Второй консул поклонился. С этого момента его поведение по отношению к первому консулу было скорее поведением придворного, а не коллеги.
В этот день первый консул надел на себя костюм консулов, который состоял из ярко-красного мундира без оторочек на всех швах и перчаток с широкими обшлагами, вышитых золотом. Его шпага, которую он носил еще в Египте, висела сбоку и была прикреплена к роскошно вышитому поясу. На нем был черный шарф, который он предпочитал шелковому галстуку. Как и его коллеги, он носил бриджи и туфли; этот богатый костюм дополняла французская шляпа с трехцветным плюмажем.
Празднование этого религиозного торжества в соборе Парижской Богоматери было непривычным зрелищем для парижан, и многие из них присутствовали на нем как на театральном представлении. Простой народ, слушая во время благодарственного молебна исполнение «Тедеума», который пели в тот день во имя мира и Конкордата, посчитал это религиозное музыкальное произведение всего лишь дополнительным вознаграждением за свое любопытство; но среди представителей среднего класса было большое число набожных людей, глубоко сожалевших о подавлении всяческих форм религиозности, в которой они были воспитаны. И теперь они были счастливы, что традиции религиозных обрядов возвращаются.
Духовенство вело себя чрезвычайно осторожно: оно ничего не требовало, никого не осуждало; и кардинал, посол его святейшества Римского Папы, угодил всем, за исключением, возможно, немногих старых священников, недовольных его терпимостью, светскими манерами и непринужденным поведением. Папский посол обнаружил полное единство мнений с первым консулом, с которым он с большим удовольствием беседовал.
Ясно, что не только религиозные чувства заставили народ с радостью вернуться к празднованию дня Воскресения, гарантировавшего дополнительный отдых. По правде говоря, интервал от одной десятидневной недели до другой оказался слишком продолжительным для трудового люда. Я не знаю, было ли это следствием так глубоко укоренившейся привычки, но народ, приученный работать шесть дней без перерыва, а затем отдыхать на седьмой, считал срок девять дней беспрерывного труда слишком долгим, и, соответственно, упразднение десятидневной недели было одобрено единодушно.
4 января 1802 года мадемуазель Гортензия де Богарне вышла замуж за Луи Бонапарта, брата первого консула. Что касается возраста молодой пары, то он был наиболее подходящий: Луи было двадцать четыре года, а мадемуазель Богарне не более восемнадцати. Тем не менее для обеих сторон этот брак положил начало бесконечным мукам.
До выхода замуж Гортензия испытывала чувство привязанности к генералу Дюроку, которому едва исполнилось тридцать лет. Генерал Дюрок обладал прекрасной фигурой и был фаворитом главы государства, который, зная его как человека разумного и осмотрительного, доверял ему важные дипломатические миссии. Являясь адъютантом первого консула, генералом, командовавшим дивизией, и комендантом Тюильри, он долго жил в узком семейном кругу обитателей Мальмезона и принимал участие в домашней жизни императора. Во время отлучек по делам службы он переписывался с мадемуазель Гортензией; и все же безразличие, с которым он позволил Гортензии выйти замуж за Луи, доказывает, что он слабо отвечал на чувство, которое сам же вызвал. Совершенно очевидно, что он мог жениться на мадемуазель де Богарне, если бы пожелал принять условия, на которых первый консул предлагал руку своей падчерицы, он же пребывал в ожидании чего-то лучшего. Его обычная рассудительность подвела его в тот самый момент, когда должна была подсказать ему будущее, которое было легко предвидеть. Вместо этого он поддался расчетам и стал пленником амбиций, превосходивших его возможности. Поэтому настойчивые мольбы госпожи Бонапарт, которая пользовалась влиянием на мужа, завершились полнейшим успехом.
Госпожа Бонапарт, испытывая неприязнь со стороны братьев первого консула, стремилась использовать семью мужа в качестве зашиты от бесконечных заговоров против нее. Именно поэтому она делала все возможное, чтобы добиться замужества своей дочери с одним из ее шуринов. Несомненно, генерал Дюрок немедленно раскаялся в своем опрометчивом отказе, когда королевские короны начали, словно дождь, осыпать головы членов августейшей семьи, к которой он мог присоединиться без особого труда, и когда он увидел, как Неаполь, Испания, Вестфалия, Верхняя Италия, герцогства Парма, Лукка и другие стали придатками новой императорской династии, а прекрасная и изящная Гортензия, которая так преданно любила его, взошла на трон, который она с такой радостью разделила бы с объектом своей юной любви.
