я в покрытые снегом безбрежные равнины без всяких дорог.
19 октября авангард Великой армии начал свой путь длиной в 500 миль на юго-запад по направлению к Калуге, в надежде обнаружить там не тронутые грабежом территории, где можно будет найти корм для лошадей и более достойное питание для людей, нежели водка и сушеные фрукты.
Надежда на пропитание и, возможно, более благоприятную погоду была не единственной причиной, побудившей армию сменить маршрут. Другая причина — психологическая — крылась глубоко в сердцах людей и не могла не тревожить командиров, поскольку касалась поддержания боевого духа. Отступление назад по разоренной дороге через Бородино, Смоленск, Витебск и Вильно стало бы признанием неудачи. Чернеющие по краям дороги, разрушенные и сожженные города и деревни и неглубокие солдатские могилы были знаками поражения и на протяжении долгого пути могли деморализовать не только ветеранов, но и колеблющихся союзников, пруссаков, итальянцев, австрийцев и даже стойких поляков. Марш на юго-запад мог создать иллюзию нового наступления, продолжения завоевания — и о первом, и о втором думал Наполеон, ведя 108 тысяч уцелевших по дороге на Малоярославец, в обход Кутузова, к которому подтягивались все новые части.
3
Десять тысяч человек Молодой гвардии под командованием Мортье остались в Москве с приказом подождать три-четыре дня, взорвать Кремль и после этого выступать за основными силами. Последние, насчитывавшие около 95 тысяч человек, исключая тысячи людей, сопровождавших армию, ушли, оставив разрушенный город в полном беспорядке. Каждый, кто видел их отход, мог по ошибке принять их за огромную шайку бандитов, ограбившую такое же количество купцов. Де Сегюр писал, что уходившее войско напоминало татарскую орду, возвращавшуюся из удачного похода.
Типичным грузом, который уносил с собой солдат императорской армии во время этой первой части отступления, было содержимое ранца Бургойня. Запасы водки и большая серебряная чаша, в которой он и его друзья варили пунш во время своего пребывания в Москве, ехали в обозе маркитантов. Но Бургойнь, будучи опытным воякой, не доверял свои награбленные сокровища обозам и телегам, особенно когда дорога и так была запружена телегами и колясками любого вида, а тут и там по ней катили тачки.
Обнаружив, что его ранец слишком тяжел, Бургойнь после двухдневного перехода сделал остановку и произвел инвентаризацию награбленного имущества. Оно состояло из платьев китайского шелка, расшитых золотом и серебром, золотой и серебряной церковной утвари, куска позолоченного серебра с креста колокольни Ивана Великого, женского плаща, отделанного зеленым бархатом, двух серебряных подносов с рельефным изображением (на одном был изображен суд Париса, на другом Нептун на колеснице, запряженной морскими конями), нескольких медальонов и усыпанной бриллиантами плевательницы, принадлежавшей русскому царевичу! Поверх нательной рубахи Бургойнь надел желтый набитый ватой шелковый жилет, переделанный из женской юбки, на его голове красовалась большая горностаевая шапка. В мешке, прикрепленном к его жилету серебряным шнурком, лежали распятие из золота и серебра и китайская фарфоровая ваза. Все это конечно же шло в дополнение к обмундированию, снаряжению, мушкету, штыку, гильзам и 16 патронам. Пытаясь облегчить свою ношу, он выбросил часть обмундирования.
Несмотря на это, Бургойнь выказал намного больше предусмотрительности, чем его товарищи, в конце концов у него хватило здравого смысла оставить место для продуктов. Он припрятал в разных местах на себе несколько головок сахара, некоторое количество риса, сухарей и полбутылки наливки.
Продвигались войска крайне медленно. Даже самые выносливые пехотинцы находили нелегким делом преодоление всех тягот дороги, по которой колесо в колесо, наталкиваясь друг на друга, ехал обоз и шли животные, и все это сопровождалось яростной бранью возниц столкнувшихся или сломавшихся повозок. Несколько раз солдатам гвардии приходилось ждать в рощах у дороги, пока удастся заново присоединиться отходящим войскам. Марш занял пять дней, пока они достигли пункта, расположенного в 25 милях от Калуги, а поскольку этот отрезок пути они прошагали за один день, 24 октября, авангард Четвертого корпуса под командованием принца Евгения, насчитывавший около 16 тысяч человек, тогда же врезался в 70 тысяч русских[35], преградивших дорогу на Малоярославец.
Французы не рассчитывали на такое неожиданное сопротивление. Генерал Дельзон, командовавший авангардом корпуса принца Евгения, расположившегося неподалеку от города, отправил два батальона на разведку. Батальоны с первыми лучами солнца наткнулись на солдат русского генерала Дохтурова, которые вместе с казаками атамана Платова заполонили улицы города, наполняя их боевыми кличами наподобие индейцев. Французы успешно справились с первым шоком, и Дельзон, вслед за своим братом, полковником, ринулся в бой, где соотношение сил было один к десяти. Услышав гром пальбы, принц Евгений стал поспешно подтягивать свои войска, и вскоре обе армии, бившиеся теперь в соотношении четыре к одному в пользу русских, были втянуты в одно из самых ужасных сражений за каждый дом, которое повлекло за собой тяжелые потери с обеих сторон.
