Тем временем русские ускоренными темпами продолжали продвигаться на запад, и первой необходимостью стало сосредоточение разбитых французских батальонов за Вислой. Под грохот артиллерии несколько оставшихся в живых гренадеров в первые дни января переправились через реку, Гранжье резко отозвался о пруссаках, а Пикар, который только что пригрозил одному из них штыком, привел свою угрозу в исполнение, отвесив ему хороший удар в зад, перед тем как пруссак убежал. По дороге французские гвардейцы распевали свою любимую песню:
Прощание с Булонью, ла-ри-ла,
Ты будешь вспоминать!
Они остались в живых, чтобы сражаться с войсками коалиции при Лютцене, Бауцене, Лейпциге, Дрездене и перед самым падением занавеса на плато Мон-Сен-Жан у Брюсселя. Эти солдаты остались жить в легендах и будут жить в них до тех пор, пока люди говорят и пишут о войне.
Далеко на востоке, в грязном Вильно, гессенский телохранитель Ройдир продолжал оставаться свободным человеком и даже мог доставить себе удовольствие, попарившись в русской бане. Его помыслы все больше занимал побег из этой полной ненависти страны, и Ройдир завел дружбу с имевшим дурную славу офицером, наполовину шпионом, наполовину доносчиком, обещавшим тайно перевести его и его верного сержант-майора через границу в Пруссию или Великое герцогство Варшавское.
День за днем Ройдир осаждал этого человека, окружив лестью, и в конце концов они предприняли попытку побега. Гессенцам удалось добраться даже до шведской Померании, где они угодили в заградительные сети мелких чиновников, что закончилось для них арестом и заключением под стражу в городе Штральзунде. Здесь, замученные военными и бюрократами, они томились до мая, но все-таки их освободили, и оба гессенца отправились в сторону Эльбы, которую французы готовились защищать против объединенных сил русского царя, прусского генерала Блюхера и бывшего французского маршала, кронпринца Швеции Бернадота.
Наконец 23 июня Ройдир добрался до своего дома в Геттингене, где его давно считали погибшим. Поздно вечером 30 июня, когда капитан вернулся к написанию своего дневника, он услышал шлепанье маленьких ножек и был потрясен проявлением любви своих детей, Карла и Каролины, которые принялись шарить по его карманам в поисках подарков. Потом пришла его жена, Софи. «Ей, — заключил автор дневника, — я мог предложить только себя в качестве подарка».
Незадолго до этого, в Монсе, состоялось еще одно воссоединение с семьей: майор[76] Марбо встретился со своей женой. Он наконец получил увольнение, в котором ему так долго отказывали, поскольку он был таким заботливым отцом солдатам своего полка. Прошел год с момента, как Марбо в последний раз видел свою жену, они встречались, когда майор вербовал новобранцев в Бельгии, тогда еще бывшей частью империи. «Великое наслаждение, — говорил этот заслуживающий уважения человек, — вновь увидеть жену и в первый раз поцеловать нашего восьмимесячного Альфреда. Это один из самых счастливых дней в моей жизни». Именно так оно и было, особенно когда полковник вспомнил, как близко от смерти он находился, будучи на левом фланге Великой армии в тот летний день, когда его сын появился на свет.
В большом ярко освещенном дворце, оставленном Бурбонами, человек, за которого Бургойнь, Марбо и Ройдир шли на войну, сражались и терпели несчастья, работал до глубокой ночи, чтобы в течение нескольких недель создать еще одну Великую армию. То, что ему это удалось, было, наверное, самым поразительным достижением его карьеры.
Новобранцы 1813 года призывались на службу, рекрутский набор ожидался и в 1814 году, рекруты были еще совсем мальчишками, среди них не многие знали, как заряжать мушкет. Со всех гарнизонных городов собрали ветеранов, по всей стране разыскивали лошадей. Литейные цеха, где отливали пушки, работали посменно день и ночь. Три тысячи жандармов, тысячи моряков и батальоны национальной гвардии также призывались залатать брешь, возникшую благодаря людям, чьи кости белели на дороге между Москвой и Вислой. До наступления весны каждый третий мужчина во Франции носил военную форму.
Идя вдоль строя оставшихся в живых солдат императорской гвардии в Трианоне, в январе, Наполеон задержался, остановившись перед молодым бароном Де Бургуэном, который позже станет сенатором и пэром Франции. Бургуэн — один из 30 уцелевших из полка, за полгода до этого перешедшего через Неман, имея в своем составе 1500 человек. Наполеон осведомился о возрасте молодого лейтенанта, на что тот ответил, что ему 21 год. «Это был возраст всего полка, — горько сказал стоявший рядом с императором полковник, — и этой молодежи досталось больше всех!» Двадцатиоднолетний ветеран воспользовался преимуществом своего положения и попросил повысить его в звании до капитана, сославшись на то, что после недавних испытаний он чувствует себя годным для командования людьми. Наполеон собрался было удовлетворить его просьбу, как он всегда делал, когда молодые офицеры или рядовые, доказавшие свою верность, обращались к нему напрямую, но полковник обратил внимание императора на то, что Бургуэна только три месяца назад произвели в лейтенанты.
