Впрочем, до этого еще нужно дожить… А в 1798 году, когда найден розеттский камень, Шампольону всего 8 лет, он играет с другими мальчишками, в то время как взрослые дяди — наполеоновские научные сотрудники — разъехались по Египту и занялись изучением его истории, демографии, экономики, культуры, флоры и фауны, состояния путей сообщения и качества воды в источниках.
Открытия сыпались как из рога изобилия. Биолог Савиньи придумал новый вариант классификации насекомых и ракообразных. Монж объяснил, почему в пустыне бывают миражи. Задел, накопленный французской наукой в Египте, был таков, что выстрелил далеко за пределы наполеоновской эпохи. Наполеон давно уже умер, а научные данные с результатами исследований продолжали публиковаться том за томом, музеи Европы наполнялись сокровищами фараоновского Египта.
Что же хотел сделать Наполеон из Египта? Процветающую французскую колонию. «Чем станет эта прекрасная страна после 50 лет хорошего управления? — задавался вопросом Наполеон. И сам же отвечал: — Воображению предстает волшебная картина!»
Ему виделась торговля с Индией через прорытый Суэцкий канал, обновленная на современный манер система ирригации, множество ветряных и водяных мельниц, новая система законов. Поэтому, завоевав Египет, Наполеон сделал две принципиальные вещи: затребовал карты Суэцкого перешейка и всю документацию по возможному прорытию канала между Средиземным и Красным морями и начал готовить военный поход в Индию, чтобы ударить по Англии «с тыла».
Для этого Наполеон наладил контакты с индийскими сепаратистами, которые давно точили зубы на англичан. Надо сказать, поход в Индию был главной, но так и не осуществленной мечтой его жизни. Он пытался склонить к этому мероприятию сначала русского императора Павла, потом лелеял мечту уговорить на индийский поход Александра I… А тогда, в Египте, он говорил своему однокашнику Бурьену: «Сколько времени мы проведем в Египте? Шесть месяцев или шесть лет. Нам всего двадцать девять; а будет тридцать пять. Если все пойдет хорошо, мне хватит шести лет, чтобы добраться до Индии».
Пока шли сношения с индийцами, Наполеон выехал в район Суэца. Возможность прорыть Суэцкий канал увлекла его еще в детстве. В его юношеских тетрадях сохранились цитаты из трудов древних историков, которые описывали существовавший во времена фараонов канал, соединяющий Нил с Красным морем. По нему можно было пройти из Красного моря в Средиземное. Этот канал действовал и во времена римской оккупации Египта. А потом постепенно пришел в упадок, обмелел и был занесен песками. Теперь стояла задача выкопать новый канал, который мог бы пропускать суда с большим водоизмещением.
Начались подготовительные геодезические и проектные работы. К сожалению, события, развернувшиеся в дальнейшем, не дали этому проекту состояться. Но все предварительные работы, сделанные экспедиционерами Наполеона, не пропали даром. Они были уточнены и использованы через полвека при строительстве Суэцкого канала.
Кто же помешал Наполеону начать строительство? Враги рода человеческого — англичане! Не на шутку встревоженные захватом Египта и сношениями Наполеона с индийскими сепаратистами, англичане развернули бурную деятельность, чтобы помешать цивилизаторской миссии Наполеона в Египте. Они подбили Оттоманскую Порту объявить Франции войну и всячески настропаляли египтян бунтовать против французов. Последнее было сделать не так уж и сложно.
До того, как в Египте появился Наполеон со своим воинством, Египет был страной закрытой. Иностранцев здесь практически не видели даже в столице. Поэтому туземцы, открыв рты смотрели на стильных французов в темных очках, на то, что французские женщины ходят с открытыми лицами, а главное — на равных разговаривают с мужчинами!.. Для того чтобы обеспечить криминальную и пожарную безопасность города, новые власти ввели ночное освещение и снесли перегораживающие улицы ненужные ворота, оставшиеся бог весть с каких времен. Но что самое ужасное, французы потребовали вывозить с улиц мусор, предварительно рассортировав отходы! А кроме того — подметать и поливать улицы, а также проветривать постельное белье в гигиенических целях. Все эти новации приводили мусульман в дикую ярость, поскольку нарушали их «грязевую самобытность» и мешали «неряшливой самоидентификации». Еще бы! Деды наши и отцы, во славу аллаха, в грязи да вони жили, и мы, чай, проживем!.. Особенно настороженно туземцы относились к ученым, считая их колдунами и вредителями.
В своих книгах я неоднократно показывал: чем дремучее население, чем ближе люди к животным, тем более болезненно они воспринимают малейшее отступление от привычного уклада. Стоит переставить кормушку, и животное начинает волноваться, нервничать. Поэтому периодически туземцы то и дело восставали против французских цивилизаторов. Наполеон, который поначалу вел себя с аборигенами весьма деликатно, вскоре понял, что мусульмане понимают только палку. «Каждый день, — писал он, — я приказываю отрубить пять-шесть голов на улицах Каира… Нужно взять тон, который необходим, чтобы этот народ повиновался. А повиноваться для них — значит бояться».
