Большие физические страдания были достаточной причиной для того, чтобы ни о чем больше император думать не мог. Потеря голоса, вследствие которой он не мог отдавать приказы, еще больше осложнила дело, в особенности потому, что почерк Наполеона никогда нельзя было назвать разборчивым. По иронии судьбы, капитан Фавье[28], посланник, привезший депеши с другого конца Европы, обнаружил императора здесь, больным и дрожащим и накануне самой кровавой битвы в его жизни принес сообщение о битве при Саламанке, где французы потерпели самое сокрушительное поражение в Испании с момента начала там военной кампании.
Появление Фавье на биваках в тот вечер казалось подобным чуду, если представить тот путь, который он проделал. За 32 дня до этого он находился в Центральной Испании, и скорость, с которой он промчался через всю Европу, означала, что он принесет хорошие новости, а не плохие. В доставленных депешах говорилось о том, как маршал Мармон, самый старый друг императора, был жестоко ранен, но о том, что, несмотря на мастерство и хладнокровие генерала Клюзеля, сменившего его на посту главнокомандующего, французская армия была на грани почти полного уничтожения, скорее всего, не сообщалось. Наполеон никак не прокомментировал эти новости. Казалось, что его больше интересует другое: в багаже Фавье находился недавно написанный портрет инфанта короля Римского, сына императора и австрийки Марии-Луизы. Портрет поставили снаружи палатки Наполеона, и ветераны с интересом уставились на него. Изображенный на нем ребенок означал для них того наследника, который когда-нибудь продолжит дело отца.
Везде вокруг пыльные, со стертыми ногами солдаты Даву, Нея, Понятовского и принца Евгения располагались на отдых у бивачных костров или под грубо сколоченными укрытиями из поваленных деревьев. Среди них, разбросанные по разным дивизиям, были люди, ставшие элитой, чьи имена и в XX столетии будут вызывать непрекращающийся интерес у туристов, посещающих Триумфальную арку в Париже. Эти молодые люди, в возрасте от 30 до 40 лет, дослужились до звания полковника или вроде того и остались в живых после почти 20 лет непрекращающихся войн; из этой группы военных 43 человека принесли с поля боя убитыми, умирающими или тяжело раненными. И они заслуживают подробного рассказа о них. Потому что эти люди сами по себе являлись главными действующими лицами саги о Наполеоне.
Безусыми юнцами их призвали в патриотические армии Дантона и Карно в тот момент, когда революция задыхалась, окруженная альянсом европейских королей и принцев.
Для французов и до сих пор, по прошествии стольких лет, их имена окутаны ореолом героизма — Компан, Моран, Юар и Марион; Брюер, Лепель, Плезон и Коленкур; Рапп, Анабер и Дессе; Дельзон, Жерар, Груши, Нансути, Латур-Мобур и Монбрюн. Самый старший из них участвовал в разгроме прусского вторжения под Вальми и австрийского под Жемапом. Они скакали по льду, чтобы захватить голландский флот в Текселе, а потом устремились на юг, в Италию, чтобы на все времена прославить своего юного главнокомандующего, которого одни называли «мальчик-с-пальчик», а другие «длиннобашмачник». Среди этих героев были те, кто защищал Швейцарию от натиска Суворова или прошел с боями в верховьях Нила, а затем пересек Синайскую пустыню до Акра и обратно. Они прошли через Альпы, чтобы разбить австрийцев при Маренго, познав искусство нападения на побережьях севера Франции, а затем повернули на юго-восток, пройдя пол-Европы, чтобы нанести поражение еще одной коалиции при Ульме и Аустерлице. Они разбили новые прусские армии у Ауэрштадта и Йены, прошли через польские болота, чтобы вступить в бой с русскими при Эйлау и одержать над ними победу при Фридлянде. Дальше эти фантастические солдаты вновь прошли через всю Европу и галопом ворвались в Португалию или переправились через горы у Корунны, горя желанием узнать, что нужно сделать, чтобы сбросить англичан в море. Затем они, развернувшись на 180°, подошли к Дунаю, добыв себе новые почести и раны во время лобовых атак, как при Асперне или Эсслинге, и вновь триумф при Ваграме, а после этого, не ища ничего, кроме стремительного карьерного роста и возможности добавить еще военной славы французским орлам, они помчались обратно на Пиренейский полуостров вместе с маршалом Массена и преследовали Веллингтона вплоть до Торрес-Ведраса. Каждый из этих легендарных солдат бывал ранен, и не раз, многие очень тяжело, но они оставили небольшие городки, где стояли их гарнизоны и военные госпитали, когда император собрал в Дрездене королей завоеванных государств и объявил им о своем намерении напасть на Россию. И вот теперь они были здесь, на болотистой полосе земли западнее овеянной легендами Москвы, и для многих из них это место стало концом пути.
