На каждой станции должно снова торговаться с хозяином или хозяйкой, и разве по нерадению или ошибке передашь лишнее. Едва ли нужно упоминать, что более всего запрашивают в самых дурных трактирах; однако несмотря на сию привычку набавлять цену на все для путешественников, надобно отдать справедливость строгой честности французов: наша поклажа и деньги были всегда в целости. Я забыл однажды в трактире свой маленький портфель, в котором было немного денег и которого наружность могла подать подозрение, что в нем заключалось что-либо драгоценное; трактирщик, нашедши его, подбежал к нашей коляске и отдал мне портфель прежде, нежели я заметил свою потерю, между тем как ему ни чего не стоило солгать, особенно в то время, когда дом его наполнен был солдатами всех наций, которых присутствие могло служить для него достаточным извинением. Это обстоятельство внушило мне доброе мнение о честности французов, которые, кроме своего ремесла, не позволяют себе никаких обманов.
Путь, ведущий из Брюсселя в Париж, в обыкновенном своем положении не представляет ничего такого, чтобы могло особенно занять путешественника. Большие дороги, начатые Суллой и оконченные его преемниками, обнаруживают великолепие, которое дотоле было неизвестно. Чрезвычайная ширина их доказывает дешевизну земли в ту эпоху, когда они были проложены; но середина мостовой весьма хорошо отделана, и езда по оной легка и безопасна даже в дурную погоду, между тем как в хорошую можно ехать с удовольствием подле широкого рва, простирающегося по обеим сторонам дороги. Она обыкновенно обсажена тройным рядом вязов и даже фруктовых деревьев.
Но большей частью живописных местоположений путешественник во Франции не наслаждается по тем же самым причинам, по которым дороги в ней столь прекрасны и удобны; ибо они почти все сделаны по повелению правительства, которое имеет право пролагать путь прямо от одного пункта до другого, и, следовательно, почти все лежат в прямом направлении, столь скучном для путешественника: напрасно ищет он постепенного раскрытия прекрасных видов, сменяющих друг друга вдоль разнообразной дороги, которой извилины змеятся вокруг хлебного поля и виноградников и избегают прямизны как бы из уважения к какому-нибудь старому помещику, или из снисхождения к семейственной любви и согласию, – даже к предрассудкам и капризам владельца. Я не люблю стоической добродетели Брута, когда он старается проложить большую дорогу, и я на его месте судил бы снисходительнее о стране, где публика гораздо более уважала частные владения, нежели заботилась о том, чтобы большие дороги проведены были прямо для какой бы то ни было причины.
Впрочем, путешественник, проезжающий дорогу, по которой я ехал, мало будет сожалеть о сей прямизне. Реки текут лениво и берега их не имеют ничего занимательного. В городах встречается иногда церковь, достойная любопытства, но никогда другое какое-либо замечательное строение: однообразие архитектуры XV века – времени, в которое большая часть сих храмов была построена – скоро утомляет внимание любопытствующего.
Укрепления городов сделаны по правилам новейшей фортификации, следовательно, более прочны, нежели живописны; что касается феодальных замков, которые придают столько прелести местоположениям в Шотландии и Англии, я не видал ни одного из них. Кажется, что политическое намерение Людовика XI – сделать дворянство совершенно зависимым от короны посредством приглашения оного к своему двору, намерение, сильно отозвавшееся впоследствии, особенно при Людовике XIV, в ниспровержении древних благородных фамилий, имело столь полный успех, что в сей части Франции изгладило все следы пребывания деревенских дворян, которые пользовались властью и уважением, основанными на любви покровительствуемых ими крестьян. Не осталось даже и развалин от древних укрепленных жилищ; деревенские же дома, изредка встречаемые путешественником, сходны с теми, которые построены в Англии в царствование королевы Анны. Рвы, их окружающие, находятся в запустении, стены разломаны, и все вообще имеет вид беспорядка, расстроившего собственность, которой владетель отсутствовал несколько лет.
Свирепые революционные патриоты объявляли войну замкам, а покровительство хижинам. Но они мало находили замков, достойных разорения, и еще менее хижин, требующих покровительства. Земледелец французский, откупщик или крестьянин, не любит жить в фермах, но селится в деревне: сие обстоятельство, которое в отношении к деревенской экономии не вовсе бесполезно, много вредит красивости местоположений. Уединенная ферма сама по себе есть уже предмет довольно занимательный: она всегда возбуждает в душе размышления о домашней зависимости, посредством коей простые, но добродетельные крестьяне тесно соединены с богатым и трудолюбивым фермером, имеющим над ними власть подобную патриархальной, влияние которой никогда не прерывается, потому что подчиненность в этом случае зависит от доброй воли обеих сторон. Напротив того, большая деревня, состоящая из многих фермеров и малых владельцев, которые нанимают работников за глаза и без разбора из самого бедного класса жителей, гораздо более подвержена ссорам и несогласиям, возмущающим многолюдное общество.
