1
В сердце Аяччо имеется тихая старинная четырехугольная площадь. Она расположена за собором, и на нее выходят узкие тенистые улочки с платанами и вязами. На одной из этих улиц — рю Сан-Карло стоял каменный дом в четыре этажа. Стены старого дома покрывала желтоватая штукатурка, и все окна, по два на каждом этаже, были прикрыты покрашенными в серый цвет ставнями.
Аяччо был не богатым городком, но дома, стоявшие за собором, выглядели вполне прилично, и их занимали старинные корсиканские семейства. Этот дом принадлежал семейству Бонапарт, которые в то время прославились только тем, что были весьма многочисленны. У них было двенадцать детей, но четверо из них умерли, а восемь оставшихся заполоняли большие и малообставленные комнаты и коридоры, выдувавшиеся сквозняками, дети шумели, пели, спорили и ссорились. Их головки выглядывали из-за ставень. Они смело карабкались на плоскую крышу и играли на улице и на узкой аллее возле дома.
Глава семейства Карл-Мария Бонапарт, которого обычно называли Карло, был юристом, говорливым и напористым. Он был высоким и стройным, с оливковой кожей и красивым носом. Его глаза никогда не были спокойны — они сверкали, танцевали и горели.
Мать — Летиция — принадлежала к благородному семейству Рамолино и принесла с собой юристу приданое. Правда, оно было невелико — семь или восемь тысяч франков. Когда мадам Бонапарт сочеталась браком с Карло, она была красавицей, ей в то время было четырнадцать лет. У нее были красивые темные глаза и привлекательное умное лицо. В доме на рю Сан-Карло стоял большой диван с высокими подголовниками. Это был удобный диван, хотя несколько потрепанный, именно с него по-настоящему начинается история семейства Бонапарт.
2
Карло поддерживал Паоли, возглавлявшего независимую партию на Корсике, когда Генуэзское правление было перенесено во Францию. К этому времени в семье родились две дочери. Они вскоре умерли. Потом на свет появился Жозеф; казалось, что он стремится зацепиться на этом свете. Кроме того, очередное дитя собиралось вскоре осчастливить семейство. Летиция решила — куда бы ни отправился ее любимый Карло, она последует за ним. Когда он поднимался в горы, чтобы там присоединиться к клану Паоли, она была вместе с ним. Несколько месяцев они жили в пещерах и часто засыпали на открытом воздухе. Им приходилось двигаться по горным перевалам и форсировать бурные разлившиеся реки.
— Наше дитя будет мальчиком и станет солдатом, — заявил Карло. — Никогда так рано не начиналась военная карьера.
Он оказался прав. Это был мальчик, и он стал полководцем.
Они продолжали играть в прятки с французскими войсками, когда Летиция поняла, что пришло время рожать. Она, волнуясь, сообщила новость мужу.
— Пожалуйста, Карло, я хочу, чтобы наш сын родился в нашем доме, а не где-то под кустом. Почему бы нам сейчас не вернуться домой?
Карло очень серьезно относился к военным делам. У него на куртке было нашито полдюжины карманов, и в каждом из них находился пистолет. Он начал их перебирать и раздумывать.
— Дорогая малышка Летиция, — шепнул он. — Со мной никто не делился, но мне кажется, что дела обстоят паршиво. Я тут ничего не могу поделать. Если ты хочешь, мы вернемся домой. Даже если французы в Аяччо станут подозрительно на нас поглядывать.
Когда они наконец добрались до города, Летиция понимала, что они прибыли тютелька-в-тютельку.
— Мне нужно сразу отправиться на мессу, — сказала она мужу.
Старый дядюшка Лючано и родственница, жившая вместе с ними, принесли старинное плетеное кресло и в нем Летицию понесли в церковь. Кресло поставили за задним рядом скамей в церкви, и это оказалось правильным, потому что только священник начал читать проповедь, как у Летиции начались схватки. Дядюшка Лючано, ранее служивший в церкви, а теперь ушедший в отставку и сильно страдавший от ревматизма, взялся за кресло с одной стороны, а взволнованный Карло — с другой.
— Не торопись! — с трудом прошептал Лючано.
— Хорошо, но все равно, дядюшка Лючано, нам следует поторапливаться.
Они отправились домой и еле успели вовремя. Когда они дошли до дома, у них не осталось времени, чтобы внести Летицию внутрь и отнести ее в спальню наверху: малыш-мальчишка, будущий солдат родился на диване в нижнем зале.
Это был дохленький человечек с большой головой, но даже сразу после рождения, казалось, что он все замечал. Все запомнили, что младенец не возвестил свое вступление в свет плаксивым, как мяуканье котенка, плачем. Нет, он издал громкий, настойчивый крик. Все, кто слышал этот крик впоследствии вспоминали, что он как бы пытался сказать:
— Вот я наконец появился и хочу, чтобы все поняли — все, что я пожелаю — я получу от жизни.
Младенца назвали Наполеон.
Тем временем армия Паоли потерпела серьезное поражение, и постепенно протест против французской оккупации пошел на спад. Карло решил, что он сделал все, что было в его силах, и отошел от движения. Позже его назначили на пост податного чиновника в суде Аяччо с жалованием шестьдесят фунтов в год. Ему эта сумма показалась настолько высокой, что он сразу начал строить столовую в старом каменном доме, а к ней чудесную террасу, где семейство собиралось по вечерам.
Но его годового жалования было недостаточно для огромного семейства. К тому же глава дома обладал экстравагантным вкусом, поэтому Карло приходилось немного заниматься юридическими делами. Он появлялся на работе в бархатном сюртуке с отделкой из кружев и поджидал клиентов. Но дети прибывали на белый свет с большей регулярностью, чем клиенты; семейству по временам приходилось достаточно туго.
Теперь следует представить всех детей семейства: Жозеф, Наполеон, Люсьен, Элиза, Луи, Полина, Каролина и Жером.
Дети были красивыми и умными, некоторые из них были очень похожи на храбрую матушку Летицию. Другие же обладали чертами характера, заимствованными от их легкомысленного отца.
3
Даже в то время, когда был жив папаша Карло, семейство жило весьма скромно. Карло был достаточно умен и умел заводить высокопоставленных друзей, но ему никогда не удавалось заработать достаточно денег, чтобы прилично содержать семейство. Эта проблема почти целиком лежала на плечах его жены — прекрасной Летиции, которой удалось сохранить остатки красоты до конца дней. В женщине было заложено глубочайшее чувство ответственности по отношению к семье и детям, и она обладала здравым смыслом. Каким-то образом ей удавалось кормить семью, и она ни минуты не сидела без дела. Она шила платья для своих дочерей и постоянно перераспределяла старые костюмчики среди своих мальчишек.
Жозеф был старшим среди оставшихся в живых детей и должен был заняться юриспруденцией. Хотя ему лучше подошло бы банковское дело. Даже будучи мальчиком, он где-то доставал деньги и умел удержать их в руках. Часто, когда его отец ничего не добавлял в тощий семейный кошелек, Наполеону приходилось слышать отрывки разговора между матерью и старшим братом.
— Маман, маман, я не могу это сделать! Я не кую деньги!