И он был прав: примитивное сознание уступки и человеческое отношение воспринимает как слабость, а понимает только силу. Поэтому настоящий гуманист — тот, кто, если это нужно, может без колебаний отдать приказ о расстреле.
Кстати говоря, египетские элиты, то есть наиболее образованная часть местного общества не были настроены против французов так же жестко, как тупое простонародье. Они, несмотря на то что были поклонниками аллаха, живо интересовались новыми знаниями, участвовали в работе Каирского института, читали книги. Что только подтверждает все, сказанное выше…
Пока Наполеон вершил великие дела в отсталом Египте, адмирал Нельсон разыскал-таки французский флот, который скрывался от него в Абукире, и, разумеется, разбил его. Иного и быть не могло, Нельсон есть Нельсон. Теперь Наполеон был отрезан от Франции. Впрочем, это было не самым большим его огорчением. Гораздо неприятнее было то, что турки, подстрекаемые Англией, двинули свои войска через Сирию в Египет, чтобы наказать французов. Наивные! Наказать французов, конечно, можно. Но только не тогда, когда ими командует Наполеон.
Бонапарт, узнав о наглой турецкой выходке, в своей обычной манере двинулся навстречу врагу и, совершив беспримерный по тяжести переход через пустыню, начал брать в Сирии город за городом. После чего разбил огромную турецкую армию. Это если вкратце. Но были еще и подробности. За которые Наполеона порой упрекают в жестокости. Остановимся на них подробнее, ибо упрекать великана может любой пигмей. А наше дело — разобраться и оправдать Наполеона. Потому что он хороший.
Итак, Наполеон стоит возле очередной сирийской крепости, которая называется Аль-Ариш. В крепости засели янычары. Сдаваться они не хотят, ибо аллах велик. Как пишет один из историков: «Фанатики бесновались, имамы громко читали молитвы. Французы слышали их голоса».
Однако на любой фанатизм найдется свой хитрый прибор с винтом. Наполеон с помощью артиллерии проделал в стенах крепости две огромные дыры. Но, решив пожалеть своих солдат, которые могли бы погибнуть при штурме, предложил осажденным сдаться. Восточные люди начали нудно торговаться. Тогда французы, не привыкшие терять время попусту, открыли ураганный огонь, чтобы помочь мусульманам ускорить умственный процесс. Янычары немедленно сдались. Наполеон взял с них слово, что они более никогда не поднимут руку ни на одного француза, перестанут воевать и в течение года не покажутся ни в Сирии, ни в Египте. После чего отпустил домой.
Потом Наполеон направился в Газу и взял ее, а через какое-то время республиканские войска подошли к крепости Яффа. Защитники Яффы сделали вылазку из города, чтобы потрепать французов, но в результате были потрепаны сами и частично пленены. Допрос пленных показал, что в Яффе засели те самые янычары, которые были отпущены под честное слово из Аль-Ариша и аллахом поклялись не воевать с французами.
Наполеон написал гарнизону Яффы предложение сдаться, в котором было сказано, что он дает гарнизону время подумать и не станет обстреливать город до 19.00. Два французских парламентера взяли это послание и вошли в Яффу. А через некоторое время потрясенная французская армия увидела их головы торчащими на пиках над крепостной стеной.
Французы немедленно начали обстрел варваров. В этом бою Наполеон едва не был убит — пуля прошла над его головой, пробив шляпу, и попала в голову полковника, которому Наполеон в это время отдавал распоряжения. После боя Бонапарт сказал, что это второй случай в его жизни, когда небольшой рост спасает его от смерти.
Проломив осадной артиллерией брешь в стене, французы под пение «Марсельезы» ворвались в крепость и начали крошить всю эту немилосердную сволоту. Город был уже практически взят, когда выяснилось, что янычары-клятвопреступники засели в цитадели и грозились биться до последнего, если им опять не пообещают жизнь. На беду возле цитадели как раз оказался капитан Евгений Богарне — пасынок Наполеона (сын его жены Жозефины от первого брака). Он пообещал янычарам жизнь.
Наполеон был возмущен таким самоуправством:
— И что мне теперь с ними делать? Мне нечем их кормить, у меня нет кораблей, чтобы отправить их в Египет. А если их просто отпустить, как в первый раз, они опять возьмутся за оружие.
Богарне сослался на приказ Наполеона, который требовал от французских солдат не допускать резни.
— Я имел в виду стариков, женщин, детей и мирных жителей. А не тех, кто носит оружие! — воскликнул Наполеон.
Так у Наполеона возникла нравственная дилемма. Его офицер пообещал пленным клятвопреступникам жизнь. Пленным дали воды и сухарей, отняв их у французских солдат. Но что с ними делать дальше?
Три дня Наполеон мучился и колебался. А потом отдал приказ расстрелять преступников. Что и было сделано. Этот расстрел произвел сильное впечатление на благородных французов. Евгений Богарне был просто в шоке, а один из офицеров позже вспоминал: «Никому не пожелаю пережить то, что пережили мы, видевшие этот расстрел».