Обыкновение не обгораживать обрабатываемые поля составляет другой недостаток в красивости французских местоположений. Земля рачительно возделана и, по-видимому, ни один уголок не остается в запустении, но отсутствие заборов и плетней представляет взору, привыкшему к богатству Англии, странное зрелище опустошения и лености, между тем как в самом деле нет ни того, ни другого. Там, где нет огорождений, нет и домашних животных, которые в природе придают сельским ландшафтам столько же прелести, как в живописи и поэзии, и потому откармливаемый во Франции скот содержится на задних дворах при каждой мызе или большой ферме и выпускается на паству в местах отдаленных и открытых для всякого.
Проезжая северную Францию, более всего скучаешь однообразием деревенских домов и угодий. Редко взор утомленного путника останавливается на деревьях, растущих отдельно на открытой земле. Сами рощи во Франции расположены не очень красиво, хотя чрезвычайно обширны; ибо доставляют жителям достаточное количество дров. Деревья редко рассаживают группами, а еще реже составляют из них плетни, разве вдоль больших дорог. Густой лес никогда не заменит приятного разнообразия отдельных рощиц, в коих аллеи пересекают одна другую в различных направлениях.
Отсутствие заборов придает также и деревне с первого взгляда вид беспорядка и нерадения; но по строгом рассмотрении путешественник с удовольствием примечает, что его подозрение неосновательно. Земля вообще плодородна и каждой участок оной рачительно обрабатывается. Она доставляет с избытком все жизненные потребности, как-то: хлеб, вино, масло и пр.
Рассматривая Францию в сем отношении, нельзя не удивляться тому необузданному высокомерию, которое побуждало жителей столь плодородной страны к опустошению песчаных земель Пруссии и необозримых степей России, где они нашли себе только смерть и позор. Но час мщения прошел, и каковы бы ни были чувства, возбужденные в нас жестоким вызовом, бедственное положение этой страны заслуживает сожаления. Дорога, по которой мы ехали, почти всегда была занята толпами военных людей; здесь тянулся длинный кавалерийский отряд, фуражирующий на всем протяжении своего пути, там проезжал артиллерийский парк по пашням. Немного далее встречали мы какой-нибудь полк, который старался занять деревню, провести в ней ночь и заставить бедных крестьян снабдить гостей своих всем, что им угодно было требовать. В другом месте разные толпы пехоты и кавалерии отправлялись для фуражировки. Хлеб уже созрел на пашнях, но редко земледелец отваживался жать оный, и то украдкой, чтобы солдаты не воспользовались его трудами. Это была жатва нового рода для Вас и для Вашего верного Грева; она производилась вооруженной рукой, и снопы свозимы были не в житницы фермы, но в воинский стан, под прикрытием усатого пруссака, раскуривающего с важным видом трубку свою на облучке воза. Часто эти подвиги сопровождались забавными случаями. Однажды небольшой отряд прусских солдат, наложив несколько возов хлеба, встретился с толпой французских крестьян, причем и те и другие должны были на минуту остановиться; в то время как одна часть французов старалась дать место воинам, другая приблизилась к пруссакам и, уверившись, что ни один из них не разумел по-французски, начала жестоко бранить их, сохраняя, однако же, и в самых порывах своего ругательства, вид почтения, который заставил предполагать, что французы извиняются в своей медленности. Таким образом те, которых последние называли мошенниками, ворами и разбойниками, с важностью вынимали изо рта трубку и отвечали на таковые приветствия «Das ist gut, ser woll» («Это хорошо, очень») и другими снисходительными выражениями. Жестоко было бы лишить бедных французов такого остроумного и невинного способа удовольствовать свое негодование; однако же я не мог не заметить им, при приближении прусского комиссара, что он разумеет их язык, почему они все тотчас и возвратились к своим повозкам.
Жители старались сколько можно более понравиться победителям, изъявляя все знаки верности дому Бурбонов. Горожане уничтожали все, что только напоминало Бонапарта. Лучшим маляром был тот, который искусно мог переменить слово «imperial» на «royal»; но много находилось и таких искусников, коих талант производил только ясное соединение двух прилагательных, столь несогласных между собой. Некоторые благоразумные трактирщики, истомившись беспрерывными переворотами, оставили на своих вывесках только пустое место в ожидании того времени, когда правление сколько-нибудь утвердится.
Сии доказательства усердия жителей к победителям были не бесполезны. Союзные войска вели себя очень хорошо, хотя и были случаи, которые, по-видимому, противоречат сказанному; но известно, что они неизбежны в такое критическое время. Особенно англичане умели приобрести себе доверенность жителей.
С одним из моих друзей случилось в некоторой разграбленной деревне любопытное происшествие Он вошел в сад, принадлежавший к дому, по-видимому, менее бедному, нежели те, которые его окружали, но в самом деле столь же разоренному. Осматриваясь вокруг, он заметил за кустом двух или трех мальчиков, которые, увидев