Последние почести
Глава двадцать шестая
Свидетельство о смерти — Приготовления к похоронам и аутопсия — Сооружение погребальной часовни — Аутопсия — Инвентаризационные описи
Д-р Антоммарки приклеил полоску липкого пластыря под подбородком императора, чтобы не раскрывался его рот. Так как мы должны были ждать полуночи, чтобы обмыть тело императора и переложить его на другую постель, мы оставили отца Виньяли, Сен-Дени, Пьеррона и Новерраза охранять тело, а сами по просьбе гофмаршала собрались в бильярдной комнате, чтобы составить свидетельство о смерти. Именно там, в бильярдной комнате, в соответствии с пожеланием императора в присутствии графа де Монтолона и отца Виньяли я вручил графу Бертрану завещание императора, его дополнительные распоряжения к завещанию и расписку г-на Лаффитта.
Мы прочитали два дополнительных распоряжения к завещанию; конверты, в которых они содержались, следовало вскрыть немедленно после кончины императора: одно распоряжение касалось вознаграждений, которые император жаловал из своих личных фондов всем членам его обслуживающего персонала, а также пожертвований, подлежащих распределению между бедными людьми на острове Святой Елены.
15 апреля 1821 года, Лонгвуд
Дополнительное распоряжение к завещанию №1.
1. Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегах реки Сены среди французского народа, который я так любил.
2. Я завещаю графам Бертрану, Монтолону и Маршану деньги, драгоценности, столовое серебро, фарфор, мебель, книги, оружие и вообще все, что принадлежит мне на острове Святой Елены.
Это распоряжение написано собственноручно, подписано мною и скреплено моей печатью.
Граф де Монтолон затем сообщил нам, что император дал ему указание, чтобы немедленно после его смерти вскрыть в нашем присутствии конверт с дополнительным распоряжением к завещанию, датированным 16-м апреля:
16 апреля 1821 года, Лонгвуд
Дополнительное распоряжение к завещанию №2.
Это мое второе дополнительное распоряжение к моему завещанию. Моим первым дополнительным распоряжением, подписанным этой же датой, я завещал все имущество, принадлежавшее мне на острове Святой Елены, графам Бертрану, Монтолону и Маршану; это — формальность, чтобы обойтись без вмешательства англичан. Я желаю, чтобы принадлежащие мне ценности и вещи были распределены следующим образом:
1. Вы найдете 300 000 франков золотом и серебром, из которых 50 000 франков должны быть выделены для выплаты моим слугам. Остальные деньги должны быть распределены следующим образом: 50 000 франков — Бертрану, 50 000 франков — Монтолону, 50 000 франков — Маршану, 15 000 фраков — Сен-Дени, 15 000 — Новерразу, 15 000 — Пьеррону, 15 000 — Виньяли, 10 000 франков — Аршамбо, 10 000 франков — Курсе, 5000 франков — Шанделье. Остаток должен быть роздан в качестве вознаграждения британскому доктору, китайским слугам и в виде милостыни прихожанам.
2. Я завещаю мое бриллиантовое ожерелье Маршану.
3. Я завещаю моему сыну все предметы, которые я использовал лично, в соответствии с прилагаемым списком.
4. Остатки моих личных вещей должны быть разделены между Бертраном, Монтолоном и Маршаном. Я запрещаю, чтобы что-либо, носившееся на моем теле, было продано.
5. Я завещаю мадам, моей самой доброй и самой дорогой матери, бюсты, картины в рамах и небольшие рисунки, находящиеся в моей комнате, и шестнадцать серебряных гербов, чтобы она распределила их среди моих братьев, сестер и племянников. Я даю задание Курсо, чтобы он привез все эти вещи ей в Рим, а также цепочки и колье из Китая, которые Маршан отдаст ему для Полины.
6. Все распоряжения, содержащиеся в этом дополнительном распоряжении к завещанию, являются независимыми от указаний, изложенных в моем завещании.
7. Конверт с моим завещанием следует вскрыть в Европе в присутствии лиц, подписавших этот конверт.
8. Я назначаю своими душеприказчиками графов Монтолона, Бертрана и Маршана.
Это дополнительное распоряжение к завещанию написано собственноручно, мною подписано и опечатано моей печатью.
Подписано: Наполеон, Монтолон, Бертран, Маршан, Виньяли.
Закончив чтение этого дополнительного распоряжения к завещанию, граф де Монтолон зачитал нам письмо, которое император продиктовал ему 25 апреля, с тем чтобы оно было направлено губернатору после его кончины. Письмо это свидетельствует о безграничном смирении его души на пороге смерти. Вот оно:
Губернатор!
Имею честь информировать вас о том, что император Наполеон скончался ________ после продолжительной и мучительной болезни. Он уполномочил меня, если этого пожелаете, информировать вас о своих последних пожеланиях. Прошу сообщить мне, осуществление каких мероприятий было продиктовано вашим правительством относительно возвращения его тела в Европу, так же как и относительно отправки туда лиц окружения императора.
Остаюсь и т. п…
Подписано: граф де Монтолон.
В ответ на это письмо губернатор сообщил нам на следующий день, 6 мая в 5 часов дня о том, что еще в 1820 году ему было дано указание не разрешать смертным останкам генерала Бонапарта покидать остров Святой Елены, но что он не возражает против того, чтобы они были погребены в любом месте острова. Выбор такого места зависел от нас. Мы избрали местом погребения участок земли около источника Торбетт.
Когда император отправился навестить гофмаршала, живущего в то время в «Воротах Хатта», он не без труда спустился в долину перед домом гофмаршала и дошел до небольшого плато, с которого мог увидеть океан. Источник чистой и холодной воды у подножия трех ив утолил его жажду и дал ему возможность отдохнуть в тени деревьев. Он нашел воду источника очень освежающей и сказал графу Бертрану, когда покидал это место: «Бертран, если мое тело после смерти останется в руках моих врагов, то похороните меня именно здесь». Вернувшись в Лонгвуд, император попросил, чтобы ему каждый день приносили свежую воду из этого источника. Эта обязанность была возложена на китайца, и император потом пил только эту воду, которую ему приносили в двух больших серебряных фляжках, использовавшихся им на полях сражений. Участок около этого источника был выбран по совету графа Бертрана в качестве места захоронения тела императора. В тот же вечер мы приступили к подготовке свидетельства о смерти императора, так же как и следующих заявлений.
В отсутствие официального чиновника-регистратора императорской семьи, назначенного указом сената для этой цели, я, граф Бертран, гофмаршал императора Наполеона, являясь гражданским должностным лицом, отвечающим за его обслуживающий персонал, написал настоящий документ для того, чтобы удостоверить, что в этот день, 5 мая 1821 года, в 5.45 дня, император Наполеон скончался в своих апартаментах в Лонгвуде, на острове Святой Елены, после продолжительной и мучительной болезни, при соблюдении обрядов римской апостолической и католической веры, в присутствии нас, нижеподписавшихся, и всех членов обслуживающего персонала Его Величества, состоящего на службе в Лонгвуде. Лонгвуд, остров Святой Елены, 5 мая 1821 года.
Подписано: граф Бертран, граф де Монтолон.
Заявление, удостоверяющее вручение конвертов с завещанием императора и с дополнительными распоряжениями к завещанию графу де Монтолону и вскрытие второго конверта с дополнительными распоряжениями к завещанию в этот день, 5 мая 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены
Мы, нижеподписавшиеся, граф Бертран, граф де Монтолон, отец Виньяли и Луи Маршан, собрались вместе в соответствии с указаниями императора Наполеона немедленно после его кончины.
Г-н Маршан заявил нам, что в его распоряжении находится ряд документов и что ему было поручено вручить графу де Монтолону эти документы, что он и сделал в нашем присутствии:
1. Девять конвертов или пакетов, опечатанных императорской печатью и нашими собственными печатями, как это описано в протоколе от 27 апреля 1821 года.
2. Один пакет, опечатанный императорской печатью.
3. Две расписки.
4. Два документа, разорванных на несколько частей.
5. Одно бриллиантовое ожерелье.
Г-н Маршан также сообщил нам, что в его распоряжении находятся три ящика из красного дерева, упомянутых в вышеназванном протоколе от 27 апреля 1821 года, а также приблизительно 6000 франков чистым серебром, соответствующих записям в его бухгалтерских книгах.
Граф де Монтолон заявил, что в его распоряжении находятся:
1. Почти 100 000 франков золотом.
2. Две золотых табакерки, одна, украшенная старинной камеей; он также имел в своем распоряжении неподписанный документ, помеченный как 8-е дополнительное распоряжение к завещанию, частично написанный императором и частично написанный под его диктовку после того, как его охватило лихорадочное состояние.
Граф Бертран заявил, что в его распоряжении находится оружие императора.
В соответствии с нашими инструкциями мы немедленно приступили к вскрытию конверта с дополнительными распоряжениями к завещанию №2 и к выполнению изложенных в них инструкций; мы вручили вышеупомянутое бриллиантовое ожерелье г-ну Маршану при том условии, что он вернет его нам, если позднее в дополнительных распоряжениях к завещанию будет оговорено иное указание.
Мы опечатали нашими печатями ключи к ящикам, после чего подготовили и подписали это заявление, помеченное датой, указанной выше.
Подписано: граф Бертран, граф де Монтолон, Виньяли, Маршан.
Уделив внимание всем этим неотложным проблемам, мы стали ждать полуночного часа, назначенного докторами для того, чтобы поднять тело императора с его постели. Новерраз, Сен-Дени, Пьеррон и я выполнили эту благоговейную обязанность с помощью докторов и в присутствии графа Бертрана, графа де Монтолона и отца Виньяли. После омовения тела одеколоном, смешанным с чистой водой, Новерраз, несмотря на свое слабое состояние, побрил его (часть сбритых волос императора в настоящее время находится в моей гробнице). После того как эта ритуальная обязанность была завершена, мы надели на тело императора рубашку и перенесли его на вторую походную кровать, убранную для этой цели в белое. Эта кровать заменила ту, с которой мы перенесли его, и доктор вновь приклеил под подбородком императора полоску клейкого пластыря, которую мы ранее сняли. В этом положении лицо императора стало таким, каким оно было, когда он стал консулом; слегка опущенный рот придавал лицу выражение удовлетворения, и императору на вид было не больше тридцати лет. Спокойствие его лица, казалось, говорило, что он спит, а не умер. Если бы мы сняли маску в этот момент, то она была бы гораздо лучше, чем та, что мы сняли через два дня: характерные особенности его лица тогда уже приняли постаревший вид из-за сморщившейся кожи, которая сразу после его кончины была упругой. К его постели мы приставили два небольших стола, на которые поставили взятые из часовни подсвечники с зажженными свечами. На грудь императора отец Виньяли положил серебряное распятие. Убрав из комнаты все ненужные вещи, мы удалились. Тело императора было оставлено на попечение священника, который не отходил от него все время, пока его не опустили в могилу. Пьеррону и д-ру Арнотту[333] предстояло подготовить к следующему дню[334] похоронную часовню.
Мне едва удалось отдохнуть около часа, когда граф де Монтолон передал мне, что губернатор, его штаб и французский уполномоченный представитель должны приехать а Лонгвуд в 6 часов утра. Хадсон Лоу появился в 7 часов утра: с ним приехали члены его штаба, контр-адмирал Ламберт, генерал Коффин[335], маркиз де Моншеню со своим адъютантом г-ном Кором, несколько морских офицеров, а также часть местных докторов и хирургов. Цель этого визита заключалась в том, чтобы губернатор и французский уполномоченный представитель удостоверились в действительной смерти императора. Все было готово к этому визиту: прибывшие господа вошли в здание через приемную комнату и были проведены в гостиную, которая теперь стала императорской спальной комнатой и где теперь царила гробовая тишина. Около постели с телом императора молился отец Виньяли, а в каждом углу комнаты стояли Пьеррон, Сен-Дени, Новерраз и я. Поздоровавшись с губернатором, граф де Монтолон и граф Бертран пригласили его приблизиться к постели, где лежали мертвые останки императора. Губернатор, за которым следовали маркиз де Моншеню и сопровождавшие Хадсона Лоу лица, медленно приблизился к ложу с телом императора и спросил маркиза: «Вы опознаете его?» Маркиз сначала кивнул, затем сказал: «Да, я опознаю его». Предавшись немногим минутам религиозного размышления, прибывшие во главе с губернатором удалились. Я обратил внимание на то, что губернатор, говоря об императоре, воздержался от звания «генерал». Я должен сказать, что, когда они покидали комнату с телом императора, все они поклонились с чувством глубокого уважения. Мне сказали, что губернатор, покидая здание Лонгвуда, заявил графу де Монтолону, что его правительство изменило свою позицию, а кабинет министров информировал его, что недалеко то время, когда император сможет обрести свободу, и, наконец, завершил свое заявление следующими словами: «Он умер, все кончено, завтра мы окажем ему последние почести». Губернатор предложил д-ру Антоммарки услуги доктора, сведущего в приготовлении гипсовых слепков, чтобы помочь д-ру Антоммарки сделать гипсовую маску императора; д-р Антоммарки ответил, что ему потребуется только сам гипс, а не помощь в процессе подготовки гипсовой маски.
В два часа дня мы приступили к операции аутопсии. В бильярдной комнате был подготовлен стол, покрытый простыней. Доктора приподняли тело с постели и переложили его на стол в присутствии душеприказчиков императора и г-д Сен-Дени и Пьеррона, которых вызвал граф де Монтолон. Началась тягостная процедура, проводимая д-ром Антоммарки с помощью д-ров Томаса Шортта, Арнотта, Митчела, Мэтью Ливингстоуна и нескольких других. При аутопсии также присутствовал сэр Томас Рид, сопровождаемый несколькими штабными офицерами губернатора.
