и поэтому невольно шли кругами.
Многострадальная лошадь Ройдира, пытаясь напиться из проруби, провалилась и утонула. Сам Ройдир свалился в замерзающую воду вслед за ней. Однако у него хватило сил выбраться, и он с трудом потащился дальше, мучимый жестокими приступами дизентерии.
У деревни Лошница Наполеон получил плохие вести из Борисова, взятого Чичаговым 21 ноября. Он и не знал, что к тому моменту, когда эти новости его достигли, Удино в течение 48 часов уже отвоевал город обратно и захватил достаточно складов, чтобы морально и физически поддержать уцелевших во время следующей стадии отступления. Нервы императора были напряжены до предела. «Кажется, мы совершаем одни ошибки», — бескомпромиссно заявил он и приказал немедленно сжечь все его бумаги, а вместе с ними много орлов — штандартов, которые его полки несли в тот далекий день, в 1796 году, когда молодой Наполеон привел их к победе у Кастильоне и открыл ворота Милана.
Затем армия двинулась дальше, надеясь, что произойдет еще одно чудо, вроде возвращения Нея.
Дорога теперь шла через бескрайние леса, более открытые участки дороги окружали гигантские березы. В этой части России деревья вырастали до невероятной длины, а их ветки, там, где не хватало сломанных телег и разрушенных домов вдоль дороги, использовались в качестве дров. Заслышав грохот орудий, авангард решил, что армия Витгенштейна пробилась на юг и соединилась с армией Чичагова, но разведчики, посланные вперед, вернулись с хорошими новостями. Грохот орудий принадлежал корпусу Виктора, продолжавшему сдерживать наступление северной русской армии на юг, и вскоре обе группы войск соединились. Солдаты Виктора с изумлением уставились на исхудавших бродяг, с трудом шедших по дороге из Москвы.
За еще одним рассказом об этой стадии отступления мы вынуждены опять обратиться к Бургойню, выжившему единственно потому, что у него было нечто гораздо большее, чем его собственная стойкость и удача. Бургойнь также сообщает об оттепели, но говорит, что ночи были почти нестерпимо холодными. Он уцелел исключительно благодаря тому, что во время долгого пути обратно нашел медвежью шкуру, которую сразу же вывернул мехом внутрь. Но сопротивление дующему ветру истощило его до предела. Чтобы выжить во время череды ночей при отступлении, ему пришлось стать безжалостным. Однажды, когда шедшие впереди солдаты, итальянцы и немцы, нашли себе убежище в церкви, Бургойнь присоединился к группе французов, которые выбили их оттуда и заняли их места.
Когда в конце июня гвардия маршировала на Москву, в ней было 35 тысяч человек, а в кровавом Бородинском сражении она не участвовала.
На следующий день он поспешил догнать императора и «Эскадрон обреченных», которые ушли далеко вперед. 22 ноября у Толочина Бургойнь встретил женщину, с которой случайно познакомился в Смоленске, в подвале с ворами, и какое-то время шел вместе с ней. Он также повстречал своего друга Гранжье, но в последующей неразберихе потерял связь с обоими. Чудовищные проявления равнодушия, свидетелями которых стал Бургойнь, чуть не сломили его, а потеря старых товарищей в боях под Красным подействовала на него так, как ничто, пережитое им в прошлом. Несмотря на это, сержант оставил нам отдельные свидетельства случаев верности и товарищества, тронувшие его. В тот день, когда он вышел из Орши, мимо него четверо солдат протащили сани, в которых лежал раненый офицер. Эти солдаты поставили свое собственное спасение в зависимость от того, удастся ли им привезти своего командира в безопасное место. Несмотря на ужасное положение, солдаты гвардии и даже менее близкие к Наполеону войска были все еще в состоянии проявлять свою верность императору. Когда вести о потере моста у Борисова достигли авангарда и император лично обратился к войскам, призывая их с оружием в руках пробить себе дорогу к границе, Бургойнь записал: «Это был прекрасный момент, который заставил нас на время забыть о наших несчастьях!» Маршал Мортье также обратился к войскам, стоявшим на обочине дороги. Армия встретила обоих ораторов криками одобрения.
Бургойнь был не единственным человеком, дух которого иногда укрепляли несчастья. Среди большого количества павших духом офицеров находился старый маршал Лефевр, чье участие в военных кампаниях началось еще в дореволюционные дни, когда он служил гусаром в армии Бурбонов. Уже в 1791-м он командовал эскортом, сопровождавшим Людовика XVI и его семью обратно в Париж, после неудачной попытки их бегства за границу. Во время русской кампании Лефевру было 56 лет, не самый подходящий возраст, чтобы спать при 22 градусах мороза и питаться кониной, запивая ее маленькими глотками данцигского джина. Однако Лефевр при этом не потерял мужества ни сейчас, ни позднее.
Во время привала на дороге между Оршей и Березиной Бургойнь услышал, как он убеждает отставших сплотиться и идти колонной, говоря им со своим сильным эльзасским акцентом: «Идите рядом! Большие батальоны лучше, чем кучка бандитов или трусов!» Несколько дней спустя, во время переправы через Березину, Марбо услышал, как он обращается с тем же призывом к толпе отставших, ожидавших своей очереди на переправу.