— Жозеф, у тебя всегда есть деньги. Мне это прекрасно известно, сынок. Я тобой горжусь, хотя мне непонятно, где мальчишка может достать столько денег. Пожалуйста, поделись деньгами всего один разочек.
— Маман, так нечестно. Почему бы нашему отцу…
— Достаточно! — Летиция никогда не позволяла критиковать удивительного человека, которому она отдала свою любовь.
— Банкиры, на которых ты работаешь, тебе помогут. Ты что хочешь, чтобы твои братья и прелестные сестрицы ходили голодными?
Жозеф всегда сдавался перед материнским натиском, и на столе появлялась дешевая рыба, а то и нога чудесного корсиканского барана. После того как Карло умер во французской больнице от рака, вся ответственность за денежные дела семьи легла на широкие плечи Жозефа. Его к тому времени избрали членом муниципального совета Аяччо. Именно поэтому Наполеон больше всех любил старшего брата и одаривал его коронами.
На самом деле совсем не обязательно было страдать от нужды храброй Летиции и ее многочисленному выводку. На свете существовал дядюшка Лючано. Он занимал в церкви пост архидиакона. В старости он стал жить вместе с ними. У него была сутулая фигура, горбатый крупный нос, и он сильно страдал от ревматизма. У него была холодная комната на третьем этаже, которую он редко покидал.
Ему перепоручили заботу о семейных финансах и той малости, что осталось от приданого Летиции. Старик считал, что деньги не стоит тратить. Их следует отдавать в рост под проценты, и тогда с течением времени их станет больше. Ни при каких обстоятельствах не следовало тратить деньги. Его не волновало, если шумные детишки страдали от голода. Старый мешок с костями подобные проблемы не волновали. Их все равно кто-то накормит. Женщина, жившая внизу, которую он уважал за ее трудолюбие и храбрость, что-нибудь да придумает. Ей всегда удавалось это сделать.
Когда к нему являлась взволнованная Летиция и молила дать ей денег, он только качал головой и тихо бормотал, что в данный момент у него на руках нет свободных денег.
— Но нужно что-то сделать! — кричала мать. — Дядюшка Лючано, я вне себя от отчаяния. Мы должны деньги мяснику и булочнику, они мне не дают в долг.
Дядюшка Лючано смотрел на нее из-под густых бровей и недовольно хмурился.
— Женщина, вы слишком вольно обращаетесь с деньгами. Так происходит все время, иначе вы бы не просили так часто, чтобы я вызвал кровь из камней. — Он продолжал хмуриться и что-то бормотать. — Хорошо, — наконец говорил он. — Я сейчас все посчитаю. Возможно, мне удастся дать вам кое-что. Приходите попозже.
Все думали, что жадина дядюшка держал деньги в спальне, но никто не догадывался, где же он их прятал. Малышке Полине удалось открыть его секрет.
Она была любимицей семейства — тоненькая девочка, настолько прекрасная, что Наполеон всегда считал ее самой прелестной женщиной в мире. Но это случилось гораздо позже, когда она выросла и проводила большую часть времени на кушетке (сначала это была та самая кушетка, на котором родился Наполеон, а затем она возлежала на более дорогих и красивых диванах и кушетках). Вокруг нее собирались воздыхатели и болтали не переставая о разных пустяках. А пока что у малышки была хрупкая фигурка и она постоянно нарушала все домашние правила.
— Мари-Полина, — временами ее мать была вне себя. — Почему я позволяю вам столько вольностей? Почему я вас не наказываю за все шалости?
— Маман, неужели я действительно так плохо себя веду? — удивлялась девочка. — Я этого не хотела.
Наполеон больше всех обожал эту шаловливую девчонку — так было до конца жизни.
Как-то утром неутомимая Полина влезла на третий этаж и через раскрытую дверь заглянула в комнату дядюшки Лючано. Он спал настолько крепко, что его не разбудила муха, сидящая у него на кончике носа.
Через некоторое время в спальне послышались громкие крики, слышные даже на площади, куда выходили окна спальни.
— Женщина! Летиция! Поднимайся ко мне побыстрее!
Летиция одним духом взлетела по узкой лестнице и увидела, что старик перевесился через край постели и что-то кричал абсолютно спокойной Полине, сидевшей на полу и подоткнувшей юбки под маленькими белыми коленками. Девочка нашла мешок, где хранились деньги. Она позже объяснила, что мешок хранился под постелью и его можно было достать только снизу.
Девочка была собой очень довольна. Она развязала завязки мешка и рассыпала серебряные и золотые монетки по полу. Когда пожаловала ее мать, малышка спокойно собирала монеты в равные кучки.
— Посмотрите, маман, это — денежки. Сколько денежек!
— Эту девчонку следует наказать! — возмущался дядюшка Лючано. Когда я увидел, что она пытается сделать, я ей приказал уйти отсюда, но она не обратила на меня никакого внимания. Это очень дурной ребенок.
— Дядюшка Лючано, откуда эти деньги?
Старик давно придумал объяснение.
— Это не наши деньги. Они принадлежат одному горожанину. Он ходил в ту церковь, где я работал, и он знал, что мне можно доверять. Я вкладывал для него эти деньги в выгодное дело. Забери их скорей у непослушной девчонки! Что я стану делать, если пропадет хотя бы одна монетка?
Летиция верила ему и считала, что святой человек не может лгать. Она отругала Полину, собрала все деньги дрожащими руками, и все монеты оказались снова в мешке.
— Вот, дорогой дядюшка, — сказала она, передавая мешок в его хищные старческие руки. — Вот все деньги, не сердитесь на малышку. Она — хорошая девочка и не понимала, что делает.
Дядюшка Лючано немного успокоился, — Ладно, только пусть она тут больше не появляется никогда!
Когда спустя несколько лет старик умер, они обнаружили, что он сохранил для семейства достаточно крупную сумму денег. Летиции эти деньги очень пригодились. Она решила, что они пойдут на получение образования мальчиками. Их у нее было много — Наполеон, Люсьен, Луи и малышка Жером. Они все должны получить образование во Франции, а семейство как-нибудь проживет. Ей всегда удавалось их одеть и накормить, и так будет и впредь.
4
Если бы кто-либо понаблюдал за детьми Бонапартов, они показались бы ему полны противоречий. У них были совершенно разные характеры и наклонности, как это бывает в больших семействах. Спокойный и деловой Жозеф, очень способный Наполеон, бойкий Люсьен, прелестная Полина, пухленькая и самоуверенная Каролина… Они отличались внешне, по темпераменту и по способностям.
Но в иных обстоятельствах они были единым целым. Это было столетие, считавшееся передовым и ярким, но люди пока еще не научились пользоваться ванной и считали, что чистоту вполне может заменить щедрое использование духов. Дети Бонапарта были на удивление чистенькими. Мадам Матушка вывела закон: «Все каждый день должны принимать ванну». Ей не пришлось прилагать силы, чтобы исполнить этот закон. Дети спорили из-за очередности вымыться в небольшой и часто латаной семейной ванне. Для них этот процесс стал любимым ритуалом, и все они обожали чистоту всю свою жизнь. Это в большей степени касалось Наполеона. После каждого кризиса, каждого выигранного сражения, окончания дипломатических интриг и достигнутых государственных решений он прежде всего расслаблялся в горячей ванне.