Когда было завершено анатомическое исследование, которое предложил сам император — чтобы защитить своего сына от болезни, от которой, по его мнению, он сам умирал, — д-р Антоммарки захотел исследовать мозг императора, заявив, что именно этот орган представляет наибольший интерес. Граф де Монтолон и гофмаршал воспротивились этому, заявив, что тело императора находится здесь для того, чтобы обогатить науку тем образом, каким это назначил сам император, но что доктора не должны более увечить его тело. Интересы науки должны были отступить перед твердо выраженным желанием. Затем из тела было изъято сердце, которое поместили в серебряный сосуд, наполненный спиртом, в соответствии с пожеланием императора, чтобы направить этот сосуд императрице Марии Луизе. Губернатор возразил против этого, заявив, что желудок императора должен быть выслан в Англию сам по себе; в результате этого заявления губернатора последовали жаркие дебаты. Граф де Монтолон и граф Бертран выразили протест против этого осквернения тела императора. Как и сердце, желудок был помещен в серебряную вазу, наполненную спиртом, и обе запечатанные вазы должны были быть вложены в гроб императора. Внутренность тела была протерта и вымыта ароматической жидкостью. Так как сэр Хадсон Лоу заявил, что его правительство выступает против любого вида бальзамирования, то д-р Антоммарки наложил швы по всему телу, придав ему первоначальный виц.
Перед тем как одеть тело императора, д-р Антоммарки, оставшись наедине со мной, попросил меня помочь ему обмерить тело императора и записать для него полученные данные. Ниже приводятся результаты его измерений:
«1. Император значительно похудел, и его нынешний вес на одну четверть меньше того, какой у него был ко времени моего приезда.
2. Лицо и тело обрели белый цвет и не подвержены искажению, свойственному трупу. Лицо имеет благородный вид и с закрытыми глазами кажется более спящим, чем мертвым. Губы слегка сжаты, словно он насмешливо улыбается.
3. На теле видны следы раны от прижиганий на левой руке, шрама на голове, небольшого шрама на левом безымянном пальце и глубокого шрама на левом бедре.
4. Его полный рост от верха головы до пяток равен 5 футам 2 дюймам 4 линиям[336].
5. Длина его вытянутых рук между кончиками его средних пальцев равна 5 футам 2 дюймам.
6. Расстояние от лонного сращения до верха головы равняется 2 футам 7 дюймам 4 линиям (2 футам 71/3 дюйма).
7. От лонной кости до пяточной кости — 2 фута 7 дюймов.
8. От верха головы до подбородка — 7 дюймов 6 линий (71/2 дюйма).
9. Голова в окружности равна 30 дюймам 6 линиям (21,85 дюйма в измерениях США), волосы — редкие, светло-каштанового цвета.
10. Шея — короткая, но нормальная, грудь — широкая и хорошей формы.
11. Руки и ноги — маленького размера, но красивые и хорошей формы[337]».
Сен-Дени и я приступили к одеванию тела императора в полную форму конных стрелков императорской гвардии: белая рубашка, белый муслиновый галстук с черным шелковым воротником поверх него, скрепленный сзади пряжкой, белые шелковые чулки, белые брюки, жилетка из того же материала, зеленый мундир с красной отделкой гвардейских стрелков, знаки отличия — Почетный Легион, Железный Крест, Примирение, звезда и орденская лента Почетного Легиона, сапоги и шляпа с трехцветной кокардой.
Облаченное таким образом, тело императора в 4 часа дня было перенесено в его бывшую спальную комнату, которая была задрапирована во все черное и стала похоронной часовней. Была подготовлена походная постель, в которой он скончался. На постели мы разложили синий плащ, который император носил во время сражения при Маренго, и на плащ положили его тело. У изголовья постели был установлен в соответствии с инструкциями, данными отцу Виньяли, алтарь, у которого молился священник. Были розданы куски простыни, которой был покрыт стол во время аутопсии[338].
Когда доктора удалились после аутопсии, они встретили в гостиной графиню Бертран. Она спросила одного из докторов, нельзя ли найти немного гипса, который можно было бы использовать для маски императора, которую хочет сохранить для своей семьи и для последующих поколений. Д-р Бертон сообщил, что на острове можно найти гипс, подходящий для этой цели; он собирался в город и обещал привести ей этот гипс.
В течение утра 6 мая мы были заняты тем, что приобретали всю имевшуюся в наличии черную материю в магазине Восточно-Индийской компании и у торговцев, чтобы ею драпировать всю комнату; нам также удалось найти достаточное количество пурпурного вельвета для траурной одежды. Сам факт такой значительной покупки не прошел незамеченным в городе и раскрыл тайну болезни императора и его кончины, о чем жители города не знали. Интерес к императору, который они скрывали из-за страха перед губернатором, был очевиден в том религиозном уважении, которое они проявляли, когда наносили визит в Лонгвуд, чтобы отдать последние почести и осенить крестным знамением тело императора. Некоторые посетители Лонгвуда не могли сдержать своих рыданий по поводу его чрезмерных невзгод. Офицеры и солдаты различных подразделений 20-го и 66-го полков попросили оказать им честь пройти строем мимо останков императора; в этой связи, будучи готовыми для любых проявлений чувств уважения к императору, мы держали двери дома открытыми.
Как я уже говорил, император в полной форме конных стрелков императорской гвардии, со шляпой, увенчивавшей его голову, лежал на одной из своих походных кроватей, свидетельнице его былой славы и глубоких дум, в то время как похоронным покровом служил ему плащ, который он носил в сражении при Маренго. На его лбу можно было прочитать имена королей, побежденных и прощенных им. На его грудь было положено распятие. Над кроватью серебряный герб поддерживал белый полог, оттянутый назад в каждый угол четырьмя гербами. Рядом с кроватью на маленьком столе стояли серебряные вазы с сердцем и желудком императора, которые должны были лечь в гроб вместе с телом императора. У изголовья кровати у алтаря молился священник в стихаре. У каждого из четырех углов кровати в глубоком трауре стояли Сен-Дени, Новерраз, Пьеррон и я. Граф де Монтолон и гофмаршал находились между алтарем и кроватью, слуг расставили между дверью и окном, чтобы дать место людям, приходившим попрощаться с императором. Д-ру Арнотту было поручено не покидать тела императора до его захоронения и следить за двумя вазами с сердцем и желудком императора, охраняя их от подмены.
Капитан Кроукэт, дежурный офицер в Лонгвуде, взял на себя руководство организацией процессии для того, чтобы избежать неразберихи в комнате и поторапливать тех, кто хотел задержаться подольше перед телом императора. Первыми пришли представители высшего офицерского состава, затем среднего офицерского состава и сержанты, а потом солдаты. За ними явились представители многих подразделений морской эскадры. Все лица выражали чувство глубокой взволнованности; некоторые сержанты привели с собой детей, и один из сержантов, остановившись у тела императора, сказал своему сыну: «Вглядись внимательнее в Наполеона, он — величайший человек во всем мире». Эти порывы великодушия и искреннего расположения были вполне естественными; они были результатом глубокого восхищения, которое переполняло души людей, не испытывавших более страха перед губернатором. Люди, участвовавшие в процессии, шли, соблюдая порядок, в атмосфере религиозной тишины. В эти минуты создавшаяся ситуация явно не благоприятствовала Хадсону Лоу. Все эти люди своим присутствием, казалось, стремились отречься от той роли, которую они играли, доводя до конца такую прекрасную жизнь, державшуюся на этой ужасной скале лишь благодаря удивительному по своей силе смирению.
В тот же вечер капитан Кроукэт отбыл на борту корабля «Ачерон» в Англию, чтобы доставить туда новость о кончине императора и протоколы о его аутопсии.
Утром следующего дня, 7 мая, офицеры и солдаты, не имевшие пока чести отдать последние почести императору, были приняты в Лонгвуде, так же, как и многие знатные граждане острова, мужчины и женщины. Мисс Мейсон, взволнованная видом прекрасной руки императора, лежавшей на постели, дотронулась до нее и удалилась вся в слезах. Пришло много людей, желавших увидеть человека, о котором они много слышали, но их останавливали у первых лонгвудских ворот.
Император просил, чтобы его волосы были розданы членам его семьи. Перед тем как снять посмертную гипсовую маску, императора побрили. Граф де Монтолон опечатал коробку с волосами императора и передал ее мне на хранение.
Д-р Бертон доставил гипс, необходимый для маски. Д-р Антоммарки с помощью д-ра Бертона и Аршамбо, который держал голову императора, вылепил маску в нашем присутствии. Она получилась неплохой. Она сохранила выражение лица в самый момент снятия маски, а не то, которое было у императора через шесть часов после кончины; свежевыбритое — это было лицо консула. Доктора, присутствовавшие при аутопсии, предъявили непостижимые требования: чтобы они составили протокол по записям д-ра Антоммарки во время аутопсии и чтобы он подписал составленный ими протокол. Он совершенно справедливо отказался сделать это, заявив, что, поскольку именно он проводил аутопсию, он же должен составить протокол и подписать его. Он готов предоставить им экземпляр протокола, если они этого желают, но они отказались. Ниже следуют тексты подготовленного нами в тот же день протокола и отчета, переданного нам д-ром Антоммарки о проведенной им аутопсии императора.
В этот день, 6 мая 1821 года, в Лонгвуде, остров Святой Елены, в 7 часов утра, общий состав гарнизона имел честь прошествовать вдоль походной кровати, на которую было возложено тело императора Наполеона.
В 2 часа дня в соответствии с нашими инструкциями д-р Антоммарки, постоянный врач императора, при содействии нескольких медицинских офицеров, вскрыл тело императора в нашем присутствии. Было признано, как это следует из прилагаемого отчета, что смерть наступила в результате злокачественной опухоли в желудке. В соответствии с указаниями императора сердце было положено в серебряную вазу для ее последующего вручения императрице Марии Луизе. Так как желудок императора был отставлен в сторону медицинским персоналом для того, чтобы подтвердить причину болезни, он по нашему приказу был помещен в серебряную вазу, чтобы позднее положить его в гроб вместе с телом императора.
В 4 часа дня тело императора, облаченное в форму конных стрелков его гвардии, было положено на походную кровать и выставлено в погребальной часовне. Офицеры корпуса и знатные жители острова удостоились чести пройти вдоль тела императора.
В 6 часов того же вечера губернатор острова известил нас, что он получил приказ о том, чтобы император Наполеон был захоронен на острове Святой Елены, независимо от тех пожеланий, которые он выразил сам, и что его сердце следует положить в гроб.
Выразив самый решительный, на который мы были способны, протест против этих решений, мы определили участок земли около источника Торбетт как наиболее удобное место на острове для захоронения императора.
Выполнив все это, мы подписали настоящий протокол, поставив дату, указанную выше.
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.
Я, нижеподписавшийся, Франсуа Антоммарки, постоянный врач императора Наполеона, выполняя указания, данные мне графом Бертраном и графом де Монтолоном, приступил к вскрытию тела императора Наполеона.
После вскрытия грудной и брюшной полостей, в результате тщательного обследования я пришел к следующим выводам:
1. Внешняя часть легкого частично спаяна с межреберной плеврой.
2. В левой плевральной полости примерно 3 унции лимфатической жидкости.
3. В правой плевральной полости находилось примерно 8 унций такой же лимфатической жидкости.
4. В состоянии легочной ткани изменений не выявлено.
5. Сердце в хорошем состоянии, окружено околосердечной сумкой и покрыто небольшим количеством жировых отложений.
6. Желудок, кишечник, печень, селезенка и большой сальник расположены обычно.
7. Левая доля печени спаяна с поверхностью диафрагмы.
8. Нижняя часть левой доли печени близко прилежит к малой кривизне желудка и к малому сальнику.
9. После аккуратного разделения спаек рукой и скальпелем я обнаружил отверстие диаметром примерно в 6,4 миллиметра в области передней части желудка в месте фиксации к печени.
10. После вскрытия желудка вдоль его большой кривизны я обнаружил, что он частично наполнен жидкостью черного цвета с неприятным запахом.
11. После удаления вышеупомянутой жидкости я обнаружил больших размеров злокачественную язву, расположенную в верхней части внутренней поверхности желудка, идущей от пищеводного отверстия на расстоянии примерно 2,54 сантиметра до привратника желудка.
12. По краю язвы, в сторону привратника желудка, я обнаружил отверстие, описанное выше (пункт 9), вызванное язвенной коррозией стен желудка.
13. Части желудка, пораженные язвой, в значительной степени утолщены и уплотнены.
14. Между язвой и привратником желудка я обнаружил опухоль и злокачественную твердую массу шириной в несколько миллиметров, окружавшую правый выход желудка.
15. Печень увеличена с размером большим, чем нормальная.
16. Весь кишечник в хорошем состоянии, отмечено много газов.
6 мая доставили гроб, в который должны были положить тело императора. Сердце, которое по приказу императора д-р Антоммарки должен был передать императрице, было уложено в гроб вместе с желудком императора. Эти две серебряные вазы, наполненные спиртом, были герметически закупорены и запаяны британским паяльщиком, после чего вручены на хранение д-ру Арнотту. Он считал, что выполнил свое задание только тогда, когда обе вазы с сердцем и желудком императора положили в гроб.
Тело императора положили в оловянный гроб с подкладкой из белого стеганого атласа. Ввиду недостатка места в гробу мы не смогли надеть на голову императора его шляпу. Голова должна была покоиться на подушке из той же ткани, а шляпу положили на его ноги. В гроб также положили различные золотые монеты с изображением императора, а также несколько серебряных монет, перечисленных в протоколах, о которых речь пойдет ниже. Тот же человек, который запаял вазы, аккуратно запаял и этот первый гроб. Он был вложен внутрь другого гроба из красного дерева, который в свою очередь был положен в третий гроб со свинцовой оболочкой. Этот третий гроб был также запаян. Наконец, и этот третий гроб был помешен внутри четвертого гроба из красного дерева, который был скреплен железными шурупами с серебряными головками. Этот гроб поставили обратно на походную кровать, покрытую пурпурным вельветом, на котором мы разложили императорский плащ времен сражения при Маренго. Около гроба на алтаре все время горели свечи. На гроб было положено распятие. Рядом с распятием стояли освященная вода и кропильница. Д-р Арнотт продолжал свое дежурство, а отец Виньяли не переставал молиться в то время, как двое слуг постоянно оставались у гроба; один у его подножия, а другой в его изголовье. Двери в комнату были открыты для всех, кто приходил с острова, чтобы окропить освященной водой гроб императора.
