Вскоре после этого с Марбо произошел любопытный случай, над которым он впоследствии часто смеялся. Посланный с 700 солдатами в дозор, он погрузился в густой, низко лежащий туман и поразился, увидев за земляным валом вокруг городища тысячи бивачных костров, горевших на холмах и возвещавших о присутствии большой русской армии. Он оценил, что там находится, как минимум, 50 тысяч человек, и уже приготовился отступать, как вдруг «бивачный костер» приземлился на плащ одного из его солдат. Он оказался блуждающим огоньком величиной с куриное яйцо. Причиной его появления был легкий мороз, наступивший после погожего осеннего дня.
Александр I, император российский. Гравюра Вендрамини с рисунка Л. де Сент-Обена
Наполеон в период нападения на Россию. Из фотографического общества, Шарлоттенбург
Маршал Ней
Маршал Удино
Маршал Мюрат, король обеих Сицилий
Евгений де Богарне, вице-король Италии, принц Венеции
Великая армия форсирует Неман в июне 1812 г.
Наполеон на Бородинских высотах
Наполеон покидает сожженную Москву
Маршал Ней командует отступлением. Гравюра Генри Вульфа, музей Версаля
Тем временем Удино, который никогда не упускал шанса ввязаться в драку, спешил из Вильно, охваченный таким страстным желанием вновь взять командование своим старым корпусом, что скакал практически в полном одиночестве и едва не попал в плен к русским драгунам. Его бегство — это еще одно подтверждение бесстрашия и находчивости, которые проявили в этой кампании старшие офицеры.
Обнаружив, что он отрезан и окружен, Удино укрылся в каменной хижине в лесу, забаррикадировавшись там с одним из адъютантов и дюжиной отставших французов, направлявшихся к своим полкам.
Недалеко от этого, в Заполье, Марбо заметил, как в лагерь прибыли два крестьянина, в одном из них он сразу же узнал капитана Де Бургуэна — помощника Удино. Капитан сообщил ему, что его, переодев в крестьянина, послали вперед, по дороге он встретил отряд вражеских драгун. Те приняли его за русского и пропустили. Он убедил Марбо в необходимости срочно скакать навстречу маршалу, который почти наверняка попал в беду, потому что, когда Де Бургуэн спешил вперед, он слышал гром пальбы.
Марбо со своим полком немедленно бросился на выручку, и внезапно все прояснилось, когда он стал очевидцем поразительной осады, которую мощный кавалерийский отряд вел против французского маршала и 13 солдат. Во время этого отчаянного сопротивления бывший гренадер получил еще одну рану.
Новости о прибытии Удино вызвали раздражение маршала Виктора. Он был бы вполне доволен, когда Сен-Сир развернулся и уехал, но Виктор также помнил, что Удино, произведенный в маршалы через два года после него, все равно оставался командиром Второго корпуса, и, следовательно, формально продолжал руководить военными операциями здесь. Виктор счел подчинение более молодому маршалу ниже своего достоинства и отступил вместе со своими солдатами. Удино, отнесшийся к поступку Виктора с безразличием, расположился со своим штабом недалеко от Лукулена. У Марбо остались самые теплые воспоминания об этом маленьком городе. Именно здесь, после 12 лет почти непрерывной военной службы и многих ранений, он в конце концов получил подтверждение о произведении его в звание полковника.
Из Дубровны, западнее Смоленска, Наполеон писал своему министру иностранных дел с подчеркнутым беспокойством о пути к отступлению. Язык его письма был раздраженным. «Я слышал, что противник вошел в Минск, — писал он, — а где, спрашивается, князь Шварценберг? Я не знаю!» Люди, близко знакомые с дипломатическими интригами, достаточно хорошо понимали: Шварценберг был теперь известным предателем и ничего, кроме дальнейшего предательства, от него ожидать не приходилось. Минск, расположенный далеко на юге от линии отступления, приблизительно в 50 милях от реки Березины, был взят 16 ноября, три дня спустя после того, как основные силы французской армии оставили Смоленск. Теперь было очень вероятно, что обе половины устроенного русскими медвежьего капкана были близки к тому, чтобы захлопнуться.
Если это произойдет и попытки Витгенштейна соединиться с армией Чичагова увенчаются успехом, все будет потеряно безвозвратно. Вскоре распространятся новости о том, что император Франции вместе с самыми знаменитыми из своих маршалов попал в плен к русским. В надежде, что это вскоре случится, один русский генерал зашел так далеко, что раздал своим солдатам описание Наполеона.
Теперь в штаб-квартиру Удино поступили приказы как можно быстрее выступать на Борисов, город на северо-востоке от Минска, фактически стояший на Березине. Но несмотря на то что Удино вышел немедленно и двигался ускоренным маршем, он опоздал. Польский генерал, защищавший жизненно важную переправу, оказался окруженным значительно превосходящими силами, переправился на левый берег и отошел к Орше, так и не дождавшись, когда Удино придет ему на помощь. Ему удалось присоединиться к маршалу, и вдвоем они выступили назад, обнаружив, что город, мост и крепость находятся в руках Чичагова. Казалось, что медвежий капкан почти захлопнулся, и пробивавшиеся с боями остатки Великой армии оказались отрезанными.