Казалось, все дети переболели одинаковыми болезнями в одном и том же возрасте. Жозеф переболел корью в семь лет. Так же в семь лет болел корью Наполеон, затем Люсьен и все остальные дети. Они смеялись над одними и теми же шутками и грустили при одних и тех же обстоятельствах. Кроме пожалуй, Люсьена. Он казался слабым звеном в крепких семейных цепях.
Обожая горячую воду и чистоту, дети семейства Бонапарта отличались отсутствием стыдливости. Они могли голяком отправиться принимать ванну и вылезти оттуда, даже не потрудившись прикрыться полотенцем, и их не смущали глядящие на них посторонние глаза. Можно привести еще одну историю, связанную с Полиной.
Казалось, что у нее полностью отсутствует способность смущаться. Она могла бегать по дому совсем голой и иногда даже пыталась в таком виде выскочить на улицу. Когда Летиция в первый раз увидела это, она ее схватила за ухо и втащила в дом.
— Маман, я не сделала ничего дурного, — протестовала девочка. — Я — хорошенькая. Я уверена, что очень хорошенькая. Разве вы так не считаете, маман? И людям будет приятно взглянуть на меня. Если ты — тощая, или наоборот очень толстая, или у тебя кривые ноги, тогда нужно прикрывать себя одеждами.
— Мари-Полина, запомни навсегда — ты не должна так себя вести. Никаких прогулок нагой! Даже плохие уличные женщины не ведут себя подобно тебе!
Полина захихикала.
— Эти женщины ужасно выглядят без одежды. Им не следует обнажаться, если они не хотят потерять кли…
— Полина! Полина! Как ты смеешь говорить такие дурные вещи? Где ты об этом узнала? Я вижу, мне придется с тобой повозиться.
5
Постоянным фактором жизни на острове была вендетта, и клан Бонапартов всегда серьезно относился к этому. Оскорбление одного из них было ударом по семейной гордости, и следовало сразу нанести ответный удар.
Здесь время рассказать историю о сеньоре Санлуцци и ведре помоев. Наполеон возвратился из французской военной школы и обнаружил, что его братец Люсьен твердо занял позицию любимчика и заводилы среди своих старших и младших братьев и сестер. Наполеону никогда особенно не нравился уверенный в себе и напористый Люсьен, и его возмутило, что все признали его лидерство и обращались постоянно к нему за советами. Вскоре произошло нечто такое, когда семейство начало сравнивать двоих братьев.
С целью экономии семья сдала третий этаж их дальней родственнице сеньоре Санлуцци. Она была вдова и жила одна. Женщина она была упрямая и пыталась все делать по-своему, не обращая ни на кого внимания. Ее страшно раздражал вид красивого Карло, шагающего в бархате и кружевах и щедро тратящего деньги. Как-то утром она опрокинула на него ведро с помоями, когда Карло на секунду остановился у двери перед тем, как отправиться на службу.
Это считалось ужасным оскорблением. Наполеон находился в небольшой пристройке, которую соорудили для него, когда он был совсем маленьким. Он иногда там занимался своими делами. Луи принес ему неприятные вести.
— Братец, имя Бонапартов вымазано в грязи! Ты срочно нужен.
Он быстро побежал в дом и там увидел всех детей, кроме Люсьена и Жозефа, которые были во Франции. Все были весьма мрачными, даже малышка Каролина и младшенький Жером, которому еще не исполнилось четырех лет… Когда Наполеону все объяснили, лицо у него разгорелось в предвкушении битвы. Он начал думать.
Люсьен вошел в комнату с довольной улыбкой.
— Все в порядке, — заявил он, — я уговорил маман подать на нее в суд. Это ей обойдется в копеечку.
Наполеон был поражен.
— Кажется, ты кое о чем забыл. Забыл, что значит слово «вендетта».
Люсьен удивился, что кто-то посмел с ним спорить.
— Вендетта? — захохотал он. — Конечно, Набулеоне. Но мы отомстим ей, если ударим ее по самому уязвимому месту — по кошельку!
— Оскорбления никогда не разрешались в суде.
Наполеон пристально посмотрел на брата, а потом обвел лица других братьев и сестер.
— Мы должны отомстить за это ужасное оскорбление. Она женщина, поэтому ее нельзя вызвать на дуэль и мы не можем применить к ней силу. Мы должны унизить ее. Я расскажу вам о том, какую роль каждый из вас станет играть в плане, разработанном мною.
Ты, Элиза, Полина и малышка Каролина будете играть пассивную роль, но важно, чтобы вы все выполнили очень точно. У нее больные ноги, поэтому она почти не покидает дом и любит поговорить с вами и узнать последние сплетни. С этого момента никто из вас не должен с ней общаться. Все перестают с ней разговаривать, даже смотреть на нее не будут. Когда она сойдет вниз, никто не должен обращать на нее никакого внимания.
— Минуточку, — сказал Люсьен. — Почему ты все берешь на себя? Я уже обо всем договорился с Маман, нам не нужны ваши советы, господин Наполеон.
Наполеон резко обратился к брату.
— Люсьен, все, что я о тебе слышал, оказывается правдой. Ты постоянно все делаешь не так. А теперь помолчи.
— Полина, — он обратился к признанной красавице семейства, — что ты станешь делать, если эта женщина появится и попробует с тобой заговорить?
— Я ей скажу: «Доброе утро, тетушка Катерина», и больше ничего.
— Нет, нет, Полина, ты вообще не должна с ней разговаривать. Держи глаза опущенными и не смотри на нее, будто ее не существует или она превратилась в привидение. Тебе понятно?
Полина была веселой, общительной девочкой, и ей не нравилась роль, которую она должна была играть. Но ей пришлось сказать:
— Да, Набулеоне, я все понимаю и стану молчать.
— А ты, малышка Каролина?
Каролина была пухленьким ребенком с милыми ножками и прелестной круглой попочкой. У нее был яркий цвет лица и горячий темперамент.
— Ты сказал, чтобы я не разговаривала с ней, я так и сделаю. Но почему мне нельзя снять башмак и запустить его в тетку? Или еще — она наступит на коврик, а я его из-под нее выдерну!
— Каро, ты у нас умница. Но я могу тебя уверить, что ей будет очень плохо, если мы не станем обращать на нее никакого внимания.
Люсьен опять попытался вмешаться.
— Я все еще живу в нашем семействе, кажется, вы все об этом позабыли. Набулеоне, ты можешь попробовать сделать по-своему, но посмотрим, что из этого выйдет.
Он покраснел и со злостью вылетел из комнаты. Никто даже не обратил на это внимания.
Луи не мог дождаться, когда ему сообщат о роли, которую он был должен играть в этой комедии.
— Что мне делать? — спрашивал он. — Может, ночью спеть у нее под окном?
— Луи, ты каждое утро носишь ей воду из колодца, — сказал Наполеон. — С этих пор у нее не будет воды, если только она сама не спустится вниз и не принесет себе воду.
— Ой, ей это не понравится! — радостно захихикал Луи.
