Наполеон. Годы величия — страница 55 из 88

Эрцгерцогиня Мария Луиза при первом же разговоре с ней о браке с императором Наполеоном почувствовала себя почти жертвой, которую предстояло принести в угоду Минотавру. Она часто рассказывала мне, что росла если не в ненависти, то, по крайней мере, с очень враждебным чувством к человеку, который не один раз ставил дом Габсбургов на край гибели и заставил ее семью спасаться бегством из собственной столицы.

Любимая игра ее братьев и сестер состояла в том, что они выстраивали в один ряд войско маленьких деревянных или восковых фигурок, которые представляли французскую армию, во главе ее они ставили самую черную и безобразную фигурку и булавками насквозь прокалывали ее, осыпая проклятиями и оскорблениями. Однако, воспитанная в традициях пассивного послушания, Мария Луиза была вынуждена смириться со своей участью. С этой минуты она старалась понять человека, о котором до этой поры если и думала, то только с чувством враждебности. Ее прежнее предвзятое мнение о нем изменилось, когда она узнала о его личных качествах, о том счастье, которое он принес Жозефине, и о любви, испытываемой к нему со стороны французов.

Она покинула Вену, желая угодить Наполеону; когда она узнала его характер, полностью покорилась ему. В то время, когда Мария Луиза беседовала со мной, а это было в 1813 году, она испытывала настоящую любовь к императору и была искренне связана с его судьбой. Она лелеяла мечту о том, чтобы в один прекрасный день поехать вместе с ним в Австрию, нанести визит ее семье и еще раз посетить очаровательные окрестности Вены, столь дорогие ее сердцу еще со времен детства.

Император провел около трех месяцев в Париже, в течение которых ожидал исхода переговоров, начавшихся в Санкт-Петербурге. Затем, дав поручительство князю Шварценбергу, он распорядился о составлении документа о помолвке с последующим браком с эрцгерцогиней Марией Луизой. Герцог де Ладор и посол Австрии поставили свои подписи под документом. Одновременно Наполеон подписал декрет о назначении господ и дам, которые должны были составить придворный обслуживающий персонал новой императрицы.

Констан

Подготовка к браку

После развода с императрицей Жозефиной император выглядел весьма озабоченным. Так как было известно, что он вновь собирается вступить в брак, то все придворные в замке и обслуживающий его величество персонал проявляли большой интерес к этому вопросу, хотя наши предположения относительно принцессы, предназначенной разделить имперскую корону, оказались ошибочными. Одни говорили о русской принцессе, в то время как другие утверждали, что император женится только на француженке; но никому в голову не приходила мысль об австрийской эрцгерцогине. Когда же вопрос о браке был решен, в императорском дворце только и говорили о юности, изяществе и природной доброте новой императрицы. Император находился в очень приподнятом настроении и уделял больше внимания своей внешности, дав мне указания обновить его гардероб и заказать новые мундиры, которые бы лучше сидели на нем и больше соответствовали моде. Император также позировал художнику, и готовый портрет его величества маршал Бертье отвез Марии Луизе; одновременно император получил портрет своей молодой супруги, которым остался доволен.

Император для того, чтобы добиться любви Марии Луизы, совершил больше неподобающих его сану поступков, чем он это делал когда-либо для другой женщины. Например, однажды он остался один с королевой Гортензией и принцессой Стефанией. Последняя не без озорства спросила его, а знает ли он, как следует танцевать вальс, и его величество ответил, что никогда не был способен пойти дальше первого урока, потому что после двух или трех поворотов у него так кружилась голова, что он был вынужден остановиться. «Когда я учился в военной школе, — добавил император, — я вновь и вновь пытался преодолеть тошноту, которую у меня вызывало вальсирование, но у меня ничего не получалось. Наш учитель танцев советовал нам, чтобы скорее научиться танцевать вальс, вместо дамы взять в руки стул. Я никогда не падал со стулом, потому что прижимал его к груди с такой любовью, что он тут же ломался; и таким образом стулья в моей комнате, а также стулья двух или трех моих соучеников оказывались сломанными один за другим». Эта история, рассказанная его величеством очень живо и наглядно, вызвала взрыв смеха у принцесс.

Когда это бурное веселье несколько поутихло, принцесса Стефания возобновила свою попытку, обратившись к императору: «Очень жаль, что ваше величество не знает, как надо танцевать вальс, так как немцы просто без ума от вальса, и императрица, естественно, будет разделять вкусы своих соотечественников; кроме императора, она не может иметь других партнеров и поэтому будет лишена большого удовольствия по милости вашего величества». — «Ты права! — воскликнул император. — Хорошо, преподай мне урок, и тогда я продемонстрирую тебе образец моего искусства». После чего он поднялся с кресла и начал делать повороты вальса, прислушиваясь к мелодии танца, которую напевала королева Пруссии; но он не смог сделать более трех поворотов в танце, да и те он проделал так неуклюже, что еще больше развеселил своих дам. Тогда принцесса Бадена остановилась и заявила: «Сир, этого достаточно для того, чтобы убедить меня в том, что вы всегда будете только плохим учеником. Вам суждено давать уроки, а не брать их».