В этот вечер мы составили следующий протокол:
В этот день, 7 мая 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены, тело императора Наполеона, одетого в форму конного стрелка его гвардии, было нами, нижеподписавшимися, положено внутрь оловянного гроба с подкладкой из белого атласа и с подушкой из той же ткани. Мы также положили в гроб сердце, вложенное в серебряную вазу, увенчанную императорским гербом, и коробку, содержавшую желудок. В дополнение к этому мы положили в гроб серебряную вазу с императорской печатью, серебряную оправу, серебряное блюдо, шесть двойных французских золотых наполеонов, четыре золотых наполеона, один двойной серебряный наполеон, один серебряный наполеон, наполеон стоимостью в половину франка и два двойных итальянских золотых наполеона. Этот оловянный гроб, после того как его запаяли в нашем присутствии, был вложен в свинцовый гроб, который, после того как его также запаяли, был положен в третий гроб из красного дерева[339].
Гроб был поставлен на походную кровать в погребальной часовне и покрыт пурпуровым вельветовым покрывалом, на котором мы разложили плащ императора времен сражения при Маренго.
Свершив все это, мы составили и подписали настоящий протокол, отметив его датой, упомянутой выше.
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.
Император находился в гробу, но мы не могли приступить к захоронению. Работа по оборудованию могилы началась только утром 7 мая, и, как бы рабочие ни спешили, она не могла быть завершена до утра 9 мая. Необходимо было вырыть яму глубиной одиннадцать футов и шириной десять футов, а затем на дне могилы уложить плотные кирпичи толщиной два фута, окружив ее стенами толщиной 18 дюймов, чтобы удерживать почву; на дне могилы предстояло соорудить гробницу, в которой должен был находиться гроб. Дно могилы, ее стены и верх были обложены плитами толщиной пять дюймов, длиной шесть футов и шириной три фута. Еще две плиты были поставлены у подножия и у изголовья гроба. Все было рассчитано таким образом, чтобы даже по прошествии веков влага не смогла добраться до гроба из красного дерева, который сам покоился на двух деревянных досках. Вся эта работа была идеально спланирована и завершена в кратчайший срок; плиты были доставлены со строительства нового дома, где им предстояло стать полом для кухни.
Граф Бертран и граф де Монтолон пришли к общему мнению, что было бы целесообразнее посвятить день 8 мая[340] составлению протоколов, подготовке описей ценностей, находившихся в ящиках, и выплате денежных вознаграждений, указанных ниже, в соответствии со вторыми дополнительными распоряжениями к завещанию императора[341].
Они также попросили меня подготовить общий список вещей, принадлежавших императору на острове Святой Елены. Этот список можно будет увидеть на следующих страницах. Под списком мы поставили наши подписи.
Небольшая шпага, которую он носил в Аустерлице
Сабля, которую он носил в Абукире
Кинжал
Коробка с пистолетами из Версаля
Охотничий нож Три дробовика.
Два маленьких креста Почетного Легиона
Два креста Примирения
Два маленьких креста ордена Железного Креста
Один большой крест Почетного Легиона.
Две печати с императорским гербом
Табакерка, украшенная средневековыми пятью медалями
Золотая шкатулка: камея, портрет мадам Мер
Золотая шкатулка с духами: портрет Неаполитанской королевы
Золотая шкатулка: портреты Жозефины, Луи, Гортензии и Евгения
Табакерка: Павел I
Табакерка: карта Вены
Табакерка: два портрета дочерей короля Жозефа
Табакерка: пейзаж, выполненный мозаикой
Табакерка: Шарлемань.
Табакерка: сражение при Маренго
Золотая табакерка: портрет короля Жозефа
Персидская шкатулка, украшенная бриллиантами
Шкатулка: Фридрих Великий в Потсдаме
Табакерка: голова Александра, золотая медаль
Шкатулка из массы лавы с медалями
Римский король, молящий Бога об отце
Табакерка: императрица Мария Луиза.
Один позолоченный потир
Две позолоченные потирные чаши
Одно небольшое распятие на кресте из слоновой кости.
Мудрость Сципиона
Римский король ребенком
Императрица Жозефина с украшениями из красивых жемчужин
Овальная табакерка с четырьмя серебряными медалями: Регула, Суллы, Помпея и Ю. Цезаря
Овальная золотая шкатулка: король и королева Вестфалии
Коробочка для зубочисток из слоновой кости: портрет мадам Мер
Шкатулка с изображением охоты в Фонтенбло
Одна золотая шкатулка с изображением пейзажа, выполненного слоновой костью
Табакерка: три старинные медали
Коробка для конфет: портрет мадам Мер
Табакерка, украшенная сверху агатами
Золотая табакерка: античная камея, голова Александра
Золотая табакерка: Август и Ливий
Табакерка из венского камня: камея императора
Табакерка: портрет Тюренна
Двенадцать золотых шкатулок с императорским гербом
Одна маленькая подзорная труба
Табакерка: Миланская Федерация
Одна машинной выработки шкатулка с портретом
Одна шкатулка из слоновой кости
Табакерка, украшенная четырьмя серебряными медалями
Табакерка, украшенная двумя серебряными медалями
Табакерка, украшенная тремя серебряными медалями
Две ленты ордена Почетного Легиона
Одна пара золотых пряжек для туфель
Одна золотая пряжка для воротника
Одна маленькая пара золотых пряжек для подтяжек
Одна конфетная шкатулка из панциря черепахи
Одни большие серебряные часы (будильник Фридриха Великого)
Две шкатулки из красной кожи, в одной — очаровательная золотая коробочка, в другой — коробочка со старинной камеей.
96 плоских блюд с живописным орнаментом в виде стилизованных пальмовых листьев
17 суповых тарелок
96 плоских тарелок
23 суповые тарелки
6 блюд для обслуживания
20 блюд для десерта
2 блюда для обслуживания
3 овальных шара для украшения
2 супницы с крышками
2 соусницы без блюд
18 подносов для бутылок
8 солонок
3 горчичницы
2 графинчика для масла
1 ваза для фруктов с крышкой
34 ножа
93 ложки
82 вилки
47 кофейных ложек
8 ложек для расклада еды
2 суповых половника
12 сосудов для сливок с крышками и подставками
15 чашек
1 кастрюля для подогрева пищи на столе
2 винных ковша
1 поднос
3 фляжки для коньяка
4 кофейника
1 кувшин для молока
2 сахарницы
2 шоколадницы
I щипцы для сахара
1 поднос для рыбы
2 серебряные бутылки
4 столовых подсвечника.
28 вилок
6 овальных блюд
29 ножей
32 кофейные ложки
6 ложек для десерта
2 ложки для сахара
1 половник для пунша
8 ложек для соли
1 ложка для горчицы
2 кофейника
1 шоколадница
2 кувшина.
54 севрских фарфоровых блюда для десерта
8 сосудов для компота
4 набора для украшения стола
12 суповых тарелок
2 сосуда для мороженого
21 кофейная чашка
20 блюдец
На всей этой фарфоровой посуде изображены виды городов и сцены сражений.
Карты Франции, исполненные Капитэном
Швабия; маленькая карта
Швейцария; маленькая карта
Россия; почтовая карта
Австрийская империя
Шотландия; 2 части
Соединенные Штаты, маленькая карта в исполнении Лапи
Оттоманская империя
Италия, генеральная карта
Феррара
Шоссар
Богемия
Тироль
Моравия
Сербия и Босния
Шотландия, 4 части
Франция, военный склад
Саксония
Молдавия
Сильвия
Соединенные Штаты, в исполнении Лапи
Санто-Доминго
Море
Пруссия
Адриатическое море
Швейцария, большая карта
Испания
Франция, незаконченная карта, в исполнении Капитэна
Бавария
Голландия
Россия, в исполнении Лапи
Королевство Италии
Испания и Португалия
Сербия и Босния
Шотландия
Французская империя
Британские острова
Сирия
Соединенные Штаты
Нью-Йорк
Пенсильвания
Ямайка
Вирджиния
Бостон
Италия, Альбино
Ирландия
Северная Америка
Атлантический океан
Южная Америка.
1 набор шахмат с доской
1 маленький лорнет
1 маленькая подзорная туба
1 маленькие позолоченные часы
3 больших подзорных трубы, 2 из них медные
2 маленьких китайских столика
2 термометра
3 седла с трензельным поводом
3 муслиновые шторы
1 кровать из латуни
2 железные походные кровати
2 садовых кресла
2 портрета
2 гобелена
1 изображение Христа для часовни
5 маленьких портретов в рамках
1 портрет императрицы Жозефины
2 небольших мраморных бюста
2 золотых костюма из Константинополя.
47 голландских льняных рубашек
63 носовых платка 15 полотенец
21 фланелевое нижнее белье
4 черных воротничка
14 пар льняных простынь
9 наборов спальной одежды
10 пар носков
19 мадрасских шарфов
37 пар шелковых чулок
4 гражданских костюма
2 формы гвардейского гренадера
1 форма конного стрелка императорской гвардии
1 форма национальной гвардии
2 серые шинели и 1 — зеленая
1 плащ с вышивкой из Маренго
1 соболиная шуба
3-е шаровар (голубые, желтые и красные)
2 пары брюк из синей ткани
3 пары брюк и 2 кителя из нанкина
11 позолоченных жилеток и 11 пар брюк из нанкина
19 пар белых брюк и 10 кителей
15 пар перчаток
3 форменные шляпы, 1 круглая шляпа и 1 соломенная шляпа
1 пара шпор и 1 пара подвязок с пряжками
1 пара золотых пряжек для туфель
1 пряжка для воротничка
4 пары сапог, 4 пары туфель и домашних туфель
2 пары подтяжек, 10 нижних рубашек.
Туалетный набор со всеми принадлежностями
2 пары золотых часов с цепочкой, сделанной из волос императрицы
1 коробка с бритвенными принадлежностями, 1 позолоченная горелка для воскурения ладана
1 таз для умывания с кувшином, серебряные
8 купальных халатов
2 ночных столика с их серебряными принадлежностями
2 биде, одно серебряное, другое — посеребренное
2 щетки для массажа тела.
Книги, привезенные из Франции — 558 томов
Книги и брошюры, присланные из Англии — 1226 томов
Всего — 1814 томов
В несессере, хранящемся первым камердинером Его Величества, находятся в соответствии с бухгалтерской книгой 22 086 шиллингов, равных 26 503 франкам по обменному курсу острова. На хранении графа де Монтолона находится 301 330 франков.
Сабля Собецкого
Ожерелье Почетного Легиона
Позолоченная шпага
Консульский кинжал
Ожерелье ордена Золотого Руна
Головной убор и шапка Генри IV
Небольшой стальной походный несессер
Серебряный фонарик
Позолоченный подсвечник
Кружево Его Величества, небольшой медальон
Плащ с вышивкой, 2 небольших турецких ковра, 1 старинный эфес
Набор золотых инструментов, оставшийся у дантиста.
Мы настоящим удостоверяем вышеприведенную опись, составив и подписав ее, чтобы она служила описью имущества императора Наполеона.
Исполнено в доме Лонгвуда, на острове Святой Елены, 8 мая 1821 года. Граф Бертран, граф де Монтолон, Маршан.
Глава двадцать седьмая
Похороны императора — Скорбь в Лонгвуде — Новая инвентаризация — Отъезд с острова Святой Елены — Возвращение в Европу
9 мая в 10 часов утра отец Виньяли отслужил обедню и заупокойную службу, на которых мы все присутствовали. Губернатор сообщил нам, что с рассветом гарнизон в знак траура встанет под ружье и похоронная процессия начнется в 11 часов утра. В назначенное время губернатор приехал вместе с контр-адмиралом в сопровождении всех гражданских, военных и военно-морских официальных лиц.
В 11 часов утра прибывшие двенадцать гренадеров подняли гроб с постели в часовне, не без труда возложили его на плечи и понесли к главной садовой дорожке, где их уже поджидал катафалк. Гренадеры водрузили гроб на похоронные дроги, гофмаршал положил шпагу на плащ, покрывавший гроб (это была шпага графа Бертрана), и похоронная процессия тронулась в путь в следующем порядке.
Во главе похоронной процессии в религиозном облачении шел отец Виньяли, за ним — юный Генри Бертран, державший серебряный сосуд со священной водой и кропило; за ними следовали д-ра Арнотт и Антоммарки.
Катафалк везли четыре лошади, которых вели четыре кучера в траурной одежде. С одной и с другой стороны катафалка шествовали без оружия двенадцать гренадеров, которые, когда мы подошли к долине, вынуждены были нести гроб на руках, так как дорога оказалась непроходимой для карет. Граф де Монтолон, граф Бертран, юный Наполеон Бертран и я придерживали углы покрова гроба. За катафалком Аршамбо вел императорского коня, а далее шел императорский обслуживающий персонал в траурной одежде. Графиня Бертран с дочерью мадемуазель Гортензией и с сыном Артуром следовали в карете, запряженной двумя лошадьми, которых за уздечку вели слуги графини. Затем на коне ехал маркиз де Моншеню, губернатор и контр-адмирал, сопровождаемые большим числом представителей всех служб, шли пешком или верхом на коне; наконец, похоронную процессию замыкали знатные жители города. Мы покинули Лонгвуд в таком порядке: охрана стояла под ружьем, а войска гарнизона в составе примерно 2000 человек выстроились в одну линию на холме с левой стороны дороги. Эта человеческая изгородь протянулась до самых «Ворот Хатта», где расположилась артиллерия и пушкари были готовы к стрельбе. В течение всего времени следования похоронной процессии корабли на рейде и артиллерия фортов салютовали каждую минуту своими залпами, а военные оркестры от каждого воинского подразделения сразу же начинали играть, как только мимо них проходила похоронная процессия; грустные мелодии оркестров только усиливали печаль.
Войска, стекаясь с холма, подключались к процессии, заполняя дорогу и даже гребень холма, возвышавшегося над долиной. Протестантский священник острова следовал за процессией в качестве частного лица. Когда мы подошли к «Воротам Хатта», сбоку от дороги стояла леди Лоу со своей дочерью и в сопровождении слуг; все они были в траурной одежде, и, когда с ними поравнялся гроб, они пошли вслед за ним. Когда мы достигли того места, у склона горы, где была построена новая дорога, все спешились. Гренадеры возложили гроб на плечи и понесли его к месту могилы. Гроб осторожно опустили на две балки, положенные поперек открытой могилы, которая была вся прикрыта черной материей; для того чтобы опустить гроб, заранее подготовили эстакаду и канаты. Это было именно то место, где даже после кончины императора его останкам предстояло оставаться в неволе. Наши скорбь и волнение достигли предела. Вперед вышел отец Виньяли, гроб был открыт, священник вслух произнес традиционные молитвы и благословил могилу. После этого губернатор спросил, не хочет ли гофмаршал сказать что-нибудь, после отрицательного ответа гроб с телом императора опустили в могилу, ногами к востоку и головой к западу. Прозвучали три артиллерийских залпа, каждый из 15 орудий; в своей скорби и печали сцена была впечатляющей.