— Все, что приносят для нее, должно теперь оставаться внизу — ее почта, покупки и продукты. Один из вас обычно поднимал все это наверх. Теперь все останется лежать внизу, и она может, если пожелает, спуститься вниз и сама все поднять себе в комнату.
— Она просто лопнет от злости! — кричал Луи.
— Обычно, когда к ней кто-то приходит, внизу звонит колокольчик. Теперь он будет молчать, а мы скажем посетителям: «Мы не имеем никаких дел с сеньорой Санлуцци. Она для нас не существует, и мы будем оскорблены, если вы отправитесь наверх к ней». Так обычно поступают во время вендетты. Те, кто не с нами, против нас! Нет промежуточного положения. Думаю, к ней совсем перестанут ходить люди.
И для вас еще одно задание, Луи. Если заткнуть трубу, висящую над крышей, дождевая вода станет там накапливаться и потечет по стенам ее комнаты и кухни. Как только ее не будет, тебе нужно заполнить ее трубу землей и камнями. А потом мы все станем молиться, чтобы пошел дождь.
— Она очень скоро сойдет вниз и станет просить прощения у нашего отца, — заключил маленький стратег, — и будет молить прощение, стоя на коленях.
Днем сеньора Санлуцци подошла к лестнице. Вокруг никого не было видно. Кроме того, стояла мертвая тишина. Наконец она позвала.
— Куда все подевались? Элиза, я видела, как ты побежала в столовую. Это была ты, Элиза! И я слышала, как где-то хихикала Полина. Прекратите так себя вести. Почему ленивец Луи не принес мне воду? Я видела, как Канлетто приносил мясо. Он должен был оставить его для меня.
Тишина. Она еще покричала, но никто не откликнулся. Сеньора Санлуцци мрачно вернулась к себе.
На следующее утро она проснулась рано и услышала, как Карло собирается покинуть дом, чтобы отправиться на работу. Он подошел к двери и остановился, чтобы взять шляпу. Сеньора Санлуцци прихромала на верхнюю лестничную площадку.
— Вам известно, что тут происходит? Я хочу, чтобы вы отругали этих маленьких извергов. С позавчерашнего дня у меня нет ни капли воды, никто не отвечает, когда я зову. Карло Бонапарт, я требую, чтобы подобные вещи прекратились! Вы меня слышите?
Видимо, глава семейства ее не слышал. Он взял шляпу, надел ее и вышел вон, громко захлопнув за собой дверь.
Возмущенная женщина продолжала орать.
— Летиция, Элиза, Люсьен, Луи!
В ответ — ни звука. Дверь была закрыта, и никто не появился.
Позже возмущенная женщина взяла в руки большой кувшин и начала с трудом спускаться по лестнице. Через несколько ступенек она останавливалась, чтобы отдохнуть и прислушаться, надеясь, что ее мучители раскаются. Ничего подобного! Когда она возвращалась от колодца, сгорбившись вдвое от тяжести кувшина, ей удалось перехватить Наполеона, который шел домой.
— Ты! — закричала старая дама, ставя кувшин на землю и вся кипя от ярости. — Это все ты придумал!
— Возможно, вы правы, — ответил мальчик. — Только не делайте поспешных выводов, тетушка Катерина. Я с вами разговариваю, только потому что вам должна быть известна наша цель. С этих пор с вами не станет разговаривать никто из нашей семьи.
Тетушка бурно задышала, а потом спросила:
— И долго?
— Все зависит от вас. Молчание будет продолжаться до тех пор, пока вы не будете просить прощения у моего отца… на коленях!
— У меня есть гордость! — возмутилась сеньора. — Я не собираюсь просить прощения у этого пижона! Вам ясно? Никогда! Никогда!
Наполеон насмешливо поклонился.
— Все зависит только от вас, сеньора!
Она внезапно схватила кувшин и выплеснула воду в него. Но Наполеон ждал этого и быстро отскочил в сторону. На него не попало ни капли. Мальчик подошел к двери и закрыл ее за собой.
Прошло две недели, и дети с сомнением и надеждой внимательно глядели в небо. Погода стояла великолепная. Дни были ясными, и солнце немилосердно поджаривало старый каменный дом. Потом вдруг появилось облачко. Вначале оно было не больше мужской ладони, но вскоре заполнило небо Корсики и все вокруг потемнело. Дождь лил два дня, и два дня дети потихоньку радовались этому.
Третий день был воскресеньем. Все члены семейства собирались отправиться в собор на раннюю мессу, когда наверху открылась дверь. Сеньора Санлуцци появилась на площадке. У нее было трагическое лицо, и она стала медленно и с трудом спускаться вниз.
— У нее нет белого флага, — шепнул Наполеон матери на ухо. — Но она тем не менее собирается капитулировать.
— Бедняжка Катерина. Мне ее очень жаль. Она всегда была такой гордой.
Побежденная жиличка верхнего этажа медленно спускалась по лестнице. Она крепко ухватилась старческой рукой за грубо вырезанного в конце перил орла (возможно, это был знак будущего), остановилась и негодующе огляделась вокруг.
— Со стен капает вода, — сказала она. — Почему вдруг начала протекать крыша? Я уверена, что это не только проделки природы. Я уже не могу сопротивляться. Я сдаюсь, — она повернулась к главе семейства, — Карло, прошу вас, простите меня. Мне не следовало так делать.
Наполеон отвечал ей.
— Тетушка Катерина, вы не выполнили еще одно условие примирения. Левое колено должно коснуться пола, но мне кажется, что отец, видимо, от этого условия откажется.
У Карло Бонапарта было множество отрицательных черт, но он был приличным и дружелюбным человеком. Он улыбнулся и протянул руку.
— Моя дорогая Катерина, извинения вполне достаточно.
Легация также хотела покончить с враждой.
— Катерина, вы можете пойти на мессу вместе с нами. Тогда соседи поймут, что мы помирились.
— Луи, — добавил отец, — когда мы вернемся, отнеси тетушке воды.
— Катерина, вы должны с нами пообедать, — предложила Летиция.
На следующий день Полина отнесла наверх почту для тетушки.
— Дитя мое, — сказала сеньора. — Я уверена, что все это задумал Наполеон. Отчего он так изменился? Он всегда был таким спокойным мальчиком. Сейчас все совершенно по-иному.
— Да, тетушка Катерина. Мне кажется, что он впредь будет сильно отличаться от остальных людей.
6
Как-то Летицию спросили, какой день был самым приятным в ее жизни, и она без колебаний ответила:
— Пасхальное Воскресенье. До того, как умер мой милый Карло.
— Это никак не связано с великими свершениями в семейной жизни? Победами или коронациями?
— Нет, нет. Все было гораздо проще.
— Что же было необычного в этот раз?
— Это был единственный раз, когда на обед собралось все наше семейство. Присутствовал даже малышка Жером. Правда, он, был еще слишком мал, и мне пришлось держать его на коленях. Он так энергично размахивал своей ложкой. Я вспомнила… — мадам Летиция замолчала, — всех наших остальных детей, которые умерли совсем маленькими. Но в тот момент, они, казалось, были вместе с нами. В особенности моя милая Мари-Анна… Мне казалось, что она мне улыбается. Наверно, все это мне раньше приснилось, но все равно это был прекрасный день.