Однако к этому времени даже самые стойкие из ветеранов начали задумываться над тем, много ли шансов на спасение из этой проклятой страны. Собственные ощущения Бургойня, которые он испытал в период с 22-го по 25 ноября, столько времени занял марш от Толочина до реки, были типичны для большинства отставших, но имели одно отличие: ни один из сотен солдат, которые прошли через это, не выжил, чтобы рассказать об этом. Спасение Бургойня — это героическая сага в миниатюре.
Вечером 22 ноября, после наступления темноты, сержант Бургойнь обнаружил себя идущим в почти полном одиночестве, солдаты впереди и позади в изнеможении рухнули, и рядом с ним не было никого из товарищей, кто мог бы поддержать и подбодрить его. Вскоре Бургойнем овладела страшная сонливость, верный предвестник близкой смерти, и он постоянно падал, иногда от полного изнеможения, а порой споткнувшись о чей-то труп или кусок хлама. Солдаты, ослабевшие настолько, что не могли идти, пытались хватать его за ноги, и, когда Бургойнь хотел выяснить, чем он может им помочь, один из несчастных встретил его предложение рыданиями и безумным хохотом. Этот и другие подобные случаи произвели на Бургойня такое впечатление, что сержант залился слезами, но слезы, пишет он, принесли ему неожиданное облегчение, так что он опять нашел в себе силы идти дальше.
Он попробовал отрубить кусок мяса от дохлой лошади, но туша сильно замерзла, и у Бургойня, хоть он и использовал для рубки небольшой топорик, не хватило сил на это. Однако несколько кусочков замерзшей лошадиной крови, которые он пососал, спасли его, остатки сержант осторожно запихал в ранец.
Дальше Бургойнь решил заночевать в брошенной повозке.
Мертвая маркитантка, которой принадлежала повозка, и павшие нераспряженные лошади лежали в стороне от нее. Внутри повозки был еще один мертвец и солдат с ампутированной ногой, просивший воды. Бургойнь сунул ему в рот кусок замерзшей крови, но помочь раненому было уже невозможно, и тот умер на глазах сержанта. На том же самом месте Бургойнь поскользнулся на оглоблях и рухнул на груду мертвых тел. Он оказался в безнадежном положении среди одних мертвецов — все это странным образом подействовало на Бургойня. Сначала он пришел в ужас, но мгновение спустя впал в ярость. Посылая проклятия небу, ветру, армии, России и всему, что было вокруг него, сержант принялся топтать и пинать ногами трупы.
Немного успокоившись, Бургойнь поспешил дальше, несмотря на то что уже почти стемнело. Он скатился вниз с уклона высотой в 40 футов и приземлился возле брошенной повозки императорской гвардии, где рядом тлел костерок. Обнаружив здесь же конину, он зажарил кусок и приготовился провести ночь, сидя ногами к огню, а спиной к повозке. Но на этом его приключения той ночью не закончились. К нему подполз раненый казак с ужасной раной на лице и мушкетной пулей, застрявшей у него в животе. Затем из повозки появилась высокая белая фигура, и Бургойнь, нервы которого были на пределе, принял ее за привидение. Но привидение оказалось его старым товарищем Пикаром, который прошел впереди армии всю дорогу от Москвы, сопровождая императорский обоз. Он походил на привидение из-за длинного белого кавалерийского плаща.
Оба вояки обрадовались встрече, и Пикар рассказал, как солдаты, сопровождавшие обоз, в тот день вступили в жестокую схватку с 600 казаками, и им посчастливилось убить многих, а других прогнать, при этом потеряв одну повозку, разграбленную отставшими французами. В обозе оказалось несколько бутылок бренди, но, как это часто бывает, в борьбе за их обладание бутылки разбились, а их содержимое пролилось.
Бургойнь, чьи страдания были намного тяжелее, чем его товарища, попросил показать ему место, где пролилось бренди, и, когда ему его показали, он принялся пригоршнями черпать снег. У Пикара было немного сухарей, и они приготовили еду, используя в качестве супницы брошенный нагрудник от кирасы.
Как только рассвело, они проверили свое оружие и отправились дальше в надежде присоединиться к своим полкам. Однако на опушке леса они заметили казаков, атаковавших группу французских солдат, и сумели подстрелить двух, увидев, как другие провалились под лед замерзшего озера[52]. За французами погнались, но они ухитрились устроить засаду на казаков, в конечном счете убив одного из них и захватив его лошадь, к седлу которой была приторочена дорожная сумка французского кирасира. Содрав одежду с убитого, они обнаружили надетые на нем две французские военные формы, но, что оказалось более важным, в сумке нашлась бутылка великолепного джина. Бургойнь и Пикар разложили костер и сварили суп из овсяной муки и конины, приправив его солью, которую Пикар хранил в завязанной шейной косынке. «Это была самая лучшая пища, которую я ел в своей жизни», — записал Бургойнь. Всю оставшуюся жизнь он продолжал отзываться о ней так же.