На тон, принятый маршалом в сем случае, можно отвечать следующими стихами Уолси:
Саррею лучше бы немым во веки быть,
Чем этак говорить.
Что касается другого пункта Вашей критики, то гораздо труднее представить причины, достаточные к его опровержению. Надобно думать, что французы победу при Линьи не почитали решительной, а удивительный порядок, сохраненный прусской армией во время ретирады, кажется, охладил в них жар к преследованию. Хотя французы сильно поразили пруссаков, овладев их позициями, но известия в Бонапартовом «Бюллетене» о поспешном их отступлении и потере великого множества пленных, как ныне известно, совершенно ложны.
Блюхер, заслуживающий во всем нашего доверия по откровенному признанию в своем поражении, уверяет, что прусская армия во время отступления занимала пространства не более одной мили, представляя неприятелю непроницаемый фронт, устройство коего заставило французов прекратить преследование.
Итак, заключим (платя во всем должную дань удивления военному гению Бонапарта) тем, что хотя пруссаки и были сбиты со своей позиции, но отступали в чрезвычайном порядке, так что силы, их преследовавшие, по причине своей малочисленности имели неважную выгоду; сам же Наполеон по необходимости сделать движение влево со всей армией для вознаграждения потери, которую претерпел Ней, не мог преследовать их с достаточным числом войска.
Сими рассуждениями, которые я осмеливаюсь предложить Вам, не нарушая глубокого уважения моего к Вашей опытности, оканчиваю описание важных происшествий 16 и 17.июня. Остаюсь, навсегда преданный вам
Пол.
ПИСЬМО VIII
К Майору
Поле сражения при Ватерлоо весьма удобно к описанию. Сванийская роща[128], состоящая из густых буковых деревьев, пересекается Брюссельской мостовой дорогой, которая, выходя из сей рощи, имеет направление через небольшую деревню Ватерлоо. На обширном косогоре, называемом Мон-Сен-Жан, близ «аренды», находящейся у самой Брюссельской дороги, роща оканчивается, и сие место становится совершенно открытым. Английские войска расположены были двумя линиями вдоль косогора; вторая линия, развернувшись за вершиной горы, была некоторым образом в безопасности от огня неприятельского; первая же, составленная из отборной пехоты, заняла самую вершину, где левая сторона ее находилась под защитой длинного плетня и рва, кои простирались в прямом направлении от деревни Мон-Сен-Жан к местечку Оген. От сего плетня и рва получили свое название две деревни: одна, расположенная впереди плетня, на самом косогоре, названа Ге-Сент, а другая, находящаяся на конце оного, Тер-ла-Ге. Место, занимаемое Тер-ла-Ге, весьма неровное и покрытое кустарником, служило крепкой позицией для левого крыла английской армии.
Между Тер-ла-Ге и Огеном находится дорога, оканчивающаяся перед лесистыми дефиле Сен-Ламберта, через которые левое крыло наше сообщалось с прусской армией. Центр английской армии занял деревню Мон-Сен-Жан, расположенную посреди возвышения, в том самом месте, где большой путь, ведущий к Брюсселю, разделяется на две дороги, из коих одна идет к Нивелю, а другая к Шарлеруа. Ганноверские стрелки защищали деревню Ге-Сент, находящуюся впереди Шарлеруасской дороги и почти на средине холма. Правое крыло английской армии, простиравшееся вдоль сего возвышения, прикрывало Нивельскую дорогу до Угумона, где и примыкало к глубокому рву.
Долина, находящаяся между двумя высотами Мон-Сен-Жан, не имеет никаких строений и в сей достопамятный день была покрыта обильной жатвой: посреди оной и вправо от центра английской армии стоял замок Умон, или Угумон – это есть (или лучше сказать, было) жилище, построенное в старинном стиле фламандской архитектуры, с башней и – сколько я мог судить по его развалинам – с некоторым родом вала. Оно было окружено с одной стороны широким и крепким забором, а с другой – садом, разделенным на аллеи в голландском вкусе, и защищалось высокой стеной. Вокруг всего строения, на расстоянии трех или четырех арпанов, простирался беспрерывный лес. Сей замок служил важной опорой правому крылу англичан.
Такова была позиция английской армии в тот достопамятный день. Позиция же французов не столь удобна к подробному описанию. Некоторые войска их расположены были в полном виду, а другие в деревнях, находящихся позади высоты Альянса.
Утро 18-го числа сопровождалось столь же сильной грозой, какая свирепствовала всю ночь. Но краткий промежуток спокойствия англичане умели употребить в свою пользу: они вычистили свое оружие и ничего не упустили приготовить к решительному сражению в наступающий день. Также роздана была войскам провизия – и большая часть успела подкрепить себя спасительной пищей.
С рассветом дня многочисленные корпуса французской кавалерии начали занимать высоты Альянса, противоположные горе Мон-Сен-Жан; наша кавалерия отряжена была для встречи оных. Все ожидали схватки только между конницами обеих армий, и пехота думала быть простой зрительницей. Но бегство французского кирасирского офицера, приверженного партии Людовика XVIII, заставило предпринять другие меры. Он открыл, что Наполеон предначертал генеральную атаку, которая должна начаться на правом крыле общим наступлением пехоты и конницы.