Опустилась ночь, продолжал дуть холодный ветер.
В своей палатке, в половине четвертого, Наполеон поднялся и спросил горячего пунша. Ему принесли напиток, который он разделил с генералом Раппом, своим адъютантом, спросив у него, что он думает о шансах завтрашнего дня. Привыкший к этому подхалиму, Наполеон тем не менее любил грубоватую прямолинейность эльзасской речи, хотя, возможно, она его просто забавляла. На службе Франции Рапп был ранен 21 раз. Завтра его ранят еще раз. «Мы обязаны победить!» — коротко ответил Рапп. Но сказать было легче, чем сделать.
Появился Ней в ожидании приказов, и его вид вывел Наполеона из апатии. «Вперед! — сказал он. — Открой для нас ворота Москвы!» Ней никогда не нуждался в сложных приказах. Он всегда предпочитал простой приказ: «В атаку!»
3
Канонада началась в 6 часов утра и продолжалась, не ослабевая, следующие 12 часов. При этом предпринималось несколько попыток обойти противника. Понятовского послали в рощи и перелески, расположенные на левом фланге русских, с приказом пробиться к центру, и здесь на какое-то время сражение привлекло к себе значительное внимание воюющих. Затем Даву и Ней развернули лобовую атаку на редуты, одновременно с этим на левом фланге французов в бой вступили принц Евгений де Богарне и его итальянцы. Вскоре они образовали сплошную наступательную линию, к которой присоединились 1200 орудий, с небольшого расстояния обрушившие на голову противника пушечные ядра и картечь.
Кутузов конечно же отчаянно сопротивлялся. Тучков, на левом фланге, защищал каждую рощу, каждую пядь земли, и бойня, в которую попал Понятовский со своими солдатами, была чудовищной. Один из полков, а именно 57-й, потерял убитыми 1500 человек. Генерал Компан был ранен, на его место встал Дессе, которого впоследствии, раненного, заменили Раппом; через непродолжительное время Раппа тоже ранили и заменили другим командующим.
То же самое, если не хуже, творилось в центре, где русские батареи осыпали картечью атакующую пехоту. Под Даву убило лошадь, но атака все равно захлебнулась, и, когда французские гренадеры в конце концов ворвались на Семеновский редут, Ней послал несколько яростных сообщений с требованием о подкреплении. Но его он не дождался или дождался слишком поздно.
Залпы русских пушек уничтожили или вывели из строя три четверти наступательной колонны. Затем на редут ворвалась русская кавалерия, выбившая уцелевших французов, однако потом яростные атаки Мюрата опрокинули ее. Пехотинцы, канониры, кирасиры и драгуны волной накатывались на вытоптанные земляные укрепления и все это время справа, и слева, и в центре не прекращались залпы орудий, каждый из которых сеял смерть, порой среди своих.