Когда завершилась религиозная церемония, громадная каменная глыба, которой предстояло накрыть могилу, была приподнята с помощью вделанного в нее кольца. Там, в могиле, предстояло лежать праху императора, запертому на века. Каменную глыбу подняли и медленно опустили на могилу, скрыв от наших взглядов гроб. Кольцо из камня изъяли, и вся поверхность камня покрылась слоем римского цемента. Эта каменная кладка, чьи камни должны были быть соединены кусками железных прутьев, находилась на высоте одного фута. После этого ее засыпали грунтом до уровня земли. Когда я вернулся на это место на следующий день, три плиты, положенные на анкерные камни, закрывали могилу.
Как только процесс захоронения завершился, толпы людей устремились к растущим поблизости ивам, чтобы срывать с них ветки, ставшие теперь символом почитания. Губернатор немедленно распорядился сдерживать эти толпы людей, чтобы сохранить ивы, которые иначе были бы сразу оборваны. Вокруг могилы была возведена временная баррикада, охраняемая двумя часовыми, а рядом с ней учрежден постоянный пост охраны в количестве двенадцати человек под командованием офицера. Перед нашим возвращением в Лонгвуд губернатор разрешил нам сорвать ветку с куста ив, которые отныне должны были обеспечивать тень для тела императора.
Мы вернулись в Лонгвуд, наши сердца были переполнены скорбью, и именно дома мы особенно остро почувствовали нашу потерю. Дом превратился в пустыню; мы бродили, не находя себе места, по комнатам, наполненным пустотой. Души, которая обычно оживляла их, предмета нашего всеобщего обожания, более не было в них; все наше существование полностью изменилось. Несколько раз в течение того короткого времени, пока мы оставались в Лонгвуде после кончины императора, ночью или днем, я внезапно просыпался, думая, что меня зовет император. Или, уходя из дома, я вдруг возвращался, думая, что могу потребоваться императору. По-прежнему его присутствие чувствовалось среди нас; это проявлялось в самые неожиданные моменты. Звук его голоса звучал в наших ушах, со страшной болью пронзая наши сердца. И когда мы приходили в себя, словно от нахлынувшего на нас сновидения, мы обычно говорили: «Но его же более нет с нами!»
Вернувшись в Лонгвуд после похорон, граф де Монтолон подготовил следующий документ:
В этот день, 9 мая 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены, были отданы последние почести императору Наполеону.
В 10 часов утра отец Виньяли отслужил мессу и похоронную службу.
В 11 часов утра гарнизон, встав под ружье, выстроился в одну линию вдоль дороги. Похоронная процессия покинула Лонгвуд. Граф Бертран, граф де Монтолон, Наполеон Бертран и Маршан поддерживали углы покрова гроба. Графиня Бертран и весь обслуживающий персонал императора окружали катафалк. За ними следовали, соблюдая очередь, штаб губернатора и весь гарнизон.
В полдень священник императора благословил могилу, сооруженную у источника Торбетт, и зачитал соответствующие молитвы. После этого в могилу был опущен гроб под грохот артиллерийских салютов пушек фортов и военно-морской эскадры. Склеп был плотно закрыт каменной кладкой в нашем присутствии; у могилы был выставлен почетный караул.
После этого мы подготовили и подписали это письменное показание, отмеченное датой, указанной выше.
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.
11 мая губернатор прислал своих людей в Лонгвуд, чтобы сделать опись мебели, принадлежащей английскому правительству. Некоторые предметы этой мебели использовались императором, и мы бы взяли их с собой, но приказы, полученные людьми губернатора о составлении описи английской мебели и ее изъятии, отличались педантичностью, и мы не настаивали на том, чтобы мебель оставили нам. Вечером 11 мая граф де Монтолон сообщил мне, что на следующий день приедет губернатор, чтобы проверить опись личных вещей императора. Граф решил, что было бы правильным аккуратно разложить все эти вещи в гостиной, чтобы губернатор смог сам проверить их наличие или поручить это другим людям. Для нас личные вещи императора являлись священными реликвиями; было важно, чтобы во время показа иностранцам, сопровождавшим губернатора, эти вещи вызывали бы у них глубокое уважение, а не впечатление распродажи подержанной одежды. Гостиная была погружена в полумрак, и Сен-Дени вместе со мною перенес в нее все императорские вещи. Мы разложили их таким образом, чтобы у каждого входящего в гостиную сам их вид вызывал бы чувство глубокого уважения.
Сэр Хадсон Лоу приехал утром в сопровождении своего штаба, маркиза де Моншеню, его адъютанта г-на Кора и еще нескольких человек. Губернатор по очереди осмотрел каждый предмет, прочитал дополнительно распоряжения № 1 к завещанию, а также приложенные описи, и попросил вскрыть печати, которыми были опечатаны три ящика из красного дерева. Когда печати были вскрыты, я открыл ящики. Губернатор внимательно рассмотрел все табакерки; его комментарии свидетельствовали о том, что он знаком с рисунками, камеями и медалями. Уделив осмотру вещей примерно около часа, губернатор заявил, что мы можем приступить к предварительному выполнению завещания покойного, поскольку он не может разрешить его окончательного выполнения без согласования этого вопроса со своим правительством. Эти следы былой славы были всеми присутствовавшими осмотрены с большим сочувствием и с нескрываемым восхищением. После отъезда губернатора я вновь опечатал ящики, двери гостиной были заперты, а граф де Монтолон написал следующее заявление:
Заявление относительно осмотра вещей императора губернатором и вскрытия в его присутствии дополнительных распоряжений № 1 к завещанию В этот день, 12 мая 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены, губернатор острова приехал в Лонгвуд, чтобы приступить к осмотру одежды императора Наполеона и другой его собственности на острове Святой Елены. Мы, нижеподписавшиеся, в соответствии с полученными инструкциями вскрыли в его присутствии дополнительные распоряжения № 1 к завещанию, также приложенные описи вещей императора.
Ознакомившись с вышеупомянутыми документами, губернатор в нашем присутствии сломал печати на трех ящиках из красного дерева, упомянутых в протоколе от 27 апреля и содержавших предметы, перечисленные в приложенных описях под номерами 1, 2 и 3.
Губернатор объявил нам, что не может разрешить окончательного выполнения условий дополнительных распоряжений к завещанию, представленных ему, так как он обязан согласовать этот вопрос со своим правительством, но что мы можем приступить к предварительному выполнению этих распоряжений.
После этого мы составили и подписали настоящее заявление, отмеченное вышеупомянутой датой.
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.
Заявление относительно распределения личных вещей императора
В этот день, 14 мая 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены, в соответствии с инструкциями, содержащимися в дополнительных распоряжениях № 2 к завещанию, мы приступили к распределению личных вещей императора Наполеона и его книг, а также упаковали два ящика с предметами, которые он оставил принцам и принцессам своей семьи.
После этого мы составили и подписали настоящее заявление, отмеченное вышеупомянутой датой.
Подписано: Монтолон, Бертран, Маршан.
Для того чтобы распределить оставшиеся от императора вещи между всеми нами, мы поделили примерно на равные доли книги и другие вещи, а затем, прибегнув к жребию, разыграли их. Каждый взял свою долю вещей и в упаковке организовал их отправку в Европу. Нам предстояло отплыть во Францию 7 мая. Во время этого пропорционального распределения вещей мы столкнулись с проблемой, связанной с полной формой гренадера гвардии, включавшей орден Почетного Легиона, полковничьи эполеты императора, форменную шляпу и сапоги: эти вещи нельзя было распределить по отдельности. Гофмаршал и граф де Монтолон с присущей им щепетильностью заявили, что судьба полной формы гренадера гвардии должна быть решена волей жребия, и в результате я стал обладателем этой формы. Рукописи императора находились на хранении у графа де Монтолона, и, когда мы прибыли в Европу, они были опубликованы двумя изданиями: одно — общее издание, а другое, большое, специальное издание, посвященное Римскому королю. В своем завещании император поручил выполнение этой задачи своим душеприказчикам. Генерал граф Бертран взял на себя публикацию работы о Египте, которую император продиктовал ему; графу де Монтолону досталась Италия, и когда он приехал во Францию, то передал генералу Гурго рукописи о Консулате. Мне не пришла в голову мысль претендовать на что-либо из рукописей императора; но позднее, уже во Франции, я обратился к графу де Монтолону с просьбой передать мне ту часть работы, которую император диктовал мне, а именно — «Краткую историю кампаний Цезаря». Граф де Монтолон ответил, что этой работы у него нет; тогда я обратился к графу Бертрану, который и отдал ее мне.
В Лонгвуде осталось только произвести выплату вознаграждений и жалованья за апрель и май 1821 года людям из состава императорского обслуживающего персонала, а также осуществить некоторые расходы. Проведенная работа нашла свое отражение в следующем заявлении:
Заявление о выдаче вознаграждений и жалованья людям из состава императорского обслуживающего персонала в Лонгвуде за апрель и май 1821 года, а также о произведенных различных других расходах.[342]
В этот день, 16 мая 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены, нижеподписавшиеся, душеприказчики завещания императора Наполеона произвели выплату жалованья от имени поместья Лонгвуд из средств, находившихся в личной казне Его Величества, в сумме 25 590 франков следующим образом:
1. Вознаграждения и жалованье за апрель 1821 года — 7333
Граф Бертран — 2000
Граф де Монтолон — 2000
Отец Виньяли — 500
Антоммарки, доктор — 750
Г-да Маршан — 666
Сен-Дени — 333
Новерраз — 333
Пьеррон — 400
Аршамбо — 150
Курсо — 200
Шанделье — 200
Жозефина (жена Новерраза) — 50
Г-н Ришар — 150
Всего: — 14 666
2. Задолженность д-ру Антоммарки с 1 октября 1819 года по 1 января 1821 года, или за 15 месяцев, по 500 франков в месяц, должна была выплачиваться его семье в Риме в соответствии с письмом, написанным в 1819 году графом Бертраном кардиналу Фешу. С того времени подтверждения о получении задолженности не было. — 7500
3. Другие расходы — 3423
Общая сумма — 25 590
Исполнено и подписано вышеупомянутой датой:
граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.
Губернатор информировал графа де Монтолона и гофмаршала о том, что для нашего возвращения в Европу заказаны места на борту транспортного корабля «Кэмел», но он может отплыть только в конце месяца. Каждый день мы совершали паломничество к могиле императора, к которой нам разрешили доступ. Затем, вернувшись домой, мы занимались упаковкой наших вещей.
Перед самым отъездом с острова гофмаршал и губернатор вступили в переписку друг с другом в самых резких выражениях и вызвали друг друга на дуэль. Адмирал Ламберт предложил свои услуги для урегулирования ссоры. Его посредничество было принято и разногласие улажено к удовлетворению обеих сторон.
26 мая губернатор сообщил нам, что мы отправимся в плавание в полдень следующего дня. Весь день мы потратили на то, чтобы на повозках перевезти наш багаж на борт корабля. Эта активная деятельность была омрачена глубокой печалью: мы оставляли императора одного, и горечь от этой грустной мысли мешала нам радоваться предстоящему воссоединению с нашими семьями и с нашей родиной.
В день отплытия я пришел на могилу императора. Преклонив колени, я затем встал, дав полную волю слезам. В последний раз я поцеловал холодный камень, который скрывал от меня все, что было для меня таким великим и тем не менее таким жестоко несчастным. Я сорвал один цветок анютиных глазок и положил его в свой бумажник. Я бросил последний взгляд, вскочил на коня и поехал в город. Я узнал, что гофмаршал, его семья и граф де Монтолон отправились в «Колониальный дом» по приглашению губернатора. В городе мы ждали часа погрузки на борт корабля, которая была назначена на 4 часа дня.
Корабль был неудобен для перевозки пассажиров и находился в чрезвычайном беспорядке: он использовался для перевозки товаров, был построен грубо, без намека на элегантность. Мне была предоставлена маленькая каюта, в которой мне удалось кое-как устроиться, и я не мог жаловаться на мою судьбу, поскольку другие были в гораздо худшем положении. Стоял прекрасный день, и вечером 27 мая мы подняли якорь. Я встал с койки, на которой лежал с головной болью, чтобы в последний раз попрощаться с островом Святой Елены. Я хотел заверить моего благодетеля, что хотя я и оставляю остров, но мои мысли будут с ним каждый день. Всю ночь на корабле стоял адский шум, так как укреплялись упаковочные клети, которыми были завалены палуба и складские помещения. Корабль взял на борт двести солдат, некоторые из них были с женами и детьми. В первую ночь все устраивались как попало, но затем смогли обрести свой угол, и палуба была очищена от пассажиров, чтобы можно было маневрировать парусами и освободить место для прогулок.
Когда мы проплыли мимо острова Асеньсон и пересекли экватор, то почувствовали легкий, ободряющий бриз; до этого воздух был очень душным и таким же плотным, как и обстановка, в которой мы находились на корабле. Время от времени корабль обрызгивали уксусом, так как несколько человек заболели дизентерией, но были приняты меры для лечения больных, и в пути мы потеряли только одну мать и ее ребенка. Эта женщина взошла на борт корабля буквально накануне родов; через несколько дней после нашего отплытия из Джеймстауна у нее начались родовые схватки и она родила мальчика. У нее уже был один ребенок, и вы можете представить себе положение бедной женщины, поскольку у нее были очень тяжелые родовые схватки. Графиня Бертран, столь же добрая, сколь и отзывчивая, заявила этой женщине, что будет отдавать ей молоко, которое графиня получала ежедневно для своего кофе. Графиня также посылала ей белье, в котором та так нуждалась. Через три недели ребенок умер, и вскоре мать также последовала за ним: море должно было приютить их вместе. Перед смертью женщина попросила положить ее в гроб, а не в мешок, как это принято в море. В день похоронной процедуры прозвучал колокол, как это обычно делается в деревне. Все вышли на палубу, где стоял гроб, прикрытый флагом. Капитан начал читать молитвы, и все люди, присутствовавшие при церемонии, сняли шляпы, после чего гроб был спущен в море. Он погрузился на глубину, но вскоре неожиданно вплыл, причем открытый! Для того чтобы затопить его, было решено сбросить пушечное ядро, но никто не думал, что, брошенное с высоты леера в море, пушечное ядро своей тяжестью пробьет насквозь дно гроба.