Брак по доверенности

В начале марта 1810 года маршал Бертье отправился в Вену с поручением от имени Наполеона просить руки Марии Луизы. Эрцгерцог Карл, выступая в качестве доверенного лица императора, оформил его брак с эрцгерцогиней Марией Луизой, и она сразу же собралась во Францию, заехав сначала в маленький город Браунау. Этот город, расположенный на границе между Австрией и Баварией, был определен в качестве места, где ее величеству предстояло перейти под опеку французской свиты. Дорога из Страсбурга вскоре была заполнена каретами, перевозившими в Браунау обслуживающий персонал новой императрицы.

Большинство дам этого персонала обслуживали императрицу Жозефину, и теперь им предстояло обслуживать Марию Луизу.

Император хотел сам убедиться в том, что приданое и свадебные подарки, предназначенные для его новой супруги, достойны как его особы, так и особы Марии Луизы: в результате вся одежда и белье были привезены в Тюильри, показаны ему и затем упакованы под его личным наблюдением. Все, что увидел император, отличалось хорошим вкусом и элегантностью, сравнимыми только с богатством материалов, из которых были сшиты. Поставщики и модистки Парижа работали над ними в соответствии с моделями, присланными из Вены; и когда эти модели были показаны императору, он взял одну из туфелек, которая была удивительно мала, и стукнул ею меня ласково по щеке, сказав: «Посмотри, Констан, этот туфелек служит хорошим предзнаменованием. Ты когда-либо видел ножку, подобную этой? Она сделана для того, чтобы носить ее в руке».

Ее величество королева Неаполитанская была послана императором в Браунау, чтобы встретить императрицу. Королева Каролина, о которой император однажды сказал, что она — мужчина среди его сестер, так же, как принц Жозеф — женщина среди его братьев, приняла, как говорят, застенчивость Марии Луизы за слабость ее характера и посчитала, что достаточно ей только произнести слово, как ее юная невестка тут же поспешит выполнять ее приказы. По прибытии Каролины в Браунау была проведена торжественная церемония передачи Марии Луизы французской делегации. Императрица простилась со своими придворными дамами, оставив у себя на службе только первую фрейлину, госпожу де Лазански, которая воспитывала ее и никогда не покидала.

Правила этикета требовали, чтобы придворное окружение императрицы было исключительно французским, и приказы императора на этот счет отличались особой педантичностью. Императрица следовала из Австрии во Францию только короткими отрезками пути. В каждом городе ей оказывали торжественную встречу. Ежедневно император посылал ей письма, написанные собственноручно, и она на них регулярно отвечала. Первые письма императрицы были краткими и, вероятно, холодными, поскольку император о них ничего не говорил; но потом письма императрицы становились все более пространными и более нежными. Император прочитывал их с восторгом, ожидая с нетерпением двадцатилетнего влюбленного очередного письма и говоря, что курьеры двигаются слишком медленно, хотя они просто загоняли своих лошадей.

Император не переставал ругать торжества и празднества, которые задерживали прибытие его молодой супруги. Для встречи императрицы около Суасона был специально разбит лагерь. На пути в Суасон, в Компьене, император подписал декрет, содержавший несколько статей, посвященных благодеяниям и привилегиям с его стороны по случаю брака. Так, в соответствии с декретом, на свободу выпускались многие осужденные, были объявлены и иного рода амнистии, а также продвижения по службе, повышения в должности и т. д.

В конце концов его величество, узнав, что императрица находится в десяти лье от Суасона, не смог дольше сдерживать нетерпение и во всю мощь своего голоса вызвал меня: «Эге, эй, Констан! Заказывай карету без слуг в ливрее и приходи сюда, чтобы одеть меня». Император хотел сделать сюрприз императрице и явиться к ней, не оповестив заранее. Он от души расхохотался, представив себе, какой произведет эффект своим неожиданным появлением. Он одевался гораздо более тщательно, чем обычно, если слово «тщательность» вообще применимо при его отношении к одежде. Особое внимание он уделял тому, чтобы выглядеть изысканным. С оттенком горделивого кокетства он облачился в серый мундир, который носил во время сражения при Ваграме, и, нарядившись таким образом, сел в карету вместе с неаполитанским королем. Обстоятельства первой встречи их императорских величеств хорошо известны.

В маленькой деревушке Курсель император встретил последнего курьера, который всего лишь несколько минут тому назад покинул кортеж императрицы. Шел проливной дождь, и его величество укрылся от него на паперти деревенской церкви. Когда карета императрицы проезжала мимо, император подал знаки форейторам остановиться. Конюший, находившийся у дверей кареты императрицы, узнал императора и, опустив лесенку кареты, громогласно объявил о появлении его величества. Император, несколько раздраженный усердием конюшего, крикнул ему: «Разве ты не видел, что я давал тебе знаки молчать?»