Евгений Тарле
НАПОЛЕОН
Компьютерный дизайн Ю. М. Мардановой
ВСТУПЛЕНИЕ
Человек, биографию и характеристику которого я должен дать в предлагаемой книге, представляет собой одно из удивительнейших явлений мировой истории, и немудрено, что о нем писались, пишутся и еще будут писаться многие тома.
Мировое побоище 1914–1918 гг. само по себе оживило и заострило интерес к человеку, считающемуся, по единодушным признаниям специалистов, величайшим военным гением мировой истории. Бездарные французские Нивелли, немецкие Мольтке-племянники и Фалькенгайны, русские Ренненкампфы и Янушкевичи, английские Френчи и Хэги, беспредельное изобилие которых заставляло видеть гениальных стратегов даже в таких ограниченных фигурах, как Людендорф, или Фош, или Алексеев, — все эти беспомощные руководители миллионных армий самим фактом своего существования доказали неопровержимо, что наличность войны и возможность распоряжаться громадными армиями сами по себе так же мало способны породить гениального полководца, как, например, целые каменоломни самого лучшего каррарского мрамора нс в состоянии сами по себе породить Фидия или Микеланджело. После мировой войны этот факт был признан совершенно бесспорным, и это тоже, вполне естественно, сильно оживило интерес к немногим великим мастерам военного дела — Ганнибалу, Цезарю, Суворову и, конечно, прежде всего к «первому из первых» в этом деле, к Наполеону.
Разбить противника, чтобы этим самым навязать ему свою волю, длительно, прочно, «навсегда» подчинить его, делать по своему произволу отныне историю побежденной страны, а если нельзя этого сразу достигнуть вполне, то влиять на ее историю, — вот зачем, по убеждению Наполеона, нужны войны, штурмы, походы, нашествия. Бесплодные, т. е. не сопровождаемые прямыми политическими выгодами, победы Наполеону никогда не были нужны.
Конечно, только в наивные времена идеалистической историографии и особенно той разновидности ее, которая называется «героической школой», Наполеону приписывалась роль творца современной ему эпохи мировой истории, давшего будто бы этой эпохе и ее идейное содержание, и ее общее значение в развитии человечества.
Задушив французскую революцию, Наполеон гнал всякие воспоминания о ней; он беспощадно расправился в декабре 1800 г. с якобинцами не за то, что они устроили «адскую машину» (он очень скоро узнал, что они тут ни при чем), а только и исключительно за то, что они — республиканцы и что они не хотят окончательно продать революционную традицию за барабанно-шовинистическую славу. Став на путь политической реакции, Наполеон делал то, что прежде всего и больше всего было нужно крупной торгово-промышленной буржуазии; и всю свою внутреннюю и внешнюю политику он строил так, чтобы прежде всего были полностью удовлетворены интересы этого класса.
Деспот, он изгнал всякое, даже отдаленное, представление о свободе из всего государственного и общественного быта своей империи — полнейшее безмолвие царило в течение всего его царствования в его необъятной империи. Он хотел всем руководить и всеми повелевать. Дело доходило до того, что при его дворе среди высших сановников, среди генералитета люди женились по его прямому приказу и указанию и разводились, если он находил это нужным.
Войны опустошали Францию. В 1814–1815 гг. были деревни, где не было мужчин старше 15 лет и моложе 70. С жесткой неуклонностью и последовательностью боролся Наполеон с революционным настроением рабочих. Он сам понимал это и со свойственной ему откровенностью высказал однажды, что рабочим не за что его любить, что он «застал их нищими и оставляет их нищими». Он забыл еще прибавить, что ни одно правительство задушенной им буржуазной революции не доходило до таких виртуозных измышлений по части полного угнетения рабочего класса, как именно Наполеон, который введением особых «рабочих книжек» окончательно лишил рабочих возможности сколько-нибудь действенно отстаивать свои интересы от эксплуатации хозяев.
Старший современник и друг Пушкина, князь П. А. Вяземский, переживший дни Наполеона, говорит, что постоянный гнет, тревога и неуверенность в завтрашнем дне царили во всей Европе в течение всей Первой империи. Никто не мог знать, что с ним и с его страной будет завтра, не готовит ли Наполеон неожиданного удара. Восторженный хвалитель Наполеона Альбер Вандель говорит очень мягко и, так сказать, изящно о «движущихся границах» империи, созданной его любимым героем. Но если читатель даст себе ясный отчет в том, что это такое — эта «движущаяся граница», то сразу поверит князю Вяземскому и поймет, почему угнетение и тревога владели Европой в эти кровавые времена. Границы наполеоновской империи «двигались» не только во время и после войн, но и в короткие промежутки, когда Наполеон не вел войны: он просто в удобный для него момент, издав соответствующий декрет, безоговорочно присоединял к своей империи те страны, которые ему приходило в голову присоединить. Договоры для него не имели ни малейшего значения. Грабеж, планомерный и официальный, продолжался во всех странах, где фактически Наполеон имел возможность распоряжаться. Несмотря на непрерывные войны, Наполеон оставил финансы в удовлетворительном состоянии, почти без долговых обязательств (сравнительно с Англией, которая потом 40 лет не могла разделаться с долгами, сделанными ею в эпоху Наполеона), и патриотические французские историки крайне умиляются поэтому поводу, забывая, что этот блестящий результат именно и был обусловлен неистовым, неслыханным ограблением всех подвластных стран.