Через несколько дней на нашем корабле произошел другой несчастный случай: полковой сапожник, опираясь на перила, заснул и свалился за борт корабля. Поскольку ветер дул сильно, то мы вскоре оказались вдалеке от упавшего за борт человека. Корабль немедленно повернул обратно, и на воду была спущена шлюпка. К счастью, этот человек очень хорошо плавал, и его удалось спасти; капитан распорядился выдать ему горячего вина. Во время плавания мы выловили несколько дельфинов различных размеров, заменивших нам мясо, которого стало недоставать. В те дни не было консервированной пищи на бортах кораблей. Питьевая вода на корабле была чрезвычайно плохой; графиня Бертран захватила с собой большое количество пресной воды и была столь добра ко мне, что делилась со мной водой, а также и портером. Графиня серьезно заболела перед тем, как нас настиг сильнейший шторм в Бискайском заливе. Небо покрылось черными тучами, ветер подул со страшной силой, и море стало таким бурным, что единственным горизонтом для нас была огромная волна, которая приподнимала корабль, а затем бросала его в пучину. Шторм застал нас врасплох; упаковочные клети, которые не были закреплены, летали во всех направлениях, и так продолжалось всю ночь. Я лишился констанского вина, которое вез обратно с острова, но более всего меня огорчило то, что фужер, которым пользовался император во время болезни, разбился в моем дорожном сундуке, а ветки, срезанные с ивы, погибли, пропитавшись морской водой.
Африка уже осталась позади. 25 июля в соответствии с пожеланиями императора граф де Монтолон собрал нас вместе в своей каюте и приступил в нашем присутствии к вскрытию завещаний императора, его дополнительных распоряжений к завещанию и инструкций. Было подготовлено следующее заявление:
В этот день, 25 июля 1821 года, в европейских водах, на широте Парижа и в 160 лье от французского берега, мы, нижеподписавшиеся, душеприказчики императора Наполеона, в соответствии с полученными нами инструкциями и в присутствии отца Виньяли вскрыли конверты с завещаниями, с дополнительными распоряжениями к завещанию и с другими инструкциями, относящимися к протоколу от 27 апреля этого года. В море, подписано вышеупомянутой датой:
граф де Монтолон, граф Бертран, Виньяли, Маршан.
Наполеон
В этот день, 15 апреля 1821 года, в Лонгвуде, на острове Святой Елены.
Это мое завещание или документ о моих последних пожеланиях:
1. Я умираю приверженцем римской и апостолической религии, которая была моей религией, когда я родился более пятидесяти лет тому назад.
2. Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегу реки Сены, среди французского народа, которого я так любил.
3. У меня нет никаких иных чувств, кроме восхваления моей дорогой супруги Марии Луизы; до самой последней минуты я сохраняю к ней самые нежные чувства и прошу ее защищать моего сына от опасностей, которые все еще угрожают его детству.
4. Я настоятельно требую, чтобы мой сын никогда не забывал, что он родился французским принцем, и чтобы он никогда не позволял себе стать орудием в руках триумвирата, угнетающего народы Европы. Он никогда не должен сражаться против Франции. Он должен взять на вооружение мой девиз: «Все для народа Франции».
5. Я умираю преждевременно, вероломно убиваемый британской олигархией и ее палачом; настанет время, когда британский народ отомстит за меня.
6. Два печальных для нас последствия вторжений вражеских сил во Францию, когда она еще обладала такими огромными ресурсами, явились результатом измен Мармона, Ожеро, Талейрана и Лафайетта. Я прощаю их: пусть и последующие французские поколения простят их, как простил их я.
7. Я благодарю мою добрую и исключительно прекрасную мать, кардинала, моих родных братьев и сестер Жозефа, Люсьена, Жерома, Полину, Каролину, Гортензию, Катерину, Евгения за их заботу по отношению ко мне. Я прощаю Луи за его клеветническую публикацию 1820 года: она полна лживых утверждений и основывается на фальсифицированных документах.
8. Я дезавуирую рукопись с острова Святой Елены, а также другие издания, озаглавленные сентенциями, заявлениями и т. п., которые люди постарались опубликовать в течение последних шести лет; они не отражают те правила, которыми я руководствовался в моей жизни. Я приказал арестовать герцога Энгиенского и приговорить его к смертной казни, потому что это было необходимо для безопасности, интересов и чести французского народа, когда граф д’Артуа, согласно его собственному признанию, нанял шестьдесят убийц в Париже. В подобных обстоятельствах я бы действовал точно таким же образом.
1. Я оставляю моему сыну шкатулки, знаки отличия и другие предметы, а именно: столовое серебро, походную кровать, оружие, седла, шпоры, вазы для часовни, книги, мое личное белье в соответствии с описью, приведенной в Приложении (А). Я хочу, чтобы этот скромный завещательный отказ был для него дорог, напоминая об отце, о котором ему будет говорить весь мир.
2. Я оставляю леди Холланд античную камею, которую Папа Римский Пий VI передал мне в Толентино.
3. Я оставляю графу де Монтолону два миллиона франков в качестве доказательства моего удовлетворения той сыновней заботой, которой он окружил меня в течение последних шести лет, и в качестве компенсации за те потери, которые он понес в результате своего пребывания на острове Святой Елены.
4. Я оставляю графу Бертрану 500 000 франков.
5. Я оставляю Маршану, моему главному камердинеру, 400 000 франков. Услуги, которые он оказывал мне, были услугами друга. Я желаю ему жениться на вдове, сестре или дочери офицера или солдата моей старой гвардии.
6. Я оставляю Сен-Дени 100 000 франков.
7. Я оставляю Новаре (Новерразу) 100 000 франков.
8. Я оставляю Пьеррону 100 000 франков.
9. Я оставляю Аршамбо 50 000 франков.
10. Я оставляю Курсе 25 000 франков.
11. Я оставляю Шанделье 25 000 франков.
12. Я оставляю отцу Виньяли 100 000 франков. Я хочу, чтобы он построил свой дом около Понте Нуово ди Ростино.
13. Я оставляю графу Лас-Казу 100 000 франков.
14. Я оставляю графу Лавалетту 100 000 франков.
15. Я оставляю главному хирургу, Ларрею, 100 000 франков. Он является самым добродетельным человеком из тех, кого-либо я знал.
16. Я оставляю генералу Брайеру 100 000 франков.
17. Я оставляю генералу Лефебру-Денуетту[343] 100 000 франков.
18. Я оставляю генералу Друо 100 000 франков.
19. Я оставляю генералу Камбронну 100 000 франков.
20. Я оставляю детям генерала Мутон-Дюверне[344] 100 000 франков.
21. Я оставляю детям славного Лабедуайера 100 000 франков.
22. Я оставляю детям генерала Жирара[345], убитого при Линьи, 100 000 франков.
23. Я оставляю детям генерала Шартрана[346] 100 000 франков.
24. Я оставляю детям добродетельного генерала Траво[347] 100 000 франков.
25. Я оставляю генералу Лаллеману, старшему из братьев,[348] 100 000 франков.
26. Я оставляю графу Реалю 100 000 франков.
27. Я оставляю Костальде Бастелика,[349] на Корсике, 100 000 франков.
28. Я оставляю генералу Клозелю[350] 100 000 франков
29. Я оставляю барону де Меневалю 100 000 франков.
30. Я оставляю Арно[351], автору «Мариуса», 100 000 франков.
31. Я оставляю полковнику Марбо[352] 100 000 франков. Я настоятельно прошу его продолжать писать в защиту славы французской армии, разоблачая клеветников и ренегатов.
32. Я оставляю барону Биньону[353] 100 000 франков. Я настоятельно прошу его писать историю французской дипломатии с 1792 года по 1815 год.
33. Я оставляю Поджи де Талаво[354] 100 000 франков.
34. Я оставляю хирургу Эмери[355] 100 000 франков.
35. Все эти суммы должны будут взяты из тех 6 миллионов франков, которые я вложил в банк, покидая Париж в 1815 году, и с 5 % дохода с этого капитала начиная с июля 1815 года. Расчеты должны будут урегулированы с банкиром графами де Монтолоном, Бертраном и Маршаном.
36. Все те деньги, которые останутся после выдачи в виде завещательных отказов на сумму в 5,6 миллиона франков, указанных выше, а также полученные в результате процентного накопления, должны будут распределены в виде вознаграждений между раненными при Ватерлоо и офицерами и солдатами Эльбанского батальона на основе списка, составленного Монтолоном, Бертраном, Друо, Камбронном и доктором Ларреем.
37. Завещательные отказы, в случае смерти их получателей, должны быть выданы вдовам и детям умерших, а если таковых не окажется, то должны быть возвращены в общую сумму.
I. Так как мне принадлежит моя частная собственность и, насколько мне известно, ни один французский закон не лишал меня ее, то я обращаюсь с просьбой к барону де Ла Бульери, являющемуся моим казначеем, сделать о ней отчет. Ее сумма должна превышать 200 миллионов франков, а именно:
1. Портфель, содержащий сбережения, которые я делал в течение более 14 лет, в соответствии с моим цивильным листом, которые составляли более 12 миллионов в год, если мне не изменяет память.
2. Процентный доход с суммы, находящейся в этом портфеле.
3. Мебель в моих дворцах в Риме, Флоренции и Турине. Вся эта мебель была закуплена благодаря доходу с моего цивильного листа.
4. Ликвидация моего имущества в королевстве Италии, включая денежные средства, столовое серебро, драгоценности, мебель, конюшни; отчет об этом будет обеспечен принцем Евгением и королевским управляющим Кампаньони.
Наполеон.
Я завещаю мое личное имущество: его половину оставшимся офицерам и солдатам французской армии, которые сражались с 1792 года по 1815 год за славу и независимость нации. Распределение средств будет производиться пропорционально, в соответствии с действующими жалованьями; другая половина будет отказана городам и сельским местностям Эльзаса, Лотарингии, Франш-Конте, Бургундии, Иль-де-Франс, Шампани, Форе, Дофине, которые пострадали от первого или второго нашествия. Из этой суммы один миллион должен быть удержан для города Бриенн, а еще одни миллион для города Мери[356].
Я назначаю графов де Монтолона, Бертрана и Маршака моими душеприказчиками. Это завещание написано полностью мною собственноручно, подписано мною и опечатано моею печатью.
(печать)
Наполеон.
Лонгвуд, остров Святой Елены, 15 апреля 1821 года
1. Церковные вазы, которые использовались в моей часовне в Лонгвуде.
2. Я прошу отца Виньяли хранить эти вазы и передать их моему сыну, когда ему исполнится 16 лет.
1. Мое оружие, а именно: шпага, которую я носил в сражении при Аустерлице, сабля Собецкого, кинжал, маленький меч, охотничий нож, две пары версальских пистолетов.
2. Золотой походный сундучок, которым я пользовался по утрам в Ульме, Аустерлице, Иене, Эйлау, Фридланде, на острове Лобау, в Москве и Монмирайле; по этой причине я хочу, чтобы эта вещь была дорога моему сыну (с 1814 года сундучок находился у графа Бертрана).
3. Я прошу графа Бертрана хранить эти вещи и передать их моему сыну, когда ему исполнится 16 лет.
1. Три небольших ящика из красного дерева, содержащих во-первых: 33 табакерки или коробочки для конфет; во-вторых: 12 шкатулок с императорским гербом, две небольшие подзорные трубы и четыре шкатулки, обнаруженные на столе Людовика XVIII в Тюильри 20 марта 1815 года; в-третьих: три табакерки, украшенные серебряными медалями, которыми пользовался император, и различные туалетные принадлежности, перечисленные в описях I, II, и в III.
2. Две походные кровати, которыми я пользовался во время всех своих кампаний.
3. Подзорная труба, которой я пользовался во время сражений.
4. Туалетный набор, две полные формы стрелка императорской гвардии, дюжина рубашек и один полный набор всей моей одежды и все то, чем я обычно пользовался, когда умывался и одевался.
5. Таз для умывания.
6. Небольшие часы, находившиеся в моей спальной комнате в Лонгвуде.
7. Двое часов и цепочка, сделанная из волос императрицы.
8. Я прошу Маршана, моего главного камердинера, хранить все эти вещи и передать их моему сыну, когда ему исполнится 16 лет.
1. Ящик с медалями.
2. Столовое серебро и севрский фарфор, которыми я пользовался на острове Святой Елены (Описи В и С).
3. Я прошу графа де Монтолона хранить эти предметы и передать их моему сыну, когда ему исполнится 16 лет.
1. Три седла и уздечки, а также шпоры, которыми я пользовался на острове Святой Елены.
2. Пять дробовиков.
3. Я прошу моего гонца Новерраза хранить эти вещи и передать их моему сыну, когда ему исполнится 16 лет.
1400 томов книг, которыми я пользовался чаще всего.
2. Я прошу Сен-Дени хранить их и передать моему сыну, когда ему исполнится 16 лет.
Наполеон.
1. Вещи, которыми я лично не пользовался, должны быть проданы; выручку разделить между душеприказчиками и моими братьями.
2. Маршан должен сохранить мои волосы и из них сделать небольшие браслеты с золотым замочком, чтобы затем доставить их императрице Марии Луизе, моей матери и всем моим братьям, сестрам, племянникам, племянницам и кардиналу, а самый большой браслет — моему сыну.
3. Маршан направит пару моих золотых пряжек для туфель принцу Жозефу.
4. Пару маленьких золотых пряжек для подтяжек принцу Люсьену.
5. Золотую пряжку для воротника принцу Жерому.
Список предметов и вещей, которые Маршан должен хранить для передачи моему сыну:
1. Серебряный туалетный комплект со всеми принадлежностями, бритвами и т. п.
2. Будильник, принадлежавший Фридриху II, который я взял в Потсдаме (в ящике №3).
