Сюрприз
Приказы Наполеона выполнялись беспрекословно. По его команде должна была открыть огонь артиллерия. Каждому орудию надлежало выпустить по шесть зарядов. К артиллерии должна была присоединиться и пехота, которой следовало, сделав шесть залпов, очистить дорогу от войск противника. Мерль также получил указание атаковать. Французы неизбежно должны были смешаться с пруссаками, но тут уж ничего нельзя было поделать. Лишь лунный свет мог позволить артиллеристам и пехотинцам отличить своих от чужих.
В погоню!
Начальник штаба прусской армии генерал-лейтенант граф Август фон Гнейзенау не был баловнем судьбы. Ветеран австрийской и британской армий родом из Саксонии был одним из тех офицеров-иностранцев, которые едва сводили концы с концами, получая на прусской службе нищенское жалованье. Умом, трудолюбием и отвагой он проложил себе путь наверх. В процессе службы в прусской армии он, как и многие другие иностранцы, стал в военном отношении большим пруссаком, нежели любой юнкер. Однако способности Гнейзенау к штабной работе перечеркнули его мечты командовать войсками в бою. Теперь, когда французы наконец были изгнаны из Женаппа, у него появилась возможность осуществить свою мечту – ненавистный враг бежал после полного разгрома и нужно было настичь его. Он отдал приказ генерал-майору фон Пирху выдвинуть II корпус в направлении Меллери с целью оказать помощь генерал-лейтенанту Йоганну Тильманну, III корпус которого восточнее Уавра неоднократно попадал в затруднительное положение. Затем Гнейзенау, игнорируя свои обязанности начальника штаба, собрал около 4000 кавалеристов, 15-й стрелковый полк и несколько отставших от своих подразделений пехотных рот и лично возглавил погоню за противником. Таким образом, в штабе не осталось ни одного достаточно компетентного старшего офицера. Но что поделаешь, слава манила Гнейзенау[83].
Скачка по залитой лунным светом дороге захватывала дух. Вопящие от ужаса беглецы падали под ударами прусских сабель, молили о пощаде и в слепом страхе разбегались по обочинам дороги. Однако возникли и непредвиденные препятствия. Ощетинившись штыками, наиболее стойкие части французских полков сомкнули ряды вокруг своих знамен, древки которых венчали орлы. Эти солдаты держались вместе, поскольку знали, что нарушить строй означает проявить бесчестие и погибнуть. Пруссаки скакали дальше, рассчитывая найти более легкую добычу. Они обрушились на оставшиеся без прикрытия пушки и зарядные ящики, возницы которых нещадно хлестали своих лошадей в тщетных попытках спастись. Группы всадников настигали их и пронзали пиками. Йена наконец была отмщена. Приговор был справедлив – кучи трупов и море крови. Кто знает, быть может, он настигнет и самого Бонапарта? В этом случае чудовищу, которое так унизило Пруссию, не будет пощады, только, как сказал старина Блюхер, «неоспоримое Божье правосудие».
Гнейзенау проскакал мимо фермы, расположенной у пересечения дорог. Вот уже и Катр-Бра! Еще через милю и беглецы, и их преследователи вынуждены были остановиться. Раздался треск ружейного залпа, и раненые кавалеристы попадали с лошадей. «Повозки перегородили дорогу!»- крикнули ему. Похоже, что кое-кто из французов решил попытаться возобновить сопротивление.
«Глупцы! – Гнейзенау повернулся к адъютанту, скакавшему рядом с ним. – Пехоту вперед! Мы…»
Последовал сильнейший удар, и генералу показалось, что на него обрушилось само небо.
Кавалерия, даже самые закаленные в боях полки, может без труда превратиться в неуправляемое стадо, особенно после наступления темноты. В это время суток ни один грамотный командир не станет использовать ее ни в арьергарде, ни в авангарде. А кавалерию Блюхера, значительная часть которой состояла из подразделений Ландвера и недавно переформированных частей, никак нельзя было назвать закаленной в боях.
В огне и взрывах внезапно обрушившегося ружейного и артиллерийского огня, который велся почти в упор, обезумели и лошади, и люди. Отряд Гнейзенау устремился назад, в направлении Женаппа, затаптывая несчастных пехотинцев, которые сопровождали кавалерию. Бойцы полков, которые находились в авангарде, буквально прорубали саблями путь сквозь менее пострадавшие задние ряды. Пленные французы освободились, а те группы отставших солдат французской армии, что находились в лесу и на фермах, расположенных вдоль дороги, пришли в себя и открыли огонь по несчастной колонне пруссаков. Французские канониры с остервенением палили из своих пушек. Ядра 12-фунтовых орудий рикошетом отскакивали от твердой поверхности Брюссельской дороги, а 6-фунтовые пушки изрыгали картечь. После того как было сделано шесть залпов, на дорогу выбежала французская пехота, уничтожая тех, кто еще остался в живых. Раненый и придавленный лошадью Гнейзенау был взят в плен.
Между тем за пределами Нивельской дороги, на которую уже опустилась ночная тень, Мерль ринулся со своим разношерстным эскадроном на толпы отступающих пруссаков. Проверенный в боях клич «Vive l'Empereur» перекрыл стук копыт и все прочие шумы, а горнисты с готовностью протрубили сигнал к атаке. «Мечом покалывая противника в зад»[84] и не отвлекаясь на пленных, Мерль гнал толпу пруссаков к Женаппу.