Чтобы лучше понять семейство Бонапартов и характер его отдельных членов, следует поговорить об общих обедах, какую пищу они ели и о чем разговаривали за столом.
Мадам Летиции всегда было сложно выбрать правильное время, чтобы подавать пищу на стол. Карло Бонапарт до конца жизни оставался красивым и непредсказуемым и протестовал, не желая, чтобы они начинали обед до его прихода, а сам никогда не являлся вовремя. Они высылали малышку Каролину, и она караулила до тех пор, пока отец не заворачивал на их улицу по дороге домой. Малышка быстро бежала домой и громко кричала.
— Папа идет! Я его видела!
Наполеон, когда приезжал на каникулы, не всегда присутствовал во время обеда. Но это не представляло трудностей для матери. Он мог съесть то, что оставалось, и поглощал пищу весьма рассеянно, думая о чем-то своем. Иногда рядом с ним усаживалась Полина. Как-то раз она его спросила, что он ест, и он рассеянно взглянул на нее.
— Я не знаю, Полина. Что-то лежало на тарелке, и я начал есть.
Она нахмурилась и начала разглядывать то, что лежало на тарелке.
— Наверно, это оставили для тебя. Тебе это нравится?
Наполеон внимательно посмотрел на тарелку.
— Теперь, когда ты об этом спросила, должен тебе признаться — не очень.
Люсьен часто пропускал общую трапезу.
— Где ваш брат? — спрашивала Летиция, занимая место в конце стола.
И кто-нибудь отвечал.
— Люсьен? Он со своими ужасными друзьями, о чем-то с ними спорит, поэтому не идет домой.
Люсьен постоянно с кем-то спорил — дома и с друзьями, во время еды, после нее, на улице и в клубе якобинцев [53] — везде, где он мог найти слушателей. Он был убежден, что может стать известным оратором, и большинство семейства было с ним согласно. Но он им частенько доставлял большие хлопоты.
Полина также не была послушной девочкой. Она была убеждена, что дама не станет сидеть за столом во время еды, она должна полулежать на кушетке.
— Маман, так всегда было в дни Римской империи, — заявляла она. — Тоже самое относится и к мужчинам, и это было правильно.
— Неужели тебе хочется есть, лежа на кушетке? — спрашивала ее мать. — Это же так неудобно.
— Нет, маман. Мне так больше нравится, и ты попробуй.
— Кто же станет подавать еду, если мы все окажемся на диванах?
Эта проблема совершенно не интересовала жеманную девочку. Иногда ей удавалось сделать по-своему. Так случалось, когда присутствовала бездетная тетушка Гертруда. Она забирала с собой еду и выходила в другую комнату. Когда ее пытались за это отчитать, она обычно отвечала.
— Мне доставляет удовольствие следить за ней. Я никогда не видела, чтобы кто-то умел так красиво есть. Вам известно, что она может, лежа на спине, съесть тарелку супа, не пролив ни единой капли?
Но мы несколько отвлеклись. Итак, речь шла о пище. Бонапарты никогда не могли договориться по поводу того, что следует подавать на стол. Когда Летицию спрашивали об обеде, который ей понравился, она обычно отвечала.
— О, это был такой спокойный обед! — и улыбалась. Это значило, что процесс приема пищи прошел без скандала.
Но так бывало весьма редко. Когда их единственная служанка Катерина приносила главное блюдо, сразу начинались язвительные реплики и кто-то обязательно говорил.
— Вот сейчас мы и узнаем, кто же у нас любимчик? — говорила мать, имея в виду того, чье любимое блюдо подавали сейчас на стол. У каждого из детей было свое любимое блюдо.
Те, кто долго жил во Франции, конечно, стали предпочитать французскую кухню. Им нравились особенные блюда со странными соусами, острые закуски и жирные десерты. Даже корсиканский барашек им уже не нравился, если к нему не подавали гарнир. Им начали нравиться необычные овощи, рис и томаты. Томаты послужили предметом спора между приехавшими на каникулы детьми и теми, кто оставался дома. На Корсике томат называли яблоком любви, и это были весьма дорогие овощи. Томаты считались овощами, вызывавшими страсть, ни одна уважающая себя хозяйка не желала, чтобы дома на столе были подобные овощи. Это значило, что их не подавали на стол в семействе Бонапартов. Но юные бунтари, получив тарелку тушеной баранины без гарнира, тяжело вздыхали.
Тоже самое происходило и с рыбой. На острове ловили огромное количество рыбы. Среди них были мурены и чудесная пресноводная форель. Ее обычно готовили в кипящем растительном масле и щедро посыпали перцем, и всем очень нравилось это блюдо.
Но теперь вкусы переменились. Жозеф, начиная есть, часто едва не давился костями.
— У форели стало больше костей, чем было раньше, — начинал он жаловаться.
Даже популярный десерт — кекс, изготовленный из муки, сахара и белого вина, — перестал нравиться детям. Летиция с грустью поглядывала на блюдо, с которого кто-то нехотя брал кусочек кекса.
«Они, видимо, считают свою бедную старую мать плохой кухаркой», — в отчаянии решила она.
Различие во вкусах придавало особую нотку спорам за столом.
— Может, они будут вести себя лучше, если мы станем приглашать больше гостей? — спрашивала расстроенная мать у больного мужа или старой служанки.
— Они все должны вести себя, как наш маленький Набулеоне, — обычно отвечала служанка. — Он ест все подряд и никогда по пустякам ничего не болтает. Я не хочу никого называть, но некоторые… Ха! Они болтают слишком много!
Часто споры возникали из-за того, кто понесет поднос наверх дядюшке Лючано. Как-то было решено, что настала очередь Полины. Она протестовала изо всех сил.
— Дядюшка Лючано страдает от подагры, и ему лучше меня не видеть. Он относится ко мне с подозрением с тех пор, как я нашла мешочек с деньгами.
— Я думаю, — заявил больной папаша Карло, — что подагра дядюшки Лючано не станет сильнее его мучить, если он тебя увидит, моя красавица.
Но папаша Карло не все знал. Полина возвратилась через несколько минут с виноватой мордочкой.
— Пожалуйста, маман, я не хотела этого делать.
— Что делать, Полина?
— Маман, когда я пришла, он на меня посмотрел и нахмурился. Это было очень противно, маман. Потом он сказал: «О, это ты! Неужели им мало моих страданий?» — Маман и папа Карло, я потеряла от злости голову.
— Что ты сделала, дитя мое? — спросила мать.
— Маман, мне хотелось как можно быстрее покинуть комнату, и я позабыла о его подагре и придавила подносом его большой палец!
7
Как-то Летиция пригласила к обеду одного молодого человека. Это случилось спустя несколько лет после смерти главы семейства. Наполеон приехал домой в отпуск из Ла Фере, а Жозеф работал на Корсике. Молодой человек прибыл вовремя, и его представили семейству; каждый из них услышал его имя по-своему — господин Гритт, Гриит, Грилл или Грим. Он был на пару лет старше Наполеона и на дюйм его выше.