3. 2 пары часов, одни с цепочкой, сделанной из волос императрицы. Другие часы пусть будут с цепочкой из моих волос. Маршан закажет ее в Париже.
4. Две печати (одна — Франции, в ящике №3).
5. Маленькие золотые часы, находящиеся в настоящее время в моей спальной комнате.
6. Таз для умывания, кувшин и подставка.
7. Ночные столики, которыми я пользовался во Франции, и мое позолоченное биде.
8. Две железные кровати, матрасы и одеяла, если они могут быть сохранены.
9. Три серебряные фляжки для коньяка, которыми я пользовался во время моих кампаний.
10. Французская подзорная труба.
11. Шпоры, 2 пары.
12. Три ящика из красного дерева №№ 1, 2 и 3, хранящие мои табакерки и другие предметы.
13. Одна позолоченная горелка для ладана.
6 рубашек
6 носовых платков
6 галстуков
6 полотенец
6 пар шелковых чулок
4 черных воротничка
6 пар носков
2 пары льняных простынь
2 пары наволочек для подушек
2 халата для ванны
2 комплекта ночного белья
1 пара подтяжек
4 пары брюк и жакетов из белой ткани
6 шарфов
6 фланелевых нижних рубашек
4 нижних трусов
6 пар гетр
I маленькая коробка с табаком
I золотая пряжка для воротника
I пара золотых пряжек для подвязок
1 пара золотых пряжек для туфель
(три последних предмета хранятся в ящике № 3)
1 форма стрелка гвардии
1 форма гренадера гвардии
1 форма национального гвардейца
2 шляпы
1 серый плащ
1 зеленый плащ
1 синий плащ (который я носил в Маренго)
1 соболиная шуба
2 пары туфель
2 пары сапог
1 пара домашних туфель
6 поясов
Наполеон.
Сабля Собецкого (она ошибочно приведена в описи А. Эта самая сабля, которую император носил в Абукире. Сейчас она хранится графом Бертраном).
Большой воротник Почетного Легиона
1 позолоченная шпага
1 кинжал консула
1 стальная шпага
1 вельветовый пояс
Ожерелье ордена Золотого Руна
1 небольшой стальной походный комплект
1 серебряный ночной подсвечник
1 античный сабельный эфес
1 шляпа Генри IV
Кружево императора
1 маленькая шкатулка для медалей
2 турецких ковра
2 вельветовых плаща малинового цвета с вышивкой с жилетами и брюками.
1. Я оставляю моему сыну саблю Собецкого.
Я оставляю моему сыну ожерелье Почетного Легиона.
Я оставляю моему сыну позолоченную шпагу.
Я оставляю моему сыну кинжал консула.
Я оставляю моему сыну стальную шпагу.
Я оставляю моему сыну ожерелье ордена «Золотого Руна».
Я оставляю моему сыну шапку и фуражку Генри IV.
Я оставляю моему сыну золотой зубоврачебный комплект, который хранится у дантиста.
2. Я оставляю:
Императрице Марии Луизе — мое кружево.
Мадам Мер — серебряный ночной подсвечник.
Кардиналу — маленький стальной дорожный комплект.
Принцу Евгению — позолоченный подсвечник.
Принцессе Полине — маленькую шкатулку с медалями.
Королеве Неаполитанской — небольшой турецкий ковер.
Королеве Гортензии — небольшой турецкий ковер.
Принцу Жерому — плащ с вышивкой и с жилетом и брюками.
Принцу Люсьену — плащ с вышивкой и с жилетом и брюками.
Наполеон.
Лонгвуд, 24 апреля 1821 года
Это мои дополнительные распоряжения к завещанию или заявление о моих последних пожеланиях.
Из тех денежных фондов золота, которые я переслал императрице Марии Луизе, моей дорогой и любимой супруге, в Орлеан в 1814 году, два миллиона остаются моими. Этими деньгами в соответствии с настоящими дополнительными распоряжениями к завещанию я награждаю моих верных слуг, которых я рекомендую моей любимой Марии Луизе взять под свою защиту:
1. Я прошу императрицу восстановить право графа Бертрана на доход в 30 000 франков, который ему положен от владения герцогством Пармы и горой Наполеон в Милане, а также погасить его задолженности.
2. Я прошу то же самое сделать для герцога Исmpuu (Бессьера), дочери Дюрока и других моих слуг, которые всегда оставались верными мне и дорогими для меня; императрица знает их.
3. Из упомянутых выше 2 миллионов я завещаю 300 000 франков графу Бертрану, из которых он должен положить 100 000 франков на счет казначея для того, чтобы эти деньги использовались, в соответствии с моими инструкциями, на завещательные отказы по совести.
4. Я завещаю 200 000 франков графу де Монтолону, из которых он должен положить 100 000 франков на счет казначея для той же цели, что указана выше.
5. Я завещаю 200 000 франков графу де Лас-Казу, из которых он должен положить 100 000 франков на счет казначея для той же цели, что указана выше.
6. Я завещаю 100 000 франков Маршану, из которых он должен положить 50 000 франков на счет казначея для той же цели, что указана выше.
7. Мэру Аяччо в начале революции, Жану Жерому Леви или его вдове, детям или внукам —100 000 франков.
8. Дочери Дюрока — 100 000 франков.
9. Сыну Бессьера, герцогу Истрии, — 100 000 франков.
10. Генералу Друо — 100 000 франков.
11. Графу де Лавалетту — 100 000 франков.
12. Я завещаю 100 000 франков:
Пьеррону, моему дворецкому, — 25 000 франков.
Новерразу, моему гонцу, — 25 000 франков.
Сен-Дени, хранителю моих книг, — 25 000 франков.
Сантини, моему бывшему слуге, — 25 000 франков.
13. Я завещаю 100 000 франков:
40 000 франков — Плана[357], моему адъютанту.
20 000 франков — Эберу, бывшему консьержу в Рамбуйе, входившему в состав моего обслуживающего персонала в Египте.
20 000 франков — Лавиню, бывшему консьержу одной из моих конюшен, ставшему моим конюхом в Египте.
20 000 франков — Жанне Дервье, конюху в моих конюшнях, служившему мне в Египте.
14. 20 000 франков должны быть розданы в виде пожертвований жителям Бриенн-ле-Шато, которые пострадали более всех.
15. Оставшиеся 300 000 франков следует распределить между офицерами и солдатами моего гвардейского батальона на Эльбе или между их вдовами и детьми. Распределение средств следует проводить пропорционально, в зависимости от их жалованья и в соответствии со списком, составленным моими душеприказчиками; те, у кого ампутированы ноги или руки, а также серьезно раненные, должны получить двойное вознаграждение; этот список должен быть составлен Ларреем или Эмери. Эти дополнительные распоряжения к завещанию полностью написаны мною собственноручно, подписаны мною и опечатаны моей печатью.
Наполеон.
Лонгвуд, 24 апреля 1821 года
Это — мои дополнительные распоряжения к завещанию или заявление о моих последних пожеланиях.
В результате ликвидации моего цивильного листа в Италии, включавшего деньги, драгоценности, столовое серебро, мебель, конюшни, после чего хранителем всего этого является вице-король, а собственником являюсь я, в моем распоряжении находится 2 миллиона франков, которые я завещаю моим самым верным слугам. Я надеюсь, что мой сын Евгений Наполеон, без каких-либо затруднений или каких-либо других причин, честно выполнит эти мои дополнительные распоряжения к завещанию; он не сможет забыть те 4 миллиона, которые я дал ему в Италии и при распределении имущества его матери.
1. Из этих 2 миллионов я оставляю графу Бертрану 300 000 франков, из которых он должен положить 100 000 франков на счет казначея для того, чтобы эти деньги использовались, в соответствии с моими инструкциями, на завещательные отказы по совести.
2. Графу де Монтолону — 200 000 франков, из которых он должен положить 100 000 франков на счет казначея для той же цели, что указана выше.
3. Графу де Лас-Казу — 200 000 франков, из которых он должен положить 100 000 франков на счет казначея для той же цели, что указана выше.
4. Маршану —100 000 франков, из которых он должен положить 50 000 франков на счет казначея для той же цели, что указана выше.
5. Графу де Лавалетту — 100 000 франков.
6. Генералу Хогендорпу[358], голландцу, моему адъютанту, эмигранту в Бразилию, — 100 000 франков.
7. Моему адъютанту Корбине[359] — 50 000 франков.
8. Моему адъютанту Каффарелли[360] — 50 000 франков.
9. Моему адъютанту Дежану — 50 000 франков.
10. Перси, главному хирургу в сражении при Ватерлоо, — 50 000 франков.
11. 50 000 франков распределяются следующим образом:
10 000 франков — Пьеррону, моему камердинеру.
10 000 франков — Сен-Дени, моему главному гонцу.
10 000 франков — Новерразу.
10 000 франков — Курсо, шефу моей кладовой.
10 000 франков — Аршамбо, моему конюху.
12. Барону Меневалю — 50 000 франков.
13. Герцогу Истрии, сыну Бессьера — 50 000 франков.
14. Дочери Дюрока — 50 000 франков.
15. Детям Лабедуайера — 50 000 франков.
16. Детям Мутон-Дюверне — 50 000 франков.
17. Детям храброго и добродетельного Траво — 50 000 франков.
18. Детям Шартрана — 50 000 франков.
19. Генералу Шамбронну — 50 000 франков.
20. Генералу Лефебру-Денуетту — 50 000 франков.
21. 100 000 франков следует распределить среди изгнанников, блуждающих по чужеземным странам, французам, итальянцам, голландцам, испанцам и жителям рейнских департаментов в соответствии с указаниями моих душеприказчиков.
22. 200 000 франков следует распределить среди тех, у кого ампутированы ноги или руки, а также среди тех, кто был серьезно ранен при Линьи, Ватерлоо, если они еще живы, на основе списка, подготовленного моими душеприказчиками вместе с Камбронном, Ларреем, Перси и Эмери; двойное вознаграждение полагается гвардейцам, четверное — гвардейцам Эльбы.
Эти дополнительные распоряжения к завещанию полностью написаны собственноручно, подписаны мною и опечатаны моей печатью.
Наполеон.
Лонгвуд, 24 апреля 1821 года
Это — третьи дополнительные распоряжения к моему завещанию.
1. Среди драгоценных камней императорской короны, отданных в 1814 году, были некоторые камни, стоимостью в 500 000 или в 600 000 франков, которые не украшали корону и принадлежали мне лично; они должны быть включены в мой денежный фонд для выдачи завещательных отказов.
2. У банкира Торлониа в Риме у меня имелись векселя на сумму от 200 000 до 300 000 франков, выручка от моих доходов с острова Эльба, начиная с 1815 года. Г-н де Ла Пейрюс, хотя он более не являлся моим казначеем и не имел на то полномочий, взял эти деньги; его следует заставить вернуть их[361].
3. Я оставляю герцогу Истрии 300 000 франков, из которых только 100 000 следует вручить его вдове, если герцог ко времени распределения денежных средств будет мертв. Я желаю, чтобы герцог женился на дочери Дюрока, если этот брак не вызовет неудобств.
4. Я оставляю герцогине Фриуль, дочери Дюрока, 200 000 франков. В том случае, если она скончается до распределения средств, то ее матери ничего не будет возвращено.
5. Я оставляю генералу Риго[362], который был изгнан, 100 000 франков.
6. Я оставляю Буано[363], уполномоченному по снабжению, 100 000 франков.
7. Я оставляю детям генерала Летора[364], убитого во время кампании 1815 года, 100 000 франков.
8. Эти 800 000 франков завещательного отказа будут добавлены после пункта 36-го моего завещания, что составит в целом сумму в 6,4 миллиона франков, которые я отказываю моим завещанием, исключая акты распоряжения, упомянутые в моих вторых дополнительных распоряжениях к завещанию.
Все это написано мною собственноручно и опечатано моей печатью.
Наполеон.
(печать) (На оборотной стороне страницы.)
Это — третьи дополнительные распоряжения к моему завещанию, написанные собственноручно, подписано мною и опечатано моей печатью. Этот конверт должен быть вскрыт сразу же после вскрытия моего завещания.
Наполеон.
Лонгвуд, 24 апреля 1821 года
Это четвертые дополнительные распоряжения к моему завещанию.
Отдав предыдущие распоряжения, я не выполнил всех обязательств, которые побудили меня написать эти четвертые дополнительные распоряжения к завещанию:
1. Я оставляю сыну или внуку барона Дютейля, генерал-лейтенанта артиллерии, бывшего владельца Сен-Андре, командовавшего Оксоннской школой до начала революции, сумму в размере 100 000 франков как знак признания нашей благодарности этому добропорядочному генералу за оказанную по отношению к нам заботу, когда мы находились под его командованием в звании лейтенанта и капитана.
2. Я оставляю сыну или внуку генерала Дюгоммьера, командовавшего армией Тулона, сумму в размере 100 000 франков. Под его руководством мы вели осаду города и командовали артиллерией. Эта сумма оставляется в память о тех знаках уважения, любви и дружбы, которые нам оказывал этот храбрый и отважный генерал.
3. Я оставляю 100 000 франков сыну или внуку Гаспарэна, депутата конвента, представлявшего солдат армии Тулона, за то, что он взял под свою защиту и одобрил своей властью наш план, который привел к взятию этого города и который противоречил плану, присланному Комитетом общественного спасения. Гаспарэн защитил нас от гонений, вызванных невежеством генерального штаба, командовавшего армией, до прибытия моего друга Дюгоммьера.
4. Я оставляю 100 000 франков вдове, сыну или внуку нашего адъютанта Мюирона, убитого рядом с мной в сражении при Арколи, когда он прикрыл меня своим телом.
5. Я оставляю 10 000 франков сержанту Кантильону[365], которого судили за план убийства лорда Веллингтона, но признали невиновным. Кантильон имел такое же право убить этого олигарха, как и этот олигарх имел право выслать меня погибать на скале Святой Елены. Веллингтон, предложивший мое убийство, оправдывал его тем, что оно отвечает интересам Великобритании. Если бы Кантильон в самом деле совершил убийство лорда, то он был бы взят под защиту и оправдан в силу того, что оно отвечало бы интересам Франции, поскольку избавило бы нас от генерала, который нарушил условия капитуляции Парижа и несет ответственность за пролитую кровь таких мучеников, как Ней, Лабедуайер, и многих других, а также за преступление, которое выразилось в ограблении музеев, вопреки условиям договора.