Религиозная церемония свадьбы Луи и Гортензии была проведена в доме на улице де ла Виктуар; и в тот же день была освящена свадьба генерала Мюрата с Каролиной Бонапарт, ранее зарегистрированная гражданскими властями. И Луи, и его невеста выглядели очень печальными. Гортензия горько плакала и в течение всей церемонии оставалась с заплаканным лицом. Она не делала никаких попыток, чтобы вызвать к себе нежное отношение со стороны мужа; а тот, в свою очередь, был слишком горд и в душе чувствовал себя оскорбленным, чтобы домогаться Гортензии своим ухаживанием. Жозефина делала все, чтобы примирить их, поскольку она понимала, что этот брачный союз, начавшийся так неудачно, — дело ее рук. Но ее попытки, так же, как советы и молитвы, оказались бесполезными; и я много раз замечал, как Гортензия спешила уединиться в собственной комнате, чтобы там вволю выплакаться или предаться слезам на груди близкой подруги, понимавшей ее сердце. Иногда слезы текли по ее щекам даже в самый разгар приема первого консула. С печалью мы смотрели на эту молодую женщину, в прошлом такую блестящую и веселую, так часто украшавшую светские мероприятия и следовавшую всем правилам этикета. А теперь она старалась забиться в угол зала или спрятаться в амбразуре окна с одной из самых близких подруг, чтобы с горечью высказаться обо всем, что у нее наболело на душе. После таких бесед она выходила в зал с покрасневшими и опухшими от слез глазами, а ее муж в это время в задумчивости хранил полное молчание в противоположном углу зала.
На следующий день после свадьбы мадемуазель Гортензии первый консул отправился в Лион, где его ждали депутаты Цизальпийской республики, собравшиеся для выбора президента. По прибытии в город он принял представителей местной власти. Госпожа Бонапарт, сопровождавшая его в этой поездке, присутствовала вместе с ним на всех общественных мероприятиях, в том числе и на великолепном празднике, устроенном в его честь городом Лионом. В тот день, когда городской совет избрал и затем провозгласил первого консула президентом Итальянской республики, он устроил на площади де Бротто смотр войск или войск местного гарнизона, в чьих рядах он узнал многих солдат французской армии, воевавших в Египте, и уделил время для беседы с ними. На все эти мероприятия первый консул надевал тот же самый костюм, что и в Мальмезоне. Он вставал рано, садился верхом на лошадь и отправлялся осматривать общественные предприятия и стройки, среди прочего он посетил площадь Белькур, краеугольный камень которой был заложен им самим по возвращении из Италии. Неутомимый труженик, он, не дожидаясь возвращения в Тюильри, не переставал работать над проблемами, поджидавшими его в Париже.
В день приема лорда Корнуоллиса, посла Англии, первый консул распорядился, чтобы взору англичанина была представлена великолепнейшая вещь. «Необходимо, — заявил он накануне вечером, — показать этим гордым британцам, что мы не доведены до нищеты». Дело в том, что англичане в своем воображении представляли Францию как страну, находившуюся в самых бедственных условиях. Англичане думали, что им предстояло высадиться в самой настоящей варварской стране. Их удивление было безграничным, когда они увидели, как много недостатков было ликвидировано первым консулом в самое короткое время и как много он собирается сделать, чтобы улучшить положение страны. Англичане распространили по своей стране новости о том, что они сами назвали чудесами первого консула. И эти рассказы о Франции повлияли на то, что тысячи англичан сами пожелали приехать во Францию и судить обо всем, полагаясь только на свои глаза. В тот момент, когда лорд Корнуоллис со свитой вступил в великолепный зал для послов, глаза всех англичан были ослеплены видом первого консула в окружении двух его коллег, всего дипломатического корпуса и группы военных в блестящих мундирах.
В самом центре этого парада роскошной одежды и мундиров простотой своего одеяния выделялся первый консул; но на эфесе его шпаги ослепительно сверкал изумительный бриллиант, всемирно известный «Регент», который в период Директории был отдан под залог, и всего лишь несколько дней назад выкуплен первым консулом.
Меневаль
Я еще не завершил до конца свое образование в колледже Мазарини, когда события революции прямым образом, наконец, повлияли на состояние образования в общественных школах. Я покинул колледж Мазарини. В то время у меня не было определенных планов. Мною двигало желание использовать знания, полученные в колледже, чтобы попробовать себя одновременно в самых разных видах литературы. Чисто мальчишеские попытки попробовать себя в литературе привели меня к человеку, который в то время являлся старейшиной французских писателей. Это был уважаемый Палиссо — пожизненный куратор библиотек Мазарини. Он принял меня с большой теплотой, которая распространялась на тех молодых людей, которых чистота его стиля приводила к нему за добрым советом.
В его доме я познакомился с одним из братьев генерала Бонапарта, недавно вернувшегося из Египта, куда он был направлен Директорией с военной миссией.