Блюхер в Женаппе
Жепапп оказался ловушкой. Его узкий городской мост и главная улица все еще были забиты брошенными повозками. Теперь сюда прибывали солдаты всех прусских корпусов. Они медленно пробирались между завалами. В это месиво хлынула прусская кавалерия. Всадники хлестали своих лошадей, а заодно и всех, кто оказывался у них на пути. Кавалерия закупорила мост. Некоторые всадники падали в неглубокую реку, поднимая тучи брызг. Горе было тому, чья лошадь споткнулась.
В Женаппе маршал Блюхер временно разместил свой штаб. Когда в Катр-Бра открыла огонь артиллерия, измученный, контуженный, но по-прежнему полный собственного достоинства фельдмаршал наслаждался приготовленной на скорую руку едой и коньяком, налитым в большой стакан. Шум, поднятый отступающими, становился все громче и громче. Все ближе раздавались вопли «Raus! Ruchzug! Raus!» И наконец от них уже задрожали стены. Взбешенный Блюхер выбежал на улицу, оттолкнув офицеров, пытавшихся его удержать. Выхватив саблю, фельдмаршал, изрыгая площадные ругательства, выбежал на середину дороги, громовым голосом приказывая остановиться.
Бесполезно. Остатки своей удачи старый гусар до конца израсходовал при Лижни. В темноте никто его не узнал. Блюхер был сбит чьей-то лошадью и затоптан. Адъютант, уже спасший его при Лижни, попытался сделать это еще раз, по был сражен ударами сабель – то ли прусских, то ли французских. Обезумевшая толпа пруссаков – кавалерия, пехота, кого там только не было – вырвавшись из Женаппа, бросилась на север, в направлении лагеря Веллингтона. Не дав беглецам соединиться с корпусом Цитена, французская артиллерия открыла по пруссакам огонь. Мерль, предпочитая не искушать судьбу, не стал врезаться в гущу отступавших пруссаков. Он уже изучил карту местности, которая была у конного стрелка, неотступно сопровождавшего Мерля с момента вступления в Женапп. В центре города к главной улице примыкал узкий переулок, ведущий на запад. Свернув в него, Мерль приказал своим драгунам спешиться и, выстроившись во фронт, прикрыть огнем перекресток главной улицы и переулка. С остальной частью эскадрона, фронт которого теперь сузился до четырех человек, вместо прежних восьми, Мерль продвигался вперед по узкому переулку. Через четверть часа он, выбравшись за пределы Женаппа, спокойно скакал по пустынной гряде холмов. На противоположной стороне долины мерцали огоньки костров лагеря Веллингтона.
Пленники ночи
В оставшиеся ночные часы сержанту Гронуару было не до разговоров о погоде. Его солдаты изрубили несколько измученных отрядов противника, сожгли несколько обозных повозок и обратили в паническое бегство ординарцев штаба прусской бригады. Под одним из гусар была убита лошадь и он был взят в плен преследовавшими отряд уланами (следуя указаниям Гронуара, он выдал себя за одного из солдат авангарда Груши). К двум часам ночи отряд сержанта уже настолько разозлил пруссаков, что Гронуар счел за лучшее переправиться на восточный берег реки Ласн. Каналья-проводник знал один брод, которым редко пользовались. Этот брод был узким, и переправа оказалась делом рискованным. Изможденных людей и лошадей сносило быстрым течением реки, ставшей полноводной после недавно прошедших дождей. Одного конного егеря унесло вместе с лошадью, и он утонул. Переправившись, они вошли в небольшую рощицу с каменистой почвой. Отряд разделился пополам: одни солдаты легли спать, другие их охраняли, поглощая остатки черствого хлеба.
Было еще темно, когда часовой доложил о том, что большая колонна двигается со стороны поля битвы в северо-восточном направлении. Взяв двух говорящих по-немецки гусар, Гронуар приблизился к колонне и принялся бесшумно продвигаться вдоль вереницы уставших солдат. В ночной темноте покрытые копотью киверы французов и их выцветшие зеленые шинели не отличались от формы обычного прусского кавалерийского патруля. Время от времени задаваемый по-немецки вопрос: «Какая это часть, камрад?» рассеивал всякие сомнения. Наконец сержант нашел то, что искал – майора, который в сопровождении своего ординарца вышел из колонны по нужде. Ординарец, запутавшийся в поводьях двух лошадей, успел лишь в изумлении открыть рот, увидев внезапно появившееся перед глазами дуло пистолета. Майор уже застегнул пояс и поправлял шарф. Он хотел было закричать, но крик застрял у него в горле. Мгновенно разоруженные пленные (помимо сабли и пистолетов у майора были изъяты часы и бумажник), были без промедлений доставлены в рощицу, где подверглись раздельному допросу.
Закончив допросы, Гронуар сделал следующие краткие выводы: колонной оказался II корпус Пирха, который двигался в направлении Меллери с целью спасти III корпус Тильманна, где бы тот ни находился. Ситуация на самом поле битвы оставалась неясной. Похоже, французы возобновили сражение. Проклятые англичане не оказали поддержки своим храбрым прусским союзникам, в рядах которых было слишком много неразберихи, но оставалось слишком мало физических сил и запасов пищи. Резким движением Гронуар извлек из кошелька майора самую крупную монету и поводил ей перед носом проводника.