6. Эти 400 000[366] франков должны быть добавлены к тем 6,4 миллиона, которые уже распределены, и таким образом наши завещательные отказы составят 6,8 миллиона франков; эти 410 000 франков должны рассматриваться как часть нашего завещания, статья 35-я, и во всех отношениях ими следует распорядиться так же, как и всеми другими завещательными распоряжениями.
7. Я выделил 900 000 фунтов стерлингов графу и графине де Монтолон. Если они уже получили эти деньги, то их следует вычесть из завещанной им суммы; если же нет, то это примечание теряет силу.
8. Принимая во внимание завещательный отказ графу де Монтолону, пенсия в размере 20 000 франков его супруге подлежит ликвидации; граф де Монтолон должен сам выплачивать ей эту пенсию.
9. Так как обращение со всем этим имуществом до его окончательного распределения повлечет за собой служебные расходы, выполнение заданий и поручений, консультации и выступления в суде, то я предполагаю, что мои душеприказчики удержат 3 % от всех завещательных отказов в размере 6,8 миллиона франков, то есть от суммы, указанной в дополнительных распоряжениях к завещанию, или от общей суммы в 200 миллионов франков личного имущества.
10. Если указанная удержанная сумма окажется недостаточной для покрытия перечисленных расходов, то они должны быть покрыты за счет трех душеприказчиков и казначея: каждый из них внесет суммы, пропорционально их завещательным отказам и дополнительным распоряжениям к завещанию.
11. Если удержанная сумма превысит понесенные расходы, то остаток должно поделить между тремя душеприказчиками и казначеем, пропорционально их завещательным отказам.
12. Я назначаю моим казначеем графа де Лас-Каза, а если это окажется невозможным, то его сына, а если и это окажется невозможным, то генерала Друо.
Эти дополнительные распоряжения к завещанию написаны собственноручно, подписаны мною и опечатаны моей печатью.
Первое письмо: г-ну Лаффитту
Г-н Лаффитт, во время моего отъезда из Парижа в 1815 году я вручил вам сумму, равную почти 6 миллионам, за которые вы отдали мне две одинаковые расписки. Одну из них я аннулировал, а другую попросил графа де Монтолона представить вам с тем, чтобы после моей смерти вы могли передать ему указанную сумму с процентной ставкой в размере 5 % начиная с 1 июля 1815 года и с вычетом тех выплат, которые вы осуществили, в соответствии с полученными от меня инструкциями.
Я хочу, чтобы урегулирование вашего счета было совершено в полном согласии между вами, графом де Монтолоном, графом Бертраном и г-ном Маршаном. Как только это будет сделано, я настоящим уполномочиваю вас выдать без остатка указанную сумму. Я также вручил вам шкатулку с моими медалями, которую теперь прошу передать графу де Монтолону.
Так как это письмо не имеет иных целей, кроме упомянутых, то я молю Бога, г-н Лаффитт, чтобы он хранил вас.
Лонгвуд, остров Святой Елены, 25 апреля 1821 года
Второе письмо: барону де Ла Бульери
Барон де Ла Бульери, казначей моего личного имущества, я прошу, чтобы вы передали счета и соответствующие суммы после моей смерти графу де Монтолону, которого я назначил душеприказчиком моего завещания.
Так как это письмо не имеет иных целей, кроме упомянутого, то я молю Бога, барон де Ла Бульери, чтобы он хранил вас.
Лонгвуд, остров Святой Елены, 25 апреля 1821 года
Помимо всех этих указаний, одно распоряжение, касавшееся генерала Гурго, инструктировало принца Евгения собрать необходимую сумму, чтобы выплатить этому генералу 10 000 франков пенсии, которую император оставил матери генерала, когда тот покинул Париж. Это указание было сделано императором в знак благодарности генералу Гурго за его преданность и за все те услуги, которые генерал оказывал императору те десять лет, когда он был первым адъютантом императора на полях сражения в Германии, России, Испании и Франции, а также на острове Святой Елены.
Граф де Монтолон сообщил нам, что император оставил незаконченными дополнительные распоряжения к завещанию: они были датированы 27-м апреля 1821 года и начинались следующим образом:
С больной плотью, но в здравом уме я собственноручно написал восьмые дополнительные распоряжения к моему завещанию:
1. Я назначаю моими душеприказчиками Монтолона, Бертрана и Маршана, а также моим казначеем Лас-Каза или его сына.
2. Я прошу мою любимую Марию Луизу взять к себе на службу моего доктора Антоммарки, которому я завещаю пожизненную пенсию в размере 6000 франков и которую она должна выплачивать ему…
На этом император прекратил писать. Последующие распоряжения должны были касаться графини Бертран и графини де Монтолон.
Глава двадцать восьмая
Моя признательность императору — Приезд в Англию — Расчеты и протоколы — Возвращение во Францию — Визиты и соблюдение официальных обязанностей — Моя свадьба
Прочитав все эти документы, мы расстались, переполненные самыми различными чувствами. Меня переполняли чувства признательности и восхищения. С собой мы везли бессмертные творения, продиктованные императором, который воздвиг памятник своей литературной славе. Но мы только что осознали, что этот памятник не менее велик, чем его сердце.
Мы знали величайшего лидера и величайшего человека столетия, теперь мы увидели императора как самого лучшего сына, отца, супруга, друга, никогда не забывающего об оказанных ему услугах. Какими трогательными были эти знаки памяти! Самым подробным образом он перечисляет в своих завещательных отказах и барона Дютейля, и генерала Дюгоммьера, и Гаспарэна, и Мюирона, и тех, кто обладал небольшим рангом: д’Юбера, де Лавиня, де Дервье, трех слуг в Египте! Именно в то время, когда император сам страдал от острой боли и тошноты, которые вынуждали его прерываться, когда он писал с такой ясностью, точностью, последовательностью и с таким расчетом. Большинство дополнительных распоряжений к завещанию, так же как и само завещание, были написаны его собственной рукой; хотя он почти всегда диктовал и не привык писать сам.
Из всех распоряжений императора мне были известны только те, которые он мне диктовал, включая его указания и описи его личных вещей. Все условия завещания, о которых мы только что узнали, были составлены в обществе графа де Монтолона и мне не были известны. Император действительно говорил мне, чтобы я выбрал себе в супруги дочь офицера или солдата его старой гвардии[367], но я не знал, до какой степени простирается его щедрость по отношению ко мне. Превыше всего я ставил заявление императора, высказанное им в завещании: «Услуги, которые он оказывал мне, были услугами друга». Эти слова были для меня дороже всего остального. Я чувствовал себя так, словно он возвысил меня до своего величия, и я пообещал себе, что никогда в жизни не совершу того, что может опустить меня с того высокого положения, на которое доброта императора поставила меня и перед обществом, и перед потомством.
Мы продолжали наш путь, сопровождаемые сильным ветром, и наше плавание было продолжительным, но благополучным. До пересечения тропиков океан был спокойным, но через несколько дней в Бискайском заливе мы столкнулись с сильным штормом, продолжавшимся двадцать четыре часа, после которого мы вскоре увидели очертания берегов Англии. Первой землей, которую мы увидели издалека, был остров Уайт. Затем мы приплыли в Портсмут и в Спитхедскую гавань, где бросили якорь 31 августа, после 63 дней трудного плавания.
Мы также увидели берег Франции. При виде этого берега я не почувствовал, что мое сердце стало биться сильнее: мысль о том, что мы вернулись на родину одни, без императора, чье тело осталось в руках его врагов, свела на нет то чувство счастья, которое я мог бы ощутить. Офицер, имевший при себе донесения губернатора острова Святой Елены, сошел на берег и сразу же отправился в Лондон. Что же касается нас, то мы должны были оставаться на борту нашего корабля; наше прибытие совпало с морской прогулкой короля Англии, который вступал на борт яхты столь великолепной, что, казалось, она вся сияет золотом. Со всех сторон форты и корабли приветствовали короля артиллерийскими салютами; наш скромный корабль «Кэмел» также принял в этом участие. Королевская яхта подплыла к нам, и затем вся эскадра прошла мимо нас в непосредственной близости. Мы увидели, как с яхты в шлюпку спустились три человека, которые взошли на борт нашего корабля, чтобы от имени короля разузнать о состоянии здоровья графини Бертран. Они минут тридцать беседовали с графом Бертраном и графом де Монтолоном, а затем удалились, несомненно удовлетворенные теми подробностями, которые они узнали о кончине императора, чтобы доложить о них своему монарху.
На третий день после нашего прибытия мы спустились на берег в Портсмуте; местные жители с любопытством смотрели на людей, до конца преданных человеку, познавшему немыслимые невзгоды. Множество людей, собравшихся у причала, где мы высаживались, проявляли к нам явный интерес; мы были тронуты чувствами населения Портсмута, которые осуждали преступление, совершенное их правительством против императора Наполеона. Графиня Бертран, окруженная ее четырьмя очаровательными детьми, была главным объектом благожелательного внимания. На следующий день граф де Монтолон и гофмаршал со своей семьей отправились в Лондон. Меня оставили в Портсмуте, чтобы я возглавил выгрузку с корабля всего того, что мы привезли обратно с острова Святой Елены, и затем направил все это в Лондон, где нам предстояло ждать инструкций от французского правительства.
Все дорожные сундуки были опечатаны. Куда бы я ни направился, при малейшем напоминании о том, что я прибыл с острова Святой Елены, люди без промедления выполняли мои просьбы и с необычайным интересом расспрашивали о всякого рода подробностях неволи императора. Такой же огромный интерес ко всему, что касалось императора, был очевиден и в Лондоне, куда я приехал 8 августа. Гофмаршал и граф де Монтолон разместились на Лестер-сквер, и я пошел повидаться с ними на следующий день после приезда в Лондон. Они сообщили мне, что посетили посольство Франции, чтобы выяснить возможность получения наших паспортов. Им сказали, что наши паспорта будут выданы 16 августа. Затем я попросил этих господ, чтобы они проверили мою бухгалтерскую отчетность, после чего мы составили следующий протокол:
«В этот день, 18 августа 1821 года, мы, нижеподписавшиеся, душеприказчики императора Наполеона, проверили и приняли настоящий протокол о расходах, понесенных за счет имущества императора в период с 5 мая этого года по сегодняшний день. Эти расходы в соответствии с прилагаемыми подтверждающими документами составили сумму в размере 40 184 франков, а именно:
1. Расходы на похороны императора — 3932
20 золотых наполеонов, положенных в гроб — 432
Серебряные монеты с профилем императора — 3
Вельветовая ткань для гроба — 113
70 отрезов черной ткани для драпировки похоронной часовни — 3024
Оплата трудов рабочих — 144
Одежда для кучеров, управлявших катафалком — 216
Итого: — 3932
2. Две выплаты задолженности по счетам, покрывавшим расходы на похороны Киприани, дворецкого — 1392
3. Выплата жалованья британским слугам — 600
Выплата жалованья конюхам — 500
Выплата жалованья китайским рабочим — 563
Итого: — 1663
4. Дорожные расходы д-ра Антоммарки по его возвращению во Флоренцию — 3000
5. Возмещение расходов по задолженности генералу Гурго по счетам Его Величества — 2400
6. Оплата провизии, поставленной на борт корабля на период плавания с острова Святой Елены в Англию, транспортировка багажа при его доставке в Лондон — 2206
Расходы Лонгвуда с 5 мая по 16 мая по счетам — 25 590
Расходы Лонгвуда с 16 мая и по переезду в Англию до 18 августа — 14 594
Общие расходы колонии с 5 мая по 18 августа — 40 184
Вышеуказанная сумма была оплачена из следующих фондов:
1. Наличность, имевшаяся к 5 мая, по описи — 26 503
2. Наличные деньги, выданные графом Бертраном — 2400
3. Наличные деньги, выданные графом де Монтолоном — 4231
4. Наличные деньги, выданные Маршаном — 7030
Итого: — 13 681
Всего — 40 184
Мы, нижеподписавшиеся, проверили точность вышеупомянутых расходов, понесенных за счет имущества императора с 5 мая, даты кончины Его Величества, по настоящий день, 18 августа 1821 года. Эти расходы составляют всего 40 184 франка по обменному курсу острова Святой Елены.
До этого времени протоколы удостоверяли расходы или выплату денежных средств в соответствии с указаниями императора. В этот же день граф де Монтолон составил следующий протокол, в котором суммировались и предыдущие расходы[368]:
В этот день, 18 августа 1821 года, в Лондоне мы, нижеподписавшиеся, душеприказчики императора Наполеона, составили и приняли настоящий список расходов, понесенных поместьем императора с 5 мая по настоящий день. Сводный список оплаты расходов в соответствии с приложенными подтверждающими документами составляет общую сумму, равную 341 478 франкам, а именно:
17 мая 1821 года:
Оплата услуг д-ра Арнотта — 13 960
Монеты с профилем императора, положенные в гроб — 433
Вельветовая ткань для гроба — 133
70 отрезов черной ткани для драпировки похоронной часовни — 3168
Траурная одежда для британских слуг — 216
Освещение похоронной часовни — 602
Памятные записки дворецкого — расходы с 1 по 5 мая — 1027
Задолженности — расходы из личного фонда императора — 3010
Предварительный итог: — 22 531
Суммы, удержанные из жалованья слуг, в соответствии с указанием императора:
Маршан — 25 232
Сен-Дени — 7800
Пьеррон — 9053
Курсо — 150
Шанделье — 50
Предварительный итог: — 45 785
Регулярные жалованья за апрель — 7705
Регулярные жалованья за май — 7705
Оплата работы британских слуг — 1663
Счет д-ра Антоммарки — 1663
Задолженность, связанная с похоронами Киприани, дворецкого — 1392
Возмещение расходов генерала Гурго — 2400
Выплата средств, проведенная в соответствии с дополнительными распоряжением № 2 к завещанию от 16 апреля 1821 года
Граф Бертран — 48 000
Граф де Монтолон — 48 000
Г-н Маршан — 48 000
Сен-Дени — 14 550
Новерраз — 14 550
Пьеррон — 14 550
Виньяли — 14 550
Аршамбо — 9700
Курсо — 9700
Шанделье — 4850
Предварительный итог — 82 450
Британским солдатам, переносившим гроб — 2000
Запасы провизии, поставленной на борт «Кэмела» для плавания — 2286
Итого: — 341 478
Вышеупомянутая сумма расходов была покрыта средствами из следующих фондов:
Из императорского ящика с наличными деньгами:
Наличность, находившаяся у г-на Маршана — 26 503
Наличность, находившаяся у графа де Монтолона — 301 330
Всего 327 833
Наличные деньги, предоставленные душеприказчиками:
графом Бертраном — 2400
графом де Монтолоном — 4195
Маршалом — 7050
Итого: — 13 644
Всего выплачено: — 341 478
Мы, нижеподписавшиеся, проверили точность вышеупомянутых расходов и средств, которые оказались сбалансированными, и подписали этот протокол 18 августа 1821 года в доме графа Бертрана на Лестер-сквер, в Лондоне.