Сохранилось живое описание очевидца того, что представлял собой Главный редут у Бородина. Вот что говорит Лабом, прикомандированный к корпусу принца Евгения на левом фланге французов, описывая контратаки Мюрата: «Вся возвышенность, которая нависла над нами, в какой-то момент представилась месивом, состоявшим из движущегося железа; блеск оружия, лучи солнца, отражавшиеся от касок и кирас драгунов, смешивались с огнем пушек, который со всех сторон сеял смерть, отчего редуты казались подобными вулканам, извергавшимся посреди армии». Вновь французы были отброшены, и вновь они овладели редутом, когда в подкрепление пехоте в бой вступил Третий кавалерийский корпус, опрокидывавший все на своем пути. Цвет русской кавалерии, лейб-гвардии кирасиры попытались отбить редут, рукопашная схватка теперь продолжалась уже на разрушенном редуте. Русские дрались до последнего солдата. «В центре этой кровавой бойни, — пишет Лабом, — я обнаружил тело русского канонира, награжденного тремя крестами. В одной руке он сжимал сломанный артиллерийский палаш, а другой обнимал лафет орудия, у которого он так доблестно сражался. Все русские солдаты на редуте скорее погибнут, чем оставят свои позиции».
Однако к этому времени Понятовский, при поддержке Нея, добился успеха на правом фланге французов. Генерал Тучков был убит, Багратион смертельно ранен, как и многие другие русские генералы. Принц Евгений, имевший в тот момент преимущество, подтянул артиллерию и начал обстреливать центр противника; медленно, без малейшей паники или даже поспешности, русские начали отступать.
Отступление русских стало критическим моментом всего дня, и Ней, находясь в гуще сражения, ясно это понял. Вырвавшись из схватки, он написал взволнованную депешу Наполеону, в которой просил отдать приказ о немедленном выступлении Старой и Молодой гвардии. Он объявил, что с помощью такого непревзойденного резерва победа превратится в триумф, война закончится в тот же момент. Но момент был упущен, когда отступление русских стало всеобщим, а шапки из медвежьего меха, которые носила гвардия, так и не появились в опускающемся тумане. Поняв, что вся кровавая бойня оказалась бесполезной, Ней потерял самообладание и, как лунатик, побрел прочь с поля боя. Говорили, что он воскликнул при этом: «Если он больше не способен командовать, то пусть возвращается обратно, в Тюильри, и предоставит нам сражаться!»
Ней не имел представления о настроении, царившем в штабе, где странная апатия, так не характерная для Наполеона в действии, продолжала мешать ему принимать правильные решения. Такого никогда не случалось до этого. И такое произойдет еще дважды в будущем, один раз при Дрездене и опять при Ватерлоо. За все время, пока длилась эта свирепая битва, император лишь дважды поднимался на наблюдательный пункт, расположенный на холме. Его участие в этой жестокой битве сводилось к тому, что он вел себя как старый генерал XVII века, наблюдавший за чересчур яростной схваткой во время учений. Он занимался лишь второстепенными решениями, как замена убитого в бою генерала, но в тактическом и стратегическом руководстве разыгравшейся битвой он принимал лишь незначительное участие или не участвовал вовсе. Слишком больной, чтобы сесть на коня, он проводил время, ходя взад и вперед либо лежа на расстеленной на земле медвежьей шкуре, а рядом с ним, в ожидании приказа, стояли 20 тысяч самого отборного войска. Чем же они занимались все это время? Стояли в полном боевом вооружении с полной амуницией, слушая, как полковые музыканты играют республиканские марши, при этом звуки труб тонули в грохоте орудий и криках 200 тысяч, сражавшихся в бою. До сих пор Наполеон оставался вне досягаемости, несмотря на то что мог окинуть взглядом треть поля битвы. Бургойнь, находившийся в это время вблизи императора, писал, что русские ядра весь день падали вокруг него. Во время осады Тулона, много лет назад, он получил удар штыком в бедро, а при Ратисбоне, три года назад, его настигла мушкетная пуля, ранив в ногу. Но сейчас, в день принятия решения, ни риск быть раненым самому, ни бешеные просьбы о подкреплении, исходившие от Нея и Даву, не могли заставить его выйти из состояния душевной летаргии и принять решение, достойн