Император улыбнулся. «Лестницы не созданы для того, чтобы перепрыгивать через ступеньки», — ответил он.
Этот совет он мог дать самому себе, когда в первые годы XIX столетия вознамерился превратить Европу в федерацию.
Глава 12«Мои потери реальны, но противник не может в них поверить»[77]
1
Кампания закончилась. Ее последствия, включая падение Наполеона и крушение империи в последующие 16 месяцев, будут влиять на политику Европы вплоть до XX столетия, и это влияние перейдет, возможно, и в XXI век. Ни правительства Европы, ни их более прогрессивные соседи никогда больше не воспринимали Россию как полудикую страну, где единовластно правит далекий царь. Большая и непредсказуемая — такой она навсегда осталась в представлении государственных мужей и стратегов, медведь, которого можно попытаться травить, но не считаться с ним нельзя, великий вакуум, в котором армии исчезают, чтобы больше никогда не появиться вновь. Во время первых зимних месяцев 1812 года соотношение сил в Европе распределилось в пользу России, так оно и будет, несмотря на долгий путь этой страны к ее современному статусу и выходу Соединенных Штатов на лидирующие позиции. Только один человек предвидел это более чем за два столетия, и этот человек разрушил все, что было им достигнуто, пытаясь претворить свою теорию в практику. И как в подтверждение его горького опыта Адольф Гитлер попытался проверить ту же теорию в 1941 году — результат был совершенно идентичен.
«Эта война, — писал Наполеон на острове Святой Елены, — должна была стать самой знаменитой войной современности. Это была война здравого смысла и истинных интересов; война за мир и безопасность для всех. Она носила исключительно примирительный и оборонительный характер как для Европы, так и для всего Европейского материка. Ее успех установил бы новое соотношение сил и явил бы новые коалиции, благодаря которым на смену бедствиям настоящего пришло бы спокойствие и порядок в будущем.
В этом случае амбиции, с моей точки зрения, не играют никакой роли. В возрождающейся Польше, которая была замковым камнем свода всего здания, я бы позволил занять престол прусскому королю, великому герцогу Австрийскому. У меня нет желания завоевывать новые земли, и я оставляю себе только славу, творя благие дела, и благословение потомства». Было ли это сказано со всей искренностью, или Наполеон преследовал задачу, которая занимала его в последние годы жизни: создание легенды вокруг себя? Никто не может быть до конца уверенным, но и сегодня немало властей предержащих, готовых оправдать Наполеона за недостаточностью улик. И в этом кроется великолепная ирония. И сейчас Россия столкнулась с похожей ситуацией. В октябре 1964 года Китай — самая большая по количеству населения страна на Востоке — взорвал свою первую ядерную бомбу. Звание непредсказуемых перешло к Пекину.
Остается подсчитать убитых, и здесь опять добиться истины трудно. Потери французов, как и следовало ожидать, исчисляются из количества всех солдат, участвовавших в войне, но, как мы видели в начале нашего рассказа, данные о количестве войска, переправившегося через Неман, в разных источниках варьируются очень сильно — от 320 до 600 тысяч человек. То же самое и с потерями. Некоторые подводят итоги войны, склоняясь только к преувеличению, в попытках опорочить Наполеона, те же, кто сделал для этого человека-легенды все, что было в их силах, занижают количество погибших. Хорошим примером этого могут послужить данные, представленные Марбо.
Его арифметика была столь же хороша, как и верность императору. Там, где он имел прямой доступ к спискам личного состава, не возникает сомнений в его честности. Мы располагаем данными о количестве убитых в его собственном полку. Марбо начал войну, имея в своем распоряжении 1018 солдат различного звания, во время остановки в Полоцке его 23-й егерский полк был усилен 30 кавалеристами, таким образом, общее количество солдат выросло до 1048. Из них 109 были убиты, 77 взяты в плен, 65 искалечены и 104 человека пропали без вести. В феврале 1813 года полк насчитывал 693 человека офицеров и рядовых.
Но Марбо, как мы уже убедились, был исключительно ревностным и умелым офицером. И совсем другое дело, когда Марбо пытается определить общее количество потерь, основываясь на докладе о состоянии личного состава, который ему представил генерал Гурго, адъютант императора. Здесь он скорее заблуждался или писал пристрастно. Указывая общее число вторгшихся в Россию войск в количестве 325 900 человек (из которых 155 400 были французами), Марбо утверждал, что в конце кампании чере