Edinburgh Castle убедили французские власти в том, что они и понятия не имели о преступных намерениях пассажиров парохода, а все их действия были вынужденными. Через несколько дней судно было освобождено и со всей командой отбыло в Англию.
Ночью 8 августа 1840 года Луи Наполеон был переведен в крепость Ам около Сен-Квентина для того, чтобы предотвратить его контакты с остальными заключенными, оставшимися в Булони. Четыре дня спустя его этапировали в Париж и разместили в знаменитой тюрьме Conciergerie.
В пятницу, 7 августа 1840 года, в бюллетене французского военного министерства появилось следующее сообщение: «Французская территория подверглась нападению банды авантюристов, которые были сброшены обратно в море, откуда их еле выловили. Луи Бонапарт и все его последователи были схвачены, убиты или утонули»[422].
Более того, Луи Филипп и его министры единодушно заявили, что были очень удивлены этим «смехотворным делом»[423]. Саркастический тон правительства и военного ведомства подхватила французская и иностранная пресса.
«Господин Луи Бонапарт поставил себя в такое невозможное положение, к которому никто сегодня во Франции не может иметь ни малейшего сочувствия или жалости», — заявила La Presse. «Его действия „одиозны“, поскольку они „смешны“. Он даже не был главой политической партии, просто „искаженная карикатура“ одной из них», — продолжала газета[424].
«Эта попытка в Булони вызвала у нас чувство возмущения, перемешанное с жалостью», — писал Le Journal des Débats. «Все эти орлы, все эти драматические прокламации, эти абсурдные имперские притязания господина Луи Бонапарта… — это последствия безумия. Эти дела вышли далеко за пределы смешного, это сумасшествие даже больше, чем… перестрелка 1836 года [в Страсбурге]. Это перестало быть просто комедией, потому, что на этот раз „текла кровь“ и были трупы»[425].
«Его [Луи Наполеона] одержимость как претендента [на престол Бонапарта] действительно вызывает удивление», — рассуждала умеренная Le Constitutionnel. Издание удивлялось, что была предпринята «попытка покорить Францию с некоторыми» представителями давно ушедшей империи и «отрядом слуг, замаскированных под солдат»[426].
Газеты издевались над Луи Наполеоном, его сторонниками, слугами и камердинерами, переодетыми в солдатскую форму, они и понятия не имели об обращении с оружием, живо расписывали картины фальшивого орла, который перелетает «от шпилей соборов к шпилю Нотр-Дам»[427], в то время как настоящий орел, забытый Паркеном, мучается в закрытом трюме корабля. На карикатурах Луи Наполеона и других испуганных заговорщиков весело и со смехом крюками достают из воды солдаты Национальной гвардии[428].
Родственники Луи Наполеона попытались сразу же откреститься от него и единодушно заявили, что его действия — чистейшей воды авантюра. Услышав известие о попытке переворота сына, Луи Бонапарт в свойственной ему манере спокойно зашторил ставни и отправился спать[429]. Однако через несколько дней он заявил, что Луи Наполеон стал «жертвой постыдного заговора, соблазненный льстецами, лживыми друзьями и, возможно, коварного совета». «Сын попал в „ужасающую ловушку“, — продолжал бывший король, — поскольку совершенно невозможно, чтобы человек, который не испытывает недостатка в [финансовых] средства и в здравом уме, с широко открытыми глазами охотно бросился бы в такую [политическую] пропасть»[430].
Иллюзии, которые были у Луи Наполеона и его сторонников в Лондоне, быстро рассеялись. Попытка восстания в Булони оказалась еще менее удачной, чем в Страсбурге. Если в Эльзасе бонапартистов поддержали многие солдаты и офицеры, а на улицах слышались слова поддержки от местных жителей, то в Па-де-Кале солдаты и офицеры в своей массе не пошли за Луи Наполеоном, а горожане даже помогали вылавливать заговорщиков. Как оказалось, Луи Наполеону и его сторонникам ситуация во Франции виделась из Лондона в несколько искаженном виде, который не соответствовал истинному положению дел и запасу прочности правительства Луи Филиппа.
Еще одним результатом провала в Булони стало то, что Луи Наполеон понес огромные финансовые потери. Какие именно? Об этом уже достаточно долго дискутируют историки и исследователи жизни Наполеона III. Историк Страус-Шом приводит выдержку из письма Луи Наполеона своему другу Нарциссу Вийяру, в котором сообщает, что «булонское предприятие стоило ему 400 000 франков золотом (или 5 160 000 долларов США в современных ценах (по состоянию на 2017 год. — Прим. авт.), захваченных в порту и, по крайней мере, еще 100 000 франков (1 290 000 долларов США), изъятых при аресте»[431]. Кроме того, флорентийский банкир Джузеппе Орси профинансировал выступление в Булони на общую сумму в 20 000 фунтов стерлингов (2 200 000 долларов США).