Во время тех десяти дней, которые я провел в Лондоне, я посетил наиболее интересные и знаменательные места. Моя национальная гордость была ущемлена тем, что я увидел в городских магазинах роскошь, которую дома видел только в Пале-Рояль; но прогресс, достигнутый во Франции за шесть лет моего отсутствия, — как я заметил, когда приехал в Францию, — не отставал по своему уровню от уровня наших соседей: витрины наших магазинов также утопали в роскоши. Мне нечего было делать в Лондоне, где граф Бертран и граф де Монтолон были задержаны вследствие их политического положения. Утром 19 августа, в день моего отъезда из Лондона, я пошел повидаться с ними, чтобы узнать о тех возможных для меня заданиях, которые они, а также графиня Бертран могли поручить мне. Они направили со мной некоторые устные сообщения для небольшого числа их близких друзей, а также письма для г-на Лаффитта и для графа де Тюренна.
После этого я выехал из Лондона в Дувр и на следующий день был в Кале. Мои дорожные сундуки и упаковки были доставлены в таможню для досмотра. У меня были опасения в отношении подобного досмотра, но не потому, что я нарушал какие-либо законы, а из-за боязни, что личные вещи императора, которые были для меня священными реликвиями, не станут предметами того уважения, которое я испытывал к ним. Было известно, что я прибываю с острова Святой Елены, и несколько сотрудников таможни с нетерпением ожидали прихода их начальника, который должен был руководить досмотром моего багажа. Наконец, он пришел и сказал мне, чтобы я вскрыл дорожный сундук, на который он указал; это был как раз сундук с одеждой императора. Вокруг нас сгрудилась большая толпа людей, и все они смогли увидеть в раскрытом дорожном сундуке шляпу императора с трехцветной кокардой, лежащей на форменном мундире конного стрелка императорской гвардии со знаком отличия ордена Почетного Легиона. Два сотрудника таможни приготовились было приступить к досмотру вещей в дорожном сундуке, когда их начальник заявил: «Не трогайте ни одной вещи, закройте сундук, — и затем, обращаясь ко мне, сказал. — Это те самые вещи, которые не следует беспокоить. Сир, в ваших упаковках есть что-либо, подлежащее таможенному налогу? И в упаковках этих господ?» — добавил он, адресуясь к Сен-Дени, Пьеррону и Новерразу. Мы ответили, что ничего такого у нас нет, и на этом весь досмотр нашего багажа был завершен. Я избежал неудобств, связанных с распаковкой моего багажа, и был весьма тронут тем чувством большого уважения, которое у присутствовавших людей вызвал вид личных вещей императора. В тот же вечер я отправился в дальнейший путь и вечером 22 августа был в Париже.
На следующий день после моего приезда в Париж я выполнил порученные мне задания. Я отправился к г-ну Лаффитту, чтобы сообщить ему о предстоящем приезде графа де Монтолона и графа Бертрана и передать письмо императора, написанное лично ему. Г-н Лаффитт задал мне много дотошных вопросов относительно условий неволи императора и его кончины, на которые, к его удовлетворению, я обстоятельно ответил. Он предложил мне гостеприимство в своем доме, пригласил на его вечерние приемы и попросил отобедать с ним на следующий день. Я поблагодарил его за проявленную доброту и оказанный мне сердечный прием, сказав, что мои отец и мать находятся в своем сельском доме около Осера и я собираюсь присоединиться к ним.
Сразу же после этого визита я направился к графу де Тюренну, которому сообщил о распоряжениях императора относительно тех вещей, которые он оставил у него в 1815 году. Граф был глубоко тронут всем тем, что я рассказал ему об условиях неволи императора и о его кончине, преисполненной смирения. Когда я покидал его, он сказал: «Ходят слухи, что император пожаловал вам титул графа. Из достоверных источников я знаю, что король (это был Людовик XVIII) готов наградить вас этим титулом, если вы попросите его об этом».
«Граф, — ответил я ему, — я не думаю, что могу просить для себя титул, пожалованный мне императором, у монарха, который на острове Святой Елены держал своего уполномоченного представителя для того, чтобы обеспечить содержание под арестом Его Величества. Мне была оказана честь в достаточной мере тем, что император написал в своем завещании, что мои услуги были услугами его друга». Я покинул графа де Тюренна, чтобы встретиться с генералом Гурго. 25 августа я был на пути в Бургундию, и 26 августа меня встретили объятия моих родителей. Много слез было пролито со времени нашей разлуки, начавшейся в Рамбуйе в 1815 году; тогда они лились от чрезмерной скорби, но обильные слезы, покрывавшие лица моих родителей после семи лет разлуки, были слезами радости от того, что я вновь оказался в их объятиях.
Почти месяц я наслаждался радостями семейной жизни — всегда думая о нашем дорогом императоре, частом предмете наших бесед, — когда получил письмо от графа де Монтолона, сообщавшего мне о своем приезде в Париж и приглашавшего меня встретиться с ним там, так как вопросы, связанные с имуществом императора, требовали моего присутствия. Граф информировал меня о том, что д-р Бертон претендует на право владеть гипсовой маской императора, отлитой на острове Святой Елены; эта проблема была передана на решение суда. Граф Бертран и граф де Монтолон вмешались в это дело и заявили, что эта гипсовая маска не принадлежала д-ру Антоммарки, а предназначалась мадам Мер, и маска не должна быть объектом спекуляции. Этим заявлением требование д-ра Бертона было признано недейственным. Было отдано распоряжение отправить маску из Англии, чтобы она была доставлена по назначению. Я также узнал, что в соответствии с нашими инструкциями британскому правительству направлена просьба разрешить вернуть прах императора во Францию и захоронить его на берегах реки Сены, среди французского народа, который он так любил. В случае отказа мы готовы обратиться с просьбой предоставить место для могилы императора в Аяччо, около могил его предков; в результате последовала следующая переписка:
Лорду Ливерпулю, президенту британского совета
Милорд, в качестве душеприказчиков последних пожеланий императора Наполеона, мы просим вас представить королю наш запрос, который мы имеем честь адресовать вам.
Мы остаемся и т. п….
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран
Лондон, 21 сентября 1821 года.
Королю Англии
Сир, мы выполняем религиозный долг, завещанный нам последними пожеланиями императора Наполеона: мы просим его прах. Ваши министры, сир, знают о его желании обрести мир среди французского народа, который он так сильно любил. Условия его завещания были переданы губернатору острова Святой Елены, но этот офицер — пренебрегая нашей просьбой — распорядился похоронить его в земле его ссылки. Его мать, прислушиваясь только к своей скорби, просит вас, сир, вернуть ее сына, ради слабого утешения проливать свои слезы на его могиле. Если на троне он решал судьбы всего мира, а на скале по-прежнему наводил ужас на своих врагов, то теперь осталась лишь его слава.
Мы остаемся и т. п…
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран
Лондон, 21 сентября 1821 года.
Британский посол графу де Монтолону
Британский посол имеет честь информировать графа де Монтолона о том, что, получив от своего правительства указание передать сообщение ему и генералу Бертрану, мы будем ожидать его завтра, в пятницу, в 12.30, если у него будет желание навестить нас и если это время для него удобно.
Британский посол передает графу де Монтолону свои самые сердечные приветствия.
Париж, 2 декабря 1821 года.
Это сообщение явилось устным заявлением того, что британское правительство не считает себя хранителем останков императора и вернет их Франции, как только французское правительство выразит желание принять их. В результате этого заявления немедленно были начаты формальные процедуры, которые оказались бесполезными. Только в 1822 году герцог Монморанси, тогдашний премьер-министр, разрешил представить на рассмотрение короля Людовика XVIII следующее письмо.
Сир, перед нашим возвращением на родину нам предписали просить разрешения короля Англии вернуть на берега Сены прах императора Наполеона, в настоящее время покоящегося в земле его ссылки.
Выполнение этого пожелания зависит от Вашего Величества: британское правительство сообщило нам об этом. Просим вас, сир, разрешить, по крайней мере, чтобы одна и та же мраморная плита покрывала сына и его отца в земле, свято чтимой верой, в которой он родился и умер[369].
Сир, мы хотим, чтобы Вы услышали наши голоса. Мы будем ожидать вашего королевского решения в полном молчании, но считаем, что никакое соображение не может освободить нас от обязательств, освященных религией могилы.
Мы имеем честь передать королю благоговение нашего глубочайшего уважения.
Подписано: граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.
Париж, 4 мая 1822 года.
Эта просьба оказалась безуспешной. Она нашла понимание у монарха, пришедшего к власти после революции 1830 года, который, ради удовлетворения общественного мнения, направил своего сына принца Жуанвилльского на остров Святой Елены, чтобы изъять останки императора и привезти их обратно с триумфом через моря под славную тень флага Аустерлица.
Я едва вернулся в Париж, как стал получать визиты от многих друзей императора, которые приходили ко мне, чтобы выразить свое расположение и пригласить навестить их: герцоги Виченцский (Коленкур), Бассано (Муре), Падуа (Арричи); графини Реноде Сен-Жан д’Анжели, де Камбасерес, де Рамбуто, де Монтескью, Тюренн. Все они проявили по отношению ко мне большое чувство дружбы, которое только укреплялось и за которое я всегда останусь им благодарным.
Император попросил меня из его волос сделать браслет для императрицы и цепочку для часов для его сына. Эта работа оказалась трудной, так как волосы были короткими. Я проделал эту работу дома, чтобы быть уверенным, что волосы не будут подменены. Я также заказал золотые медальоны, в которые вложил волосы императора. Эти медальоны я направил всем членам императорской семьи: мадам Мер, его братьям, сестрам, шуринам, племянникам и племянницам, а также кардиналу Фешу. Все это было сделано в соответствии с высказанным мне пожеланием императора. В ответ я получил самые лестные письма.
Урегулирование всех дел, связанных с имуществом императора, продвигалось мучительно долго, несмотря на все усилия графа де Монтолона обойти препятствия, мешавшие довести эти дела до конца. Мне осталось выполнить последнее, священное для меня желание императора, а именно: жениться на вдове, сестре или дочери офицера или солдата императорской гвардии. Граф и графиня де Монтолон, всегда проявлявшие свою доброту по отношению ко мне, сказали, что нашли для меня очаровательное молодое создание, которое полностью соответствует пожеланию императора и которое «также будет выбором вашего собственного сердца. Выросшая в трудных условиях, она имела отношение к известной немецкой семье по материнской линии; благодаря своему отцу она соединит вас с одним из самых почетных имен в армии: а именно, с именем генерала Брайера; он возглавляет список генералов, упомянутых в завещании императора. Это устраивает вас?» — спросила меня графиня де Монтолон. «Мадам, — ответил я ей, — женщины находятся в лучшем положении, чем мужчины, когда надо судить о том, что может лучше устроить нас. Вы были столь любезны, что проявили интерес к моему браку, и вы почти уверены в том, что, обеспечивая счастье мадемуазель де Брайер, вы также обеспечите и мое счастье. У меня сейчас есть только одно опасение; а смогу ли я понравиться ей. Ее семья, вы говорите, знает меня и она знает мою семью; мне оказывается слишком большая честь этим брачным союзом, чтобы отказываться от него. Со всей сердечностью заверяю графиню де Брайер, что моя жизнь будет полностью посвящена тому, чтобы сделать ее дочь счастливой».
Это предложение мне было сделано 15 июля 1823 года. Через четыре месяца, 15 ноября, брачная церемония была проведена в церкви Нотр-Дам-де-Лоретт, в пригороде Монмартр. Церковь была заполнена людьми, в том числе и многими известными: они хотели быть свидетелями свадьбы, совершавшейся под покровительством императора и являвшейся результатом его желания. Среди присутствовавших на брачной церемонии генералов и высокопоставленных офицеров были: герцог Тревизский (Мортье) генералы Монтолон, Гурго, Орнано, Мерлен, Менье, Сен-Клер, все они были официальными свидетелями. Орган перестал играть, и грациозная и прелестная молодая девушка, 17 лет, преклонила колени на молитвенную скамейку перед главным алтарем, с ног до головы облаченная в кружевную фату, богатый подарок от императрицы Марии Луизы. Она молча ждала прибытия почтенного приходского священника, которому предстояло благословить ее брачный союз. Когда появился священник, она встала во весь рост, чтобы выслушать речь священника, такую же простую, как и трогательную, о ее новых обязанностях, налагаемых брачным союзом. Эта молодая девушка, моя дорогая Мальвина, была Матильдой: она стала твоей матерью, а эта брачная церемония была моей. Я пылко обещал Богу у подножия его алтаря принести счастье этому ангелу доброты и добродетели, чья судьба была вверена мне.
Много раз я стремился удовлетворить твое желание больше узнать об императоре, отвечая на твои вопросы об этом великом человеке. Именно для того, чтобы ты и — позднее — твои дети поняли, что он значил для меня, я и оставляю тебе эти воспоминания. Именно так лучше всего представить тебе человека, который был вершителем судеб королей, великим и в период невзгод, и в то время, когда он, восседая на троне, командовал Европой; рассказывая о его смирении, когда он умирал на скале Святой Елены — удерживаемый там ненавистью королей, — мечтая о прекрасной Франции, от чьей судьбы он отрекся, отдавая свой последний вздох за нее, за своего сына, за свою армию.
Луи-Жозеф Маршан
18 октября 1842