По нему было видно, что у него водятся приличные деньги. На нем был фрак из тонкого шелковистого черного сукна. Фалды достигали колен, а спереди он был настолько коротким, что выглядывал яркий жилет. Брюки были красивого сливового цвета и чудесно пошиты. Его шляпа, которую у него приняла малышка Каролина и торжественно водрузила на знаменитый диван, была с широкими полями и спереди украшена золотой пряжкой.
Наполеон сразу решил, что он из Англии. Он напоминал англичанина длинным носом и длинной нижней челюстью, а его серые глаза порой становились насмешливыми.
Визитер сел справа от Летиции, а трое старших братьев напротив него. Люсьен в тот день болтал больше обычного. Он постоянно наскакивал на Жозефа, чей спокойный консерватизм служил постоянным источником раздражения для Люсьена. Он его спрашивал, знает ли Жозеф, что лидера после смерти господина Мирабо [54] можно будет найти среди якобинцев или кордельеров [55]? Известно ли ему, что австрийская королева собирается бежать из страны?
Жозеф что-то хмыкал, а Наполеон мрачно наблюдал за ними.
Наконец Люсьен обратился к нему!
— Ты согласен с Жозефом?
— Нет.
— Ха! Тогда ты согласен со мной?
— Нет!
— Ты должен согласиться с одним из нас.
Наполеон все время наблюдал за англичанином, чтобы понять, как на него действуют подобные разговоры. Было ясно, что господин Гритт, Гриит, Грилл или Грим с интересом прислушивался к спору, не забывая вкушать чудесного лангуста.
— Люсьен, я с тобой никогда не соглашусь. Почему? Потому что ты всегда обсуждаешь вещи, в которых не разбираешься.
После обеда гость подошел к Наполеону и сказал, что желал бы с ним поговорить. Наполеон предложил отправиться на террасу в задней части дома. По дороге туда англичанин остановился перед камином, в зале, где на полке стояла маленькая металлическая пушка ярко-зеленого цвета.
— Мне подарили пушку, когда мне было шесть лет, — сказал он, — она была побольше этой, и я верил, что ею можно пользоваться по назначению. Я набил пушку порохом и поджег. В комнате была испорчена мебель, и вылетели все окна. Отец решил, что я хочу стать офицером артиллерии, когда вырасту, что ему очень не понравилось.
— Мой отец увидел эту пушку в окне лавки, как-то вечером, когда он возвращался домой, — объяснил Наполеон, — он решил, что мне будет приятно иметь это и купил пушку. Ему пришлось потратить на нее все деньги, и он явился домой без единого су в кармане. Нам были нужны деньги на что-то другое, но мать кивнула головой и улыбнулась. Я дорожу этим подарком.
Они вышли на террасу, и Наполеон попросил, чтобы гость повторил свое имя.
— Наша мать по-своему произносит незнакомые имена.
— Грир. Джон Нокс Грир.
— Вы шотландец? Рад это слышать.
Гость улыбнулся.
— Вам должно быть известно, что шотландцы и англичане теперь сильно перемешались.
— Но все равно, между ними существует разница, и она хорошо заметна со стороны. Ваши предки ведут родословную с 1603 года [56]?
— Клянусь, господин, вам кое-что известно о нашей истории. Да это был один из моих предков, и он прибыл вместе с королем Яковом. Когда была организована компания «Ист-Индия», мой предок — должен сказать, что у него на плечах была умная голова, получил пост на фабрике в Индии. С тех пор Гриры занимались бизнесом, и каждый последующий становился богаче предыдущего. Мой папаша был англичанином и полностью воспользовался всеми богатствами и успехом прежних Гриров. Он просто купается в богатстве как сыр в масле.
— Наверно, у вас теперь имеется своя компания. «Бенгал энд Истерн», не так ли?
— Да, «Бенгал энд Истерн».
Наполеон был крайне заинтересован этими сведениями.
— Клянусь, вам здорово повезло! Я внимательно изучал историю Востока. Вам известно, что вы украли у Франции Индию [57]?
— А у кого ее украла Франция? — поинтересовался Грир, и у него хитро засверкали глазки.
Наполеон энергично взмахнул руками.
— Нам следует когда-нибудь получить ее назад; господин Грир. Если бы не этот ваш Клайв…
— Отец считает Клайва величайшим англичанином, который жил на земле.
— Вы не правы. Он был всего вторым.
— Да, а кто же был первым?
— Оливер Кромвель [58].
Гость был поражен. У него широко раскрылись глаза, и на губах появилось выражение крайнего удивления.
— Неужели? Кромвель? Вы просто шутите. Этот преступник и разрушитель собственности и красоты и всего, что имеет смысл в жизни…
— Господин Грир, вы невнимательно изучали историю. У вас была Гражданская война, и ее следовало закончить. Ваши лорды заупрямились, поэтому пришлось разрушить стены их замков. Вы не можете разрушать стены так, чтобы безделушки остались невредимыми и не были повреждены фамильные портреты. В то время шотландцы и ирландцы постоянно нападали на Англию, это было необходимо прекратить. И Кромвель это сделал. У него оказалась страна, которой следовало управлять твердой рукой, и его окружали только религиозные фанатики. Этих фанатиков можно использовать, но никогда не следует сажать их в правительство. Кромвелю пришлось заниматься всем самому. Он так хорошо управлял страной, что она опять стала мощной державой.
Ваш великий Кромвель совершил только одну ошибку. В последний момент он позволил, чтобы в дело вступила глупая семейная гордость, и он назначил милого, но глупого сына своим наследником. Не верю, чтобы француз мог совершить подобную ошибку. Я этого никогда не сделаю.
Грир при этих словах улыбнулся.
— Вы считаете, что когда-нибудь вам придется заниматься подобными проблемами, господин Набулон?
Наполеон не стал отвечать, а вместо этого задал ему довольно дерзкий вопрос.
— Что вы делаете на Корсике?
— Честно, я провожу тут зря время. Понимаете, отец решил, что наше дело должно расширяться. Я его единственный сын, а он болен, бедняга отец. Он хочет, чтобы я поездил по миру и выучил пару языков. Он надеется, что я стану кем-то вроде Жака Кера [59]…
— Ха! Значит, вам известна французская история. Да, Жак Кер! Великий человек. Один из знаменитых французов. Но мне все равно непонятно, как вы очутились здесь.
— Понимаете, он хотел, чтобы я сначала отправился в Канаду.
— Которую вы тоже украли у Франции.
— Ничего подобного. Вы ошибаетесь! Но разбирательство истории может занять у нас много времени, и мне придется разоблачить оба правительства… Я отказался ехать в Канаду. Там слишком холодно. И эти чертовы индейцы с их проклятыми томагавками! Меня эта перспектива абсолютно не устраивала. Вместо этого я приехал сюда, считая, что смогу тут попрактиковаться во французском языке и в тоже самое время попробовать выучить итальянский. Понимаете, я должен был практиковаться у Граммини и Дестенн. Они связаны с нашей компанией и весьма приятные люди. Но лондонские проблемы отличаются от их проблем.
— Куда вы отправитесь потом?
— Я поеду на несколько месяцев в Венецию. Потом на Дальний Восток, где можно собрать и превратить в солидные английские фунты — основу всех денежных отношений — французские франки и португальские монеты. Не говоря уже о некотором количестве восточных золотых монет, идущих к нам из пещер Али Бабы, которые можно собрать в глубоком кармане, и предпочтительнее, чтобы это был английский карман. Они мне напоминают сирот, ищущих добрый дом.
