.
Утром, часов в девять или десять, граф де Ан приехал в Сент-Мену и явился в дом, где жила семья г-на Матьё.
Он пребывал в отчаянии.
— Король только что арестован в Варение, — сказал он. — Мы все погибли! Но король узнает, что у него еще осталось несколько верных подданных.
Он приехал в Сент-Мену на верховой лошади, с пистолетами в седельных кобурах и с небольшим ружьем за плечами.
Он был одет в светло-коричневый кафтан с лацканами и отворотами на фалдах, украшенными золотым галуном.
На нем были серые панталоны, высокие мягкие нелакированные сапоги, белый жилет и треугольная шляпа, обшитая, как и кафтан, золотым галуном.
В момент отъезда короля он сидел верхом на лошади, словно часовой, на углу Ратушной площади и Водопойной улицы.
Когда берлина проезжала там, он взял на караул перед августейшими пленниками.
Король ответил на его приветствие.
Тогда г-н де Дампьер пустил лошадь в галоп, скрылся из виду в Водопойной улице и помчался кружным путем, чтобы опередить королевскую карету, а затем остановился на другой площади, вблизи бульвара, встав там так же, как прежде стоял на углу Водопойной улицы, и снова взял на караул.
Король поприветствовал его во второй раз.
И тогда, пустив лошадь сквозь толпу, он попытался подъехать к берлине.
С огромными усилиями ему это удалось.
Это произошло в тот момент, когда кареты шагом взбирались в гору в предместье Флорьон.
Он заговорил с королем, назвал ему свое имя, титулы и звания и сообщил, что женат на мадемуазель де Сегюр, родственнице министра де Сегюра и племяннице г-на д’Аллонвиля.
Понятно, что в том состоянии страха и ожесточения, в каком пребывали все умы, со стороны национальных гвардейцев было огромной уступкой даровать безнаказанность г-ну де Дампьеру, взявшему на караул перед королем.
Последовавший затем разговор между ними показался всем провокацией.
Тем не менее г-н де Дампьер, достаточно мягко отстраненный от кареты, смог во второй раз удалиться и скрыться из глаз.