Меневаль
В Витебске Наполеон провел две недели. В течение этого времени он распорядился воздвигнуть некоторые оборонительные сооружения и построить большую пекарню, тем самым дав повод для разговоров о том, что он вынашивает идею разбить воинский лагерь вокруг этого города и выбрать его в качестве опорного пункта всей линии обороны французской армии. Но не в его характере было завершить летнюю военную кампанию в июле месяце, даже не сумев вступить в контакт с армией неприятеля. Цель его двухнедельной остановки в Витебске заключалась в том, чтобы дать возможность отдохнуть армии, которая нуждалась в этом, и внимательно следить за передвижениями русских войск. Узнав, что они покидают окрестности Смоленска, чтобы выйти к позициям французской армии и атаковать ее, император в спешном порядке направил свою армию навстречу им.
Русские, наконец, будут вынуждены вступить в сражение, чтобы защитить Москву. Тогда после этого будут заложены основы для заключения мира. Именно так думал император. Одна большая победа, и эта великая цель будет достигнута. Император Александр будет вынужден пойти на переговоры. Этим миром, добавлял Наполеон, будут завершены наши военные походы. Такой мир увенчает наши усилия и определит начало безопасности страны. Но звезда Наполеона уже начала закатываться.
Констан
Накануне Бородинской битвы Наполеон обсуждал всевозможные проблемы удивительно спокойным тоном. Он говорил об этой стране так, словно она была прекрасной, плодородной провинцией Франции. Слушая его, можно было подумать, что в этом месте была найдена житница для армии, что она, в результате, обеспечит отличные зимние квартиры и что первостепенной заботой правительства, которое он собирался учредить в Гжатске, станет поддержка сельского хозяйства в этой местности. Затем он обратил внимание своих маршалов на красивый изгиб реки, именем которой была названа и прилегавшая к ней деревня. Наполеон казался очарованным ландшафтом, раскинувшимся перед его глазами. Я никогда не видел императора таким растроганным, так же, как и никогда не видел такой безмятежности и в его облике, и в тоне разговора с маршалами. В то же самое время я никогда не был так сильно потрясен величием его души.
5 сентября император поднялся на высоты Бородина, надеясь одним взглядом окинуть соответствующие позиции двух армий, но хмурое небо было затянуто тучами. Вскоре пошел один из тех мелких, холодных дождей, которые так часто бывают ранней осенью. Император попытался воспользоваться биноклем, но пелена мелкого дождя, покрывшая всю окрестность, не позволила ему что-либо увидеть даже на небольшом расстоянии, чем император был очень огорчен. Дождь, гонимый ветром, косо забрызгивал окуляры его походного бинокля, и императору, к его досаде, приходилось вновь и вновь вытирать их.
Воздух был настолько насыщен холодом и влажностью, что император приказал принести ему плащ. Закутавшись в него, он заявил, что здесь оставаться больше нельзя и он должен вернуться в штаб-квартиру. Что он и сделал, затем немедленно бросившись на кровать и заснув на короткое время.
Проснувшись, он сказал мне: «Констан, я слышу шум снаружи, пойди посмотри, что там случилось». Я вышел и, вернувшись, доложил ему, что прибыл генерал Коленкур; услышав эту новость, император поспешно встал с кровати и выбежал из палатки, чтобы встретить генерала. С волнением в голосе он спросил: «Ты привел с собой пленных?» Генерал ответил, что он не мог взять пленных, поскольку русские солдаты предпочитали умереть, но не сдаваться в плен.
6 сентября, в полночь, императору сообщили, что количество костров на русской стороне уменьшилось, а в некоторых местах их стали тушить; немногие же утверждали, что слышали заглушаемый бой барабанов. Вся армия находилась в состоянии сильнейшего волнения. Император, весь вне себя, соскочил с кровати, не переставая восклицать: «Это невозможно!»
Я пытался дать ему одежду, чтобы он смог потеплее одеться, потому что ночь была очень холодной, но он так стремился поскорее убедиться в правильности полученной информации, что поспешил ринуться из палатки, успев только завернуться в плащ. Действительно, огонь костров вражеских биваков значительно потускнел, и это вызвало у императора мрачные подозрения. Где же закончится война, если русские и сейчас отступили? Император вернулся в палатку в сильно возбужденном состоянии и опять улегся в постель, повторяя при этом: «Всю правду мы узнаем завтра утром».
7 сентября солнце поднялось в безоблачном небе, и император воскликнул: «Это солнце Аустерлица!»
В этот момент Наполеон находился на вершине холма, возвышавшегося над Бородинским полем, и когда до его ушей донеслись восторженные возгласы армии, он стоял, скрестив руки, а его глаза озаряли солнечные лучи, отражавшиеся от блеска французских и русских штыков.