— В вас есть что-то от поэта.
Джон Нокс Грир откинулся назад в кресле и внимательно взглянул на хозяина. По его мнению, Наполеон был весьма незначительной фигурой. Он был тощий, хотя у него были хорошей формы ноги. Щеки глубоко впали, а волосы рассыпались отдельными прядями. Его одежда — на нем не было синего с красным мундира — была сшита из дешевого материала и сильно потертой, а рукава стали слишком короткими для выросших рук. Но чем больше англичанин вглядывался в него, тем сильнее действовала на него аура молодого корсиканца. Казалось, Наполеон просто пронизывал его взглядом.
— Я вообще-то не очень веселый человек, — продолжил англичанин. — И во мне отсутствует вдохновение поэта. Вам в голову никогда мне приходило, что существует связь между торговлей и поэзией?
— Нет. Поэзия связана с вдохновением.
— А как насчет торговли? Послушайте меня, господин Бонапарт, вы, французы, называете нас нацией лавочников и считаете, что наша империя состоит из большого количества лавочек, расположенных в разных местах мира. Разве вы забыли, как Клайв покорил Индию с горсткой своих помощников?
Вам когда-нибудь приходилось слышать о капитане Куке [60] и о том, как он проплывал мимо крупных островов в Южной части Тихого океана? Вспомните, как нам достались Геркулесовы Столбы [61] и мы превратили Гибралтар в мощную защитную крепость. Понимаете, в нас сочетаются две расы — норманны, они были практичными и старались побольше забрать в свои руки. В них полностью отсутствовали сантименты. И еще в нас течет кровь англо-саксов. Они не были практичными, и в них пышным цветом цвели поэтические инстинкты. Господин мой, в торговле гораздо больше поэзии, чем в войне, и ее там почти столько, сколько в религии.
Служанка Катерина принесла им огромное глиняное блюдо, на котором лежала спелая дыня. Полина следовала за нею.
— Пожалуйста, Набулеоне, — попросила девочка, — я могу попробовать дыню?
Грир вскочил, Наполеон неохотно последовал за ним.
— Могу я поухаживать за мадемуазель? — спросил гость.
Наполеон утвердительно кивнул. Грир отрезал кусок дыни и подал ее Полине.
— Спасибо вам, господин, за то, что вы мне дали такой большой кусок. Я обожаю дыню.
Грир следил, как маленькая ручка порезала дыню на мелкие кусочки и аккуратно клала их в рот. Действительно, она обожала дыню, и вскоре от куска ничего не осталось, кроме тонкой корочки. Перед тем как отправиться в дом, девочка внимательно оглядела гостя.
— Сколько лет мадемуазель Полине?
— Ей еще не исполнилось и десяти.
Англичанин был поражен.
— Она такая высокая для своего возраста. Я был уверен, что ей гораздо больше. — Он не смог сладить со своими чувствами. — Черт побери! Она такая красотка! Если бы она была постарше, клянусь, я бы сразу попросил ее руки.
Наполеон небрежно ему ответил:
— Красота Полины действует подобным образом на многих. Я уверен, господин Грир, что наша мать с удовольствием вас выслушает. К сожалению, должен сказать, что у меня на ее счет существуют другие планы.
— Вы? Но вы же не ее старший брат!
— Вы правы, но в будущем наша семья станет внимательно прислушиваться к моим словам. — Последовала короткая пауза. — Пожалуйста, попытайтесь меня понять — мне нравится, что вы высоко оценили ее красоту. Но, тут имеются еще много других вещей.
Грир взглянул на побитый ветрами и погодой старый каменный дом. Он вспомнил о старой мебели и зачиненных убогих занавесках, провалившихся сиденьях в стульях и креслах, неуклюже зашитых выцветших коврах. Семейство явно нуждалось.
— Если я вернусь и ваши планы по поводу прелестной Полины не осуществятся и если я буду продолжать ею восхищаться, ну-у-у… тогда мы сможем поговорить о материальной стороне дела. Я обычно не хвастаюсь, но могу сказать, что когда-нибудь у меня будет столько золотых восточных монет, что ими можно будет набить трюмы торгового судна под завязку, а потом вымостить ими парочку площадей в старом Лондоне.
— Я не могу отрицать, что мы очень бедны, — мрачно улыбнулся Наполеон, — и, возможно, нам придется покинуть остров и жить где-нибудь во Франции. Вы видите, что дела у нас идут весьма средне.
Они помолчали, а потом лицо у Наполеона стало совсем мрачным.
— Господин Грир, у меня предчувствие, что всю мою жизнь — неважно кем я стану и куда отправлюсь — у меня будут осложнения с Англией и англичанами.
Грир улыбнулся.
— Естественно. В течение столетий у англичан и Англии всегда оставались трения с Францией. Сначала обе страны терзала Столетняя война. Потом были осложнения с войнами Алой и Белой розы [62], когда обе страны вцепились друг другу в глотку, — он засмеялся. — Наверно, так будет всегда. Французы пытаются перенять у нас самые передовые демократические идеи. По крайней мере, я так понял из того, о чем говорил ваш брат. Тот, который помоложе и очень горячий парень. Дайте нам шанс выбить это из вашей головы. Поехали со мной вместе. Вы сможете посмотреть Лондон, и, возможно, мы вам понравимся. Я отложу свою поездку в Венецию и смогу провести некоторое время с вами.
Наполеон покачал головой.
— Сожалею. Это невозможно. Я служу в армии и должен возвратиться туда на будущей неделе. Мне следует многому научиться. Я посвящаю этому все свободное время.
— Вы офицер и продолжаете учиться? Господи, хотелось бы мне, чтобы все офицеры нашей армии тоже так считали. Скажите мне, что вы так внимательно изучаете?
— Войну, — был ответ Наполеона.
8
Отпуск подошел к концу, и Наполеону нужно было возвращаться в полк. С одной стороны, ему хотелось снова заняться работой, с другой — не хотелось прерывать спокойное течение жизни на родном острове, где было так приятно и тепло и можно любоваться крутыми скалами и морем.
Джон Нокс Грир отправлялся на том же самом судне. Он решил съездить домой, а потом продолжить путешествие. Они вместе стояли на причале и ожидали, когда за ними придет лодка. Наполеон надел мундир, который он берег, пока оставался дома. Он выглядел старше и импозантнее. Хотя можно было понять, насколько он беден — у него был только один старый потрепанный саквояж. Грир сам ничего не нес. Это делал за него плотный слуга-англичанин. В двух руках у него были большие саквояжи, а через плечо перекинуты какие-то свертки.
— Пинсер, ты сможешь со всем этим справиться? — вдруг спросил слугу Грир.
— Да, сэр.
— Как вы думаете, как долго продлится путешествие? — спросил Грир, глядя на паруса.
Наполеон неопределенно развел руками.
— Иногда может понадобиться два дня, а временами путешествие затягивается на две недели. Все зависит от погоды.