Пять[36] раз русские брали город, и пять раз их на остриях штыков выбивали оттуда. Храбрый Дельзон и его брат погибли, на их место встал генерал Гиймено, который забаррикадировался в церкви и отражал каждую атаку до тех пор, пока принц Евгений не прислал подкрепления. После ожесточенного боя, продолжавшегося несколько часов, русские отступили, оставив 8–9 тысяч убитыми и тяжелоранеными. Потери французов, которые они едва ли могли себе позволить, достигли 4 тысяч человек[37].
И вновь это была победа, но что она принесла? Все больше русских собирались в лесистых оврагах и на холмах за городом. В Городне, маленькой деревушке, стоявшей у московской дороги, Наполеон созвал военный совет, в котором участвовали Даву, Мюрат, Евгений де Богарне и Бессьер, командовавший гвардией.
Император пребывал в угрюмом и нерешительном настроении. Он лучше, чем любой из присутствовавших на этом совете, знал, что единственная надежда уйти из России с минимальными потерями для своего авторитета может осуществиться здесь, у Малоярославца, но инстинкт профессионального военного предостерегал его от еще одного генерального сражения в этой глуши. Будь что будет, решил Наполеон, но нужно возвращаться назад как можно скорее, пока не лег глубокий снег и от непомерных нагрузок не сдохли последние лошади, тащившие багаж и пушки.
В ту ночь, когда от принца Евгения пришло сообщение о сражении при Малоярославце, казалось, что император склонился к тому, чтобы выступить маршем на Калугу, но перед тем, как принять окончательное решение, он послал Бессьера для проведения рекогносцировки.
Это решение оказалось фатальным. Бессьер, из-за осторожности которого гвардии не дали уничтожить отступающую русскую армию при Бородине за семь недель до этого, не обладал азартом игрока. Он вернулся, сообщив, что в случае наступления французам придется шаг за шагом с боями пробивать себе дорогу через бескрайние русские просторы.
Наполеон неохотно согласился с ним и вернулся к своим картам. Затем он отдал приказ поворачивать направо и выступать по направлению к Можайску. И это решение было фатальной неудачей. В тот самый момент, когда французы выступили к Можайску, Кутузов, который не хотел крупномасштабного сражения на этой стадии войны и в то же время был немало удивлен боевым духом французов во время битвы при Малоярославце, отдал приказ растянуть войска вдоль всей линии фронта. Если бы французы все-таки двинулись в сторону Калуги, единственными противниками на их пути могли стать клубы пыли, вырвавшиеся из-под копыт коней умчавшихся с флангов казаков. Французы могли бы пройти на безопасные территории, воспользоваться пищевыми складами в Калуге и прежде всего уйти от холодной и суровой наступающей зимы в мягкую позднюю осень.
И здесь не обошлось без драматических событий. В тот же день, 25 октября, Наполеон оказался на расстоянии пики от плена. Интересно предположить, что могло бы произойти, если бы здесь, в полях неподалеку от села Городня, политическое чутье казаков оказалось бы таким же острым, как их способность учуять поживу.
Проводя окончательную рекогносцировку, Наполеон в сопровождении штаба, насчитывающего порядка 50 человек, осматривал русские позиции, как вдруг их со всех сторон окружили русские всадники, мчавшиеся на французов с диким криком: «Ура!» Незамедлительного подкрепления было ждать неоткуда, а попытаться вернуться назад — означало получить удар пикой между лопаток. Наполеон принял единственно возможное решение, вытащив шпагу из ножен, чего он не делал со времен второй Итальянской кампании 1797 года, и приготовился решительно защищаться. Каждый из сопровождавших императора людей последовал его примеру, и с передними казаками завязался бой, в котором генерал Рапп остался без коня, но зато получил еще одну рану, 23-ю по счету.
В этот момент предводители казаков увидели вереницу повозок, медленно двигавшуюся по полю, и жажда наживы пересилила боевой инстинкт нападавших. Штаб Наполеона сбился в кучу, рубя каждого казака в пределах досягаемости. Один из офицеров, оставшийся без шпаги и треуголки, налетел на ближайшего из нападавших, сбросил его с лошади и захватил его пику. В этот момент, привлеченные шумом, который они по ошибке приняли за крики: «Да здравствует император!», в бой ринулись два эскадрона егерей вместе с конными гренадерами из гвардии. Казаков разбросали в разные стороны, а один из конных гренадеров ранил в туловище французского офицера, приняв захватившего незадолго до этого казачью пику товарища за врага. Обнаружив свою ошибку, несчастный солдат врезался в самую гущу врагов в надежде погибнуть, но дикие всадники уже мчались к своим позициям, и преследование прекратилось. Недолгая схватка вернула Наполеону хорошее расположение духа. Офицера его штаба, по ошибке получившего удар саблей от своего же гренадера, осмотрели и перевязали. И что приятно отметить, в конечном итоге он выжил и на санях был довезен до Франции, в то время как тысячи его здоровых товарищей нашли здесь свою гибель.