В этот же день Наполеону привезли портрет короля Рима. Император нуждался в чем-нибудь благотворном, эмоциональном, что отвлекло бы его ум от возбужденного состояния, вызванного напряженным ожиданием. Он долго держал портрет на коленях, созерцая его с восхищением, и говорил, что это самый приятный сюрприз из всех, которые он когда-либо получал, и несколько раз еле слышно повторял: «Моя добрая Луиза! Какое сердечное внимание!» На лице императора застыло выражение счастья, которое было трудно описать. Хотя его первой реакцией было спокойствие и даже некоторая меланхолия. «Мой дорогой сын», — это было все, что он сказал. Но в нем заговорила гордость отца и императора, когда старшие офицеры и даже солдаты старой гвардии подходили к палатке, чтобы посмотреть на изображение короля Рима. Портрет для обозрения поставили на стул перед палаткой.
В четыре часа утра, то есть за час до начала битвы, Наполеон почувствовал чрезмерную слабость во всем теле и легкий озноб, но, однако, без признаков лихорадки, и был вынужден лечь в постель. Тем не менее он не был болен в такой сильной степени, как об этом заявляет г-н де Сегюр. В последнее время он пребывал в состоянии жестокой простуды, которую запустил и которая так усилилась в тот памятный день, что он почти полностью потерял голос. Он хотел отделаться от простуды, следуя солдатскому рецепту, — всю ночь прикладываясь к кружке с легким пуншем, продолжал при этом работать в кабинете, но будучи не в состоянии вымолвить ни слова. Это неудобство он испытывал два дня, но 9-го числа почувствовал себя здоровым и его хрипота почти исчезла.
В течение всей московской битвы император ощущал приступы, напоминавшие боли от прохождения камней в мочевом пузыре. Его часто донимало это заболевание, если он не придерживался строгой диеты, но он почти не жаловался, и только когда приступ сопровождался сильной болью, издавал приглушенные стоны.
У наших солдат, которые были убиты русскими пулями, на телах оставались глубокие и широкие раны, так как русские пули были намного крупнее наших. Мы видели знаменосца, завернутого его же знаменем, как саваном. Он, казалось, подавал признаки жизни, но, как только его приподняли, тут же испустил дух. Император прошел дальше и ничего не сказал, хотя много раз, когда проходил мимо сильно искалеченных солдат, прикрывал рукой глаза, чтобы не видеть ужасного зрелища.
Когда император слышал крики и стоны раненых, то приходил в ярость и кричал на тех, кто был обязан выносить их, считая, что они слишком медленно выполняют свою работу. Трупы убитых так тесно лежали на земле, что было трудно сдерживать лошадей, чтобы они не топтали лежавшие тела. Лошадь одного из офицеров императорской свиты ударила копытом раненого солдата, и тот издал душераздирающий крик. Услыхав этот крик, император быстро оглянулся назад и предельно резким тоном поинтересовался, кто был тем неловким всадником, из-за которого пострадал раненый солдат. Императору сказали, думая тем самым утихомирить его гнев, что раненый — всего лишь русский. «Русский или француз, — воскликнул император, — я хочу, чтобы вынесли всех раненых!»
Я провел ночь рядом с императором, и его сон был очень неспокойным, или, скорее всего, он вообще не спал, все время меняя положение головы на подушке, повторяя вновь и вновь: «Ну и день! Ну и день!»
На следующий день после московской битвы я был с императором в его палатке, стоявшей на поле сражения. Нас окружала абсолютная тишина. Император, казалось, был весь во власти безмерной усталости. Время от времени он сжимал ладонями колени своих скрещенных ног и повторял, сопровождая слова конвульсивными движениями: «Москва! Москва!» Несколько раз он отсылал меня из палатки, чтобы выяснить, что делается снаружи, затем поднимался и следовал за мной, выглядывая из-за моего плеча. Шум, возникавший из-за того, что часовой брал ружье на караул, каждый раз предупреждал меня о том, что за мной следовал император.
Меневаль
Императора Наполеона обвиняли в том, что он не завершил разгром противника только потому, что отдал приказ не задействовать императорскую гвардию в Бородинской битве. На это обвинение Наполеон отвечал следующими словами: «Если завтра будет вторая битва, то чем я буду сражаться?»
После на редкость упорного противоборства в день Бородинской битвы Наполеон остановился в небольшом деревенском доме, неподалеку от поля сражения. Предыдущие ночи вызвали у него простуду, очень скоро приведшую к тому, что он лишился голоса. Это обстоятельство очень сильно раздражало его. Он был вынужден писать малоразборчивыми каракулями на клочках бумаги разнообразные приказы, которые отправлялись во все места, где находились войска.
Жестокая схватка перед Москвой сначала заставила поверить в то, что русс