Читатели моей книги неоднократно спрашивали меня о том. можно ли назвать войны Наполеона, как я их называю, империалистическими, хотя империализма в том смысле, как понимается теперь нами этот термин, в начале XIX в. не было. Конечно, можно, и не только можно, а и должно, потому что слова «империалистическая война» в полной точности применимы к завоеваниям Наполеона по их характеру и содержанию. Кстати, В. И. Ленин не раз касался этого вопроса, и во время своих знаменитых выступлений по поводу Брест-Литовского мира он выразился так: «Империалистические войны Наполеона продолжались много лет. захватили целую эпоху, показали необыкновенно сложную сеть сплетающихся империалистских отношений с национально-освободительными движениями»[1]. И как бы предвидя только что помянутый вопрос читателей моей книги, он делает тут же пояснение: «Империализмом я называю здесь грабеж чужих стран вообще, империалистской войной — войну хищников за раздел такой добычи».
Политическое порабощение и ничем не сдерживаемое, проводимое под всевозможными предлогами ограбление — вот что означали для покоренных стран наполеоновские завоевания. Крупная французская буржуазия должна экономически царить над порабощенным европейским континентом. Она помогает Наполеону удерживать неограниченную власть в своей стране и над Европой. Такова была система наполеоновской империи. Но это лишь часть картины наполеоновского владычества, и поставить на этом точку значило бы не понять всего исторического значения деятельности этого необыкновенного человека.
Отрицать очевидный и безусловный факт, что страшный разгром феодально-абсолютистской Европы Наполеоном имел положительное, прогрессивное, историческое значение, было бы неправильно, недостойно сколько-нибудь серьезного ученого.
То, что Маркс и Энгельс говорят о Германии, применимо и к другим странам континента: «Если бы Наполеон остался победителем в Германии, он со своей известной энергичной формулой устранил бы по крайней мере три дюжины возлюбленных отцов народа. Французское законодательство и управление создали бы солидное основание для германского единства и избавили бы нас от тридцатитрехлетнего позора и тирании… Союзного сейма. Двумя-тремя наполеоновскими декретами были бы совершенно уничтожены вся средневековая грязь барщины и десятины, все изъятия и привилегии, все феодальное хозяйство и вся патриархальность, которые еще тяготеют над нами во всех концах и углах наших родин»[2].
Наполеон нанес феодализму такие непоправимые удары, от которых он уже никогда оправиться не мог, и в этом прогрессивное значение исторической эпопеи, связанной с его именем.
Наполеон как история — явление, которое уже никогда и нигде повториться не может, потому что уже никогда и нигде не будет той обстановки в мировой истории, какая сложилась во Франции и Европе в конце XVIII и начале XIX в.
Автор ставит своей основной целью дать возможно отчетливую картину жизни и деятельности первого французского императора, его характеристику как человека, как исторического деятеля, с его свойствами, природными данными и устремлениями. Автор предполагает в читателе этой книги хотя бы общее знакомство с эпохой, с движущими историческими силами ее, с классовой структурой общества в послереволюционной Франции и в феодально-абсолютистской Европе.
В этой Европе именно Наполеону и суждено было нанести страшные удары феодальному строю. Не зная истории наполеоновской империи, читатель просто ничего не поймет во всей истории Европы от 1815 до 1848 г.
Читатель, сколько-нибудь знакомый с литературой о Наполеоне, согласится с тем, что характеристика, которую я тут даю, худа ли она или хороша, не совпадает ни с одной из тех, которые давались буржуазной историографией императору как его порицателями, так и его хвалителями. Произошло это по той простой причине, что я пытался совершенно объективно подойти к этой сложной и огромной фигуре и интересовался не только (и не столько) мотивацией его поступков, сколько их историческим значением. Наполеон — явление природы, говорил один из его ярых врагов, австрийский публицист Гентц, которому это убеждение не мешало очень страстно нападать на «явление природы». «Свершитель роковой безвестного веленья» истории, — пользуясь словами Пушкина, сказанными о французском императоре, — Наполеон меня интересовал тут именно с точки зрения того, как выполнил он свою огромную ист