— Господи, пусть нам повезет! Должен признаться, я плохо переношу морские путешествия, постоянно ищу причины, чтобы не отправляться в это ужасное путешествие в Индию.
— Мне жаль покидать дом, — признался Наполеон. Он не сводил взгляда с линии высоких гранитных скал, служивших чудесным фоном для милого городка Аяччо. Со скал дул летний ветер. Он долетал до залива. Наполеон с удовольствием вдохнул пряный воздух.
— Я не могу ни с чем сравнить эти места, — сказал он Гриру. — Но почему мои амбиции тянут меня прочь от места, которое я так обожаю?
— Действительно, почему?
— Да, и я разрываюсь. Возможно, мне нужно было подумать, прежде чем очутиться здесь и заняться освобождением Корсики, а затем вести спокойную жизнь и писать историю острова.
— Это была бы скучная жизнь, — заявил Грир. — Вы ее никогда не выберете, и вам это прекрасно известно.
Все члены семейства Бонапартов пришли проводить Наполеона, даже жиличка с верхнего этажа улыбалась ему, восседая на единственных носилках, имевшихся на острове. Она уже жалела, что наняла высокие носилки с установленным на них креслом. Это было весьма хлипкое сооружение, оно опасно покачивалось между двумя островитянами, которые не умели носить подобные носилки. Люсьен покинул их, когда они проходили мимо окрашенной в красный цвет двери одного из старых зданий у пристани.
— Я скоро вернусь, — сказал он.
Жозеф хмыкнул.
— Это клуб якобинцев. Теперь господин Люсьен не вернется к нам долго.
Им пришлось обождать, пока за ними пришлют лодку. Наполеон тихо обсуждал с матерью возможность переезда семейства во Францию, если на острове обострится политическая обстановка. Грир воспользовался возможностью поговорить с Полиной. На ней было скромное платьице из цветного муслина, но когда она подняла на него взгляд глубоких глаз из-под полей шляпки, он увидел, что взгляд у девочки был мудрым не по возрасту.
— Я не могу поверить, мадемуазель, когда мне сообщили, что вы так молоды и не можете отправиться в путешествие. Когда вы подрастете, а это случится гораздо раньше, чем они думают, вам следует поехать в Англию.
— О, мне так хотелось бы этого! Даже если мне будет страшно во время путешествия. Вообще-то я очень ленива.
— Неужели? И вы тоже? — Грир взглянул в ее темные глаза. — Понимаете, я тоже ленив. О, я не сплю по утрам очень долго или не хожу по комнате, когда должен что-то сделать. Нет! Но я не принадлежу к числу тех людей, которые всегда находятся в гуще событий и походят на паровые машины и во все стороны раздаются резкие свистки, а остальные им только повинуются. Я считаю лень прекрасной чертой, особенно в молодых леди. Это гораздо лучше, чем двигаться куда-то и стать напористой пронырливой женщиной. Их и так слишком много.
— Там лошади и кареты и… и разные интересные места, куда стоит поехать?
— Конечно, для вас будет готова молодая кобылка. Что касается карет и повозок — их, как минимум, будет дюжина. Они все разного фасона и устройства, начиная с высокого двухколесного экипажа — догкарт — и кончая легким открытым быстрым экипажем. Там вы будете сидеть высоко, как богиня, летящая в облаках. Мне кажется, что вам некогда будет лениться.
Когда Наполеон закончил разговор с матерью, Полина крепко схватила его за руку.
— Я хочу спросить у тебя кое-что, — шепнула она ему. — Давай отойдем подальше от всех.
— Конечно, малышка. О чем пойдет речь?
— О тебе. Ты об этом ничего не говорил, но я слышала, что к тебе плохо относятся остальные офицеры. Ты говорил об этом маман и Жозефу?
— Нет. Но я им сказал, что они держатся от меня на расстоянии.
— Набулеоне! — воскликнула девочка. — Не могу этому поверить! Ты же умнее любого из них, и они должны гордиться тобой. Какая чепуха! Мне это неприятно слышать!
— Это не так. Я ожидал подобной вещи. Послушай меня внимательно. Я — корсиканец, а они все — французы. Они считают меня незваным пришельцем. Я пока не очень хорошо говорю по-французски, и они злятся, когда не могут меня понять. В свободное время я продолжаю сидеть, уткнувшись носом в книги, а они предпочитают играть в карты, или в другие азартные игры, или волочиться за молодыми женщинами, поэтому считают меня нудным человеком. Наверно, так оно и есть. Сестренка, у них есть причины не пылать ко мне любовью.
— Я их ненавижу! — воскликнула Полина. — Они тебе завидуют, в этом настоящая причина.
— Возможно. Чуть-чуть. Я готовлюсь к тому, чтобы стать прекрасным солдатом, чего им никогда не удастся.
— Как ты относишься к их неприязни?
— Никак. Я могу использовать свое свободное время как мне нравится. Мне не нужно находить причин, чтобы не идти с ними. Полина, иногда неплохо чувствовать свое превосходство над окружающими, но не проявлять это. Так и есть между этими болванами и мною. Мне все равно, что они обо мне думают, потому что в глубине души я их презираю. У меня есть кое-что здесь, — он коснулся пальцем лба, — а у них полностью отсутствует. И я чувствую себя выше их. Сначала я думал стать писателем и писать великие произведения, но теперь я уверен, что стану знаменитым солдатом. Я в этом уверен и позволяю им думать обо мне что угодно. Ты меня понимаешь?
— Нет, — ответила девочка. — Нет, я ничего не понимаю. Я знаю, что я очень красива, и не желаю из этого делать секрет.
Наполеон улыбнулся, глядя на ее встревоженное личико.
— У меня одно утешение — надо мной в небе сияет моя счастливая звезда. Пока она не исчезла, меня — не остановить. Если мне понадобится твердость, я взгляну на небо, и у меня снова появляется надежда! Она приведет меня к… — он засмеялся. — Ты мне не поверишь, если я скажу тебе, куда со временем приведет меня моя путеводная звезда.
— Я тебе верю!
— Здесь, на Корсике, все считают, что человек не сможет достичь вершины карьеры без помощи богатой или влиятельной семьи. Они не думают, что я смогу достичь каких-то высот. Но им ничего не известно о моей путеводной звезде. Полина, не волнуйся обо мне.
Жозеф подошел к ним и протянул Наполеону маленький кошелек.
— Братец, тебе это пригодится, — шепнул он. Добрый Жозеф даже не представлял, насколько сильно Наполеон нуждался в деньгах. Он с ужасом понимал, что в его карманах не было ни единой, даже самой мелкой монетки.
Когда оба путешественника оказались на борту, они встали у ограждения и начали махать платками провожающим. Треугольные парусиновые паруса несли их к Марселю, и они нетерпеливо поворачивались в порывах ветерка, желая вдохнуть его полной грудью. Наполеон вглядывался вперед на небольшое скопление пушек, на борту, и ему не терпелось их рассмотреть.
Грир сказал:
— Я еще вернусь на Корсику.
Наполеон удивленно взглянул на него.
— Когда?
— Ну, через несколько лет. Я хочу, чтобы ваша сестренка немного подросла.
— Господин Грир, выбросите эти мысли из головы. Через несколько лет между Францией и Англией разразится война.