Между тем сообщение левого крыла нашего с прусской армией было свободно. Офицер, отправленный к Бюлову в четыре часа поутру, встретил его дивизию, уже идущую к нам на помощь; она проходила дефиле Сен-Ламберта, по весьма узким дорогам, которые переход многих артиллерийских полков и бригад сделал еще более непроходимыми. Одно чувство, как уверял меня сей офицер, воодушевляло всех пруссаков: желание – простертое даже до исступления – ускорить марш свой, чтобы участвовать в славе сей великой битвы, погибнув на поле оной или отмстив потери 16-го числа. Простые солдаты, видя его проезжающего со своим спутником, приветствовали их восклицаниями: «Сберегите наше место, храбрые англичане! – был общий крик их. – Сберегите наше место до тех пор, пока мы соединимся с вами!» – и они удвоили силы свои, чтобы скорее прибыть на место битвы. Но марш был очень затруднителен; они проходили страну весьма неровную, сделавшуюся еще непроходимее от дождей, продолжавшихся всю ночь, и столь неудобную для перехода многочисленных корпусов кавалерии, артиллерии и проч., что даже наши оба офицера, хорошо снаряженные и поспешавшие отдать отчет о своей миссии, не могли прибыть на поле сражения прежде 11 часов.
Сражение уже началось. Говорят, что Бонапарт сам выпалил из первой пушки, но это сомнительно; известно только, что он находился в таком месте, откуда видна была вся долина, и пробыл там до тех пор, как остались ему две крайности: смерть или поспешное бегство. Первым постом его была обсерватория, построенная в густом лесу во время снятия с сего места тригонометрического плана, сделанного по повелению нидерландского короля еще за несколько недель до сражения; после он находился на возвышении впереди Альянса и, наконец, у подошвы горы на Брюссельской дороге. За ним следовал штаб-майор и особенный эскадрон, назначенный для охранения его особы. Под ним командовали Сульт, Ней и другие отличные начальники; но он сам отдавал все приказания и принимал все донесения.
Тучи кавалерии, сгустившиеся на горизонте со стороны Бель-Альянса, тогда начали приближаться. Один из наших лучших и храбрейших офицеров признавался мне, что он несколько упал духом, когда, обращая взоры свои вокруг, заметил, сколь малым было число войск, собственно принадлежащих Великобритании, и вспомнил неблагоприятные обстоятельства, которым наши солдаты были подвержены. Один случай снова ободрил его: проезжавший мимо адъютант, отдавая нужные приказания, заметил одному гвардейскому батальону, чтобы он берег выстрелы до тех пор, как неприятель приблизится на малое расстояние. «Не беспокойтесь о нас, – отвечал старый солдат из средины строя, – не беспокойтесь, сударь, мы знаем свое дело». «С сей минуты, – сказал мне неустрашимый друг мой, – я уверился, что сердца солдат воодушевлены истинным мужеством и что на поле сражения они легко могли потерять жизнь, но никогда честь». Спустя несколько минут началась беспримерная битва.
Первая атака французов, как предуведомил беглый роялист, устремлена была на правое крыло наше, именно на Угумонский пост и большую Нивельскую дорогу. Один взгляд, брошенный на карту, тотчас покажет, что, овладев сим постом с помощью артиллерии, французы могли бы устремиться на центр нашей линии, особенно если бы Угумон взят был в то же время. Они успели только вполовину на сем последнем пункте: ярость нападения была столь сильна, что Нассау-Уссингенский корпус стрелков, которому вверен был Угумонский лес, оставил сию часть поста; и самый замок не уцелел бы без мужественного сопротивления и необоримой храбрости защищавших оный. Полковник Доннелл, брат нашего шефа хайлендеров Гленгарри, принужден был сражаться грудь в грудь против нападающих и одолжен собственной силе своей, не менее как и храбрости, тем успехом, с каким исполнил он опасное поручение – удержать неприятеля. Испанский генерал дон Мигель Алава вместе со своими адъютантами старался собрать рассеявшихся стрелков нассаусских; особо дон Никола де Менвизри отличился своей деятельностью. «Что бы могли сделать испанцы, – спросил князь, отличный умом и храбростью, а также и опытностью, которую явил он во время Испанской войны, – дон Мигель, в таком огне?» – «По крайней мере, – отвечал кастилец, – они не обратились бы в бегство, не увидев неприятеля, как то сделали некоторые из подданных вашего батюшки».
После бегства легких войск и занятия леса французами Угумон почти на всем протяжении битвы выдерживал сильное наступление и одолжен своим спасением крепости стен и глубине рва, более же всего необоримой храбрости тех, коим вверен был сей пост. Говорят, что во время атаки надсмотрщик или дворецкий сего замка выстрелил несколько раз с верха башни по англичанам, но его заметили и расстреляли. Я не могу ручаться за достоверность этого анекдота: он, мне кажется, противоречит духу бельгийцев, которые, как известно, были все против французов. Как бы то ни было, пост сей защищаем был с мужеством, равным неустрашимости нападавших; гарнизон производил сильный огонь в отверстия, сделанные в стенах сада и в заборе виноградника; французы действовали ужасно, но все их усилия были тщетны.