Другой историк, Уолтер Джир, повествует о том, что Луи Наполеон отдал распоряжение продать все его ценные бумаги, чтобы покрыть расходы на экспедицию в Булонь. Накануне отъезда во Францию Орси заготовил сумму в 20 000 фунтов стерлингов в золоте и британские банкноты. Часть этих средств была потеряна в море во время попытки бегства. Кроме того, во время ареста власти отобрали у Луи Наполеона 160 000 франков, впоследствии возвращенные[432].
По подсчетам Бреслера, Луи Наполеон, «чтобы профинансировать государственный переворот, продал драгоценностей и произведений искусства на 100 000 франков, землю в Италии за 300 000 франков и на 1 400 000 франков ценных бумаг Венского банка. Таким образом, всего 1 800 000 франков (около 4 194 000 фунтов стерлингов в современных ценах) (здесь и далее по состоянию на 1999 год. — Прим. авт.). Кроме того, он занял 20 000 фунтов (более чем 1 миллион фунтов стерлингов) в Лондоне у итальянского банкира графа Джузеппе Орси, которого знал с тех времен, когда они вместе сражались против Папы в 1831 году»[433].
Британский биограф императора Ридли добавляет, что на борт Edinburgh Castle 4 августа в Лондоне была загружена карета, девять лошадей, ящики с оружием, амуниция, комплекты военной формы на шестьдесят человек, а также золота на сумму в 20 000 фунтов стерлингов и британские банкноты[434].
На этот раз Луи Наполеону и другим заговорщикам рассчитывать на особое снисхождение правительства не приходилось. Вопрос стоял о смертной казни. Хотя некоторые обнадеживавшие предпосылки, что они все же смогут сохранить жизнь, были. Например, с 1822 года во Франции за политические преступления никто не был казнен[435], а авторитетное издание Le Journal des Débats вынесло свой вердикт: поскольку все, что было в Булони, даже не комедия, а просто выходка сумасшедших, то «никто не убивает сумасшедших людей, а просто изолирует их»[436].
Луи Наполеон и еще пятьдесят два заговорщика предстали перед судом палаты пэров за государственную измену. Судебный процесс не доверили обычному суду присяжных. Предварительное расследование, которое как правило при уголовных делах проводилось королевской прокуратурой, на этот раз было поручено специальной комиссии из семи членов палаты пэров, возглавляемой канцлером королевства и председателем палаты пэров, бароном Этьеном-Дени Паскье. В эту комиссию вошел также герцог Деказ, кого общественная молва когда-то приписала в любовники королевы Гортензии и сделала отцом Луи Наполеона.
Во время предварительного расследования Луи Наполеон проявил завидную стойкость и самообладание, очень мало говорил, однако сразу же заявил, что ответственность за попытку государственного переворота должен нести единолично, поскольку никто из его товарищей заранее не знал о его плане восстания.
Судебный процесс начался 28 сентября 1840 года в Люксембургском дворце и продлился шесть дней. Это был странный суд. Ирония этого дела заключалась в том, что в суде над Луи Наполеоном принимали участие лица, некогда облеченные доверием Наполеона I: четыре бывших министра, шесть маршалов, 56 генералов, 14 государственных советников, 19 префектов, семь посланников и 21 камергер[437]. Даже председатель палаты пэров Паскье был префектом полиции Парижа при императоре французов[438]. Из 312 пэров 160 некогда были на службе у Наполеона I, а тех, кто действительно не был связан с временами Первой империи, было меньшинство — 152 человека[439].
Общественным обвинителем выступал Франсуа Эмиль Франк-Карре, а защиту Луи Наполеона осуществляли три адвоката: Пьер-Антуан Беррье, Тома Мари и Фердинанд Барро (брат известного в последующем политика времен Второй республики Одилона Барро).
По установленной процедуре обвиняемые могли свободно говорить в суде или доверить это право своим адвокатам. В первый же день процесса после оглашения обвинения и выступления Франка-Карре слово взял Луи Наполеон и сказал следующее: «Впервые в моей жизни мне наконец-то позволено говорить во Франции и свободно общаться с французами. Несмотря на то что меня окружают охранники, несмотря на обвинения, которые я только что слышал, я стою здесь, в стенах Сената, о чем так много воспоминаний из моего раннего детства… Я не могу поверить, что должен оправдывать себя здесь и что вы можете быть моими судьями»