Глава 4«Какое изумительное решение!»[32]
1
Людям вроде Бургойня, патрулировавшим части города, расположенные за кремлевскими стенами, было ясно, что постоянно возникающие пожары не были серией случайностей, а, напротив, явились следствием деятельности большого количества выпущенных на свободу преступников, дерзких и отчасти организованных поджигателей. Скорее всего, ими руководила русская военная полиция, и они продолжали упорно поджигать свой собственный город, согласно приказу, отданному им московским губернатором Ростопчиным, поджигать не только в целях диверсии, но также в надежде посеять смуту и заняться мародерством, что было намного проще, чем поджигать. В штабе императора, изолированном в Кремле от большинства событий, происходивших в городе, продолжали считать, что пожары — дело рук неаккуратных солдат, которые заняли частные дома и, наверное, были слишком пьяны, чтобы соблюдать обычные меры предосторожности. 15 сентября, через день после того, как Наполеон въехал в Кремль, он для усиления порядка объявил маршала Мортье новым губернатором Москвы и отправился в постель, даже не думая о том, что, проснувшись, увидит, как погибает старая русская столица.
Сен-Дени, один из слуг Наполеона, рассказывал, как до него и других слуг дошли сведения о том, что происходило за кремлевскими стенами. Вместе с остальными он отправился в постель и вскоре уснул, но вдруг после полуночи проснулся удивленный, что в комнате было светло как днем. Он открыл окно, и одного взгляда ему было достаточно, чтобы убедиться в том, что город горит в дюжине разных точек, расположенных далеко друг от друга. Констан, главный камердинер Наполеона, тотчас же проснулся и осведомился, знает ли император о пожарах, и, когда выяснил, что нет, немедленно сообщил ему, но даже после этого Наполеон не был настроен воспринимать пожары серьезно.
Он все еще думал, что они — дело рук неосторожных мародеров, такое случалось в любом большом городе, который оккупировала армия Наполеона после утомительной военной кампании.
Тем не менее утром он дал Мортье указания организовать пожарные команды и предпринять всемерные усилия для контроля за распространением пожаров. Маршал сделал все, что было в его силах, и даже в некоторой степени преуспел, сумев в конце концов уберечь от огня Кремль, за стенами которого Великая армия разместила пушки и ящики с порохом.
Мюрат и Евгений де Богарне прибыли к Наполеону, чтобы убедить его уехать из Кремля и поискать более безопасное убежище. Император отказался, даже несмотря на донесения, наполовину убедившие его в том, что пожары в городе — результат обдуманной стратегии со стороны Ростопчина и, возможно, Кутузова, который стоял всего в 30 лигах к востоку от Москвы. Был отдан приказ расстреливать или вешать на месте каждого пойманного поджигателя, и приказ этот был тотчас же приведен в исполнение. Так, Тверская площадь, где все еще квартировала часть гвардии, не задействованная на службе в Кремле, именовалась теперь Площадь виселиц, в честь повешенных на деревьях русских.
Этот акт жестокости оказался бесполезным. По свидетельствам всех очевидцев пожара Москвы, поджигатели с факелами делали свое дело с упрямством самоубийц, с полным безразличием к собственной судьбе, что поразило даже ветеранов. Весь день 16 сентября пожары продолжали разгораться, и просьбы людей из окружения Наполеона сменить квартиру стали отчаянными. Искры, которые нес ветер, поменявшийся с северного на западный, теперь дождем сыпались на Кремль, и из уст в уста поползли чудовищные слухи о том, что Кремль заминирован. Потом заметили, что горит одна из башен арсенала, возле которой гренадеры, спешившие потушить огонь, схватили русского из военной полиции.
Наполеон самолично допросил его, после чего пленного увели в дворцовый сад и там закололи штыком. Этот случай наконец навел Наполеона на мысль, что небезопасно оставаться в самом сердце пылающего города, после чего он тотчас же отдал приказ готовить транспорт и отправился в Петровский замок, принадлежавший царю и расположенный за чертой города.
Но одно дело — отдать приказ, а совсем другое — его выполнить. Когда Наполеон наконец отдал приказ, Кремль представлял собой островок посреди бушующего пламени, и Де Сегюр, в этот момент прикомандированный к штабу Наполеона, объявил, что огонь стоит стеной за всеми основными выходами. Раскаленные докрасна листы железа, которыми были крыты крыши лучших домов, с грохотом падали на заваленные обломками улицы, вулканы искр извергались в небо там, где рушились целые дома. Большие куски мебели падали с верхних этажей. Вся местность вокруг Кремля превратилась в пылающий ад, и, чтобы убежать, императору и его свите пришлось воспользоваться улочкой, ведшей к Москве-реке, и оттуда двигаться по другой извилистой улице, дома с обеих сторон которой уже горели.