3
Дорога от Смоленска до широкого изгиба Днепра у Орши, где великая река поворачивает на юг и извилистой дорогой несет свои волны к Черному морю, проходит через овраг глубиной около 400 футов, расположенный у города Красного. Этот стратегически важный пункт называется Лосьминский овраг и находится немного западнее того места, где русский арьергард вел бои у Красного во время летнего наступления. Бои в этом месте, на обрывистой местности, стали первой серьезной попыткой Кутузова решить судьбу отступавшей армии. Концом этой попытки стала растянувшаяся на многие мили агония французской армии, с трудом отступавшей к Неману, в безопасное место.
Терпеливость или осторожность Кутузова, какой бы она ни была, поражала и сердила некоторых из подчиненных ему командиров. Основываясь на том, что они видели своими глазами, и на донесениях, каждый день поступавших от казаков, близко соприкасавшихся с французами, они заключили, что время для решающего удара не только пришло, но уже было упущено до этого, при Вязьме, Дорогобуже и даже при Смоленске, где противник был просто не в состоянии выдержать решительного нападения.
Несмотря на это, никаких больших столкновений, кроме жестоких боев при Малоярославце, между двумя армиями не было до самого Бородина. Попытка 3 ноября отрезать арьергард Даву оказалась нерешительной затеей, легко пресеченной благодаря вмешательству Нея и Евгения де Богарне, подоспевших с подкреплением. Во время отступления каждый день происходили отдельные стычки, в которых иногда участвовали по нескольку тысяч человек, иногда по нескольку сотен. Обычно это были сражения на ходу, случавшиеся между 40 или 50 решительными французами и, может быть, парой сотен казаков, которые время от времени скакали на расстоянии пистолетного выстрела, но уже не отваживались приблизиться, чтобы пустить в дело свои длинные пики.
Казаки не приближались не потому, что им не хватало решимости, ими двигало подчинение приказам и тяга к наживе. Зачем подвергать себя риску быть убитыми, атакуя части Даву и Нея, если намного более легким развлечением были внезапные атаки из пихтовых рощ или из стоящих за этими рощами разрушенных деревень? Беспомощные люди находились здесь каждое утро, часто после обеденного привала — солдаты, которые были уже не в состоянии заряжать свои мушкеты из-за отмороженных пальцев, те, кто больше не мог идти, лишившись пальцев на ногах. Было также много умерших, у них в поясах и в подкладках шинелей еще лежало награбленное добро. Попадались даже обозы, брошенные из-за нехватки лошадей или сломанного колеса. Во многих из них кроме раненых и мертвых лежали трофеи, добытые в Москве и аккуратно завернутые в овечьи шкуры.
Значительная часть тяжелой добычи оставалась, как, например, большой крест колокольни Ивана Великого или готические доспехи из кремлевского арсенала. Немалое количество этого было брошено в озеро у села Семлево, под Вязьмой, но на дороге все еще оставалось достаточно награбленных вещей, и казаки предпочитали скорее заниматься поисками этого добра, нежели драться, несмотря на постоянную готовность сражаться за свои находки.
Пятидневная стоянка Наполеона в Смоленске дала Кутузову возможность распределить свои силы так, что теперь они перекрывали дорогу. Это также дало возможность наиболее горячим из его лейтенантов убедить командующего, что сейчас появился прекрасный шанс одним ударом взять в плен Наполеона, короля Неаполитанского Мюрата, вице-короля Италии Евгения вместе с маршалами Даву, Мортье, Бессьером, Бертье, Дюроком и Лефевром. По поводу Нея и его арьергарда они такой уверенности не испытывали, считая, что те, наверное, были слишком далеко позади и их можно будет взять в плен позднее, когда война фактически закончится и прославленные французские пленники уже будут в дороге на Санкт-Петербург. Еще оставались два корпуса Удино и Виктора, их также было необходимо учитывать, но что могли сделать 40 тысяч солдат против трех русских армий, устремившихся к ним с востока, севера и юга?
Колебания Кутузова, атаковать или нет остатки Великой армии одним решительным ударом, можно было понять, во всяком случае с его стороны. Каждый генерал в Европе того времени испытывал трепет перед Наполеоном как стратегом, и Кутузов никогда не забывал о блестяще организованных военных передвижениях, которые привели к разгрому австро-русского центра при Аустерлице, или чудовищном разгроме Бенингсена при Фридлянде, состоявшемся через 18 месяцев после Аустерлица. Имя Наполеона было синонимом победы. В дюжине больших сражений, во многих из которых сражались армии, насчитывавшие сотни тысяч человек с обеих сторон, он подтвердил это в течение нескольких часов. Было только два исключения, при Эйлау в 1807 году и при Эсслинге-Асперне на Дунае в 1809-м, когда в этой череде его блестящих побед наступала пауза, но в первом из этих случаев он заснул на поле боя, а во втором все еще пребывал в эйфории после блестящей победы при Ваграме. Репутация Наполеона как артиллериста и как человека, который мог манипулировать дивизиями, была уникальной, не только по свидетельству живых солдат, но даже в сравнении с любым знаменитым солдатом в истории. Он победил так много генералов так много раз и при таких разных обстоятельствах, что каждый военачальник, бросавший ему вызов, вступая в бой, обдумывал перспективы спешного отступления.