Под этими пылающими арками шли император, его свита, охрана Кремля вместе с пушками, за которыми тянулась вереница повозок с пороховыми ящиками. Чудесным образом порох не взорвался, но Наполеону этот проход стоил многих нервов, несмотря на то (по свидетельству очевидцев) что он выглядел «невозмутимым и задумчивым». По дороге он встретил обезумевшего Даву, который, несмотря на хромоту, возникшую после раны, полученной при Бородине, искал императора среди горящих московских улиц. Позднее Наполеону и его свите посчастливилось найти нескольких мародеров, знавших городские улицы, они и вывели их в безопасное место. Таким образом, шаг за шагом, штаб достиг Петровского замка.
А в это время все еще остававшиеся в городе военные части продолжали сражаться с огнем и одновременно заниматься грабежом. Под начальством маршалов Мортье и Бессьера противопожарные бригады героически сражались с огнем, особенно вокруг Кремля, но в какой-то момент, оставшись без маршалов, под командованием сержантов, ветераны Великой армии сконцентрировали свои усилия на спасении того, что осталось от сокровищ, которые им так любезно оставили их бывшие владельцы.
Добыча оказалась немалой. Дорогие меха, ювелирные украшения, драгоценные слитки с царского монетного двора, серебряная посуда, прекрасный фарфор — все это было набито в солдатские рюкзаки или погружено на телеги, которые грабители находили в конюшне каждого большого дома. Посланный на поиски провизии, Бургойнь со своим отрядом опять заблудился в лабиринте горящих улиц, но судьба вновь дала им шанс. Кроме драгоценностей, которые можно было унести с собой, французы набрели на запасы муки, сахара, горчицы и даже яиц, а когда они вдобавок к этому наткнулись на троих поджигателей, занятых своим делом, то одному из них размозжили голову, а двух оставшихся запрягли в телегу, до предела заваленную награбленным добром. Вторую телегу, нагруженную так же, потащили гвардейцы, и эта импровизированная процессия двинулась в обратный путь к своим квартирам.
Двигаться по центральным улицам было не столько предельно опасно, потому что многие из горящих домов продолжали рушиться и загромождать проход обломками, сколько невыносимо жарко. Солдаты наполовину ослепли от туч пепла, носившегося в воздухе. Бургойнь принял меры предосторожности, пустив русских возчиков во главе колонны, и вскоре убедился в своей правоте, когда на них и их телегу обрушился целый дом. Оставшиеся в живых французы были вынуждены искать более безопасный путь к их квартирам. Они оставили вторую телегу под охраной и через час вернулись с подкреплением. Бургойнь высказался по поводу первой телеги и ее двуногих возчиков: «Они сгорели дотла, но о потере русских мы сожалеем гораздо меньше, чем о потере провизии, в особенности о том, что лишились яиц!» В войнах Наполеона любой человек мог сделаться бессердечнее сатаны.
Лабом, офицер, прикомандированный к штабу принца Евгения, находился в группе, сопровождавшей императора во время переезда в Петровский замок.
Это был очень чувствительный человек, которого потрясло ужасное положение 12 тысяч раненых, французов и русских, лежавших в горящих госпиталях. Он видел даже, как некоторые из них пытались выползти наружу и умирали от этих попыток, но больше всего его потрясла кошмарная сцена, когда на город опустилась ночь, но от неестественных отблесков пламени было светло как днем. В результате беспорядочных грабежей многие солдаты, офицеры и рядовые одевались в ту одежду, которую сумели вынести из объятых пламенем домов. Поэтому на новые квартиры французы отправились одетые казаками, башкирами, калмыками и китайцами, и, когда штаб армии прибыл в Петровский замок, он в какой-то момент гораздо больше напоминал гигантский базар или карнавал, чем лагерь самой прославленной армии Европы. Окрестности замка будоражили воображение: английские сады, гроты, дорожки, обсаженные кустами акации и липами, и китайские павильоны, но когда к концу четвертого дня пребывания армии там пошел дождь, то места для укрытия всем не нашлось, и вскоре чудесные сады превратились в болота. Между мародерами всех званий началась оживленная торговля, говорил Лабом, любая пригодная для этого вещь продавалась или менялась. Здесь в избытке были и вина вместе с другими алкогольными напитками, спасенными из погребов, которые пощадил огонь, и огромное количество разного печенья и конфет, но хлеба и мяса удалось найти очень мало.
Из-за массового мародерства, которое значительно повлияло на дисциплину в армии, рассказывал Лабом, солдаты императорской гвардии дошли до того, что проникли в склеп, расположенный под Архангельским собором Московского Кремля, где были похоронены русские цари, и принялись взламывать их гробы, в надежде обнаружить там драгоценности. Другим его наблюдением стал тот факт, что пожары в Москве преднамеренно устраивались ночью, в чем он смог убедиться, когда в отблесках пламени увидел, как с башенок зданий, еще не поглощенных огнем, неизвестные поджигатели бросают во все стороны зажженные факелы. «Они выглядели, — говорил он, — как метеоры». Возможно, что маршал Бертье тоже наблюдал это зрелище. Очарованный грандиозностью спектакля, он взобрался на Кремлевскую стену, откуда чуть было не свалился под напором сильного ветра.