Характерно, что когда наполеоновская армия занимала столицы европейских государств – Берлин, Вену, Мадрид и Варшаву, случаев грабежей, мародерства и насилия над местными жителями не наблюдалось. Командование делало все возможное, чтобы сохранять в занятых городах спокойствие и порядок. Для этого оно весьма активно сотрудничало с местными властями. В России же такого сотрудничества не было, как и регулярного обеспечения войск всем необходимым.
Еще одной причиной можно считать то, что привыкшие к строгой дисциплине французы теперь составляли в армии меньшинство, а преобладали итальянцы, поляки, немцы, голландцы, португальцы, испанцы и швейцарцы с хорватами – понемногу от всех государств, где доселе воевал Бонапарт. Все чаще ему поступали и доклады о дезертирстве, беспорядках в некоторых частях. Были случаи, когда солдаты даже организовывали целые шайки, которые мародерствовали по всему пути следования армии. Эти «солдаты удачи» разграбили Минскую губернию, Смоленск и другие российские города. Что касается Смоленска, то Наполеон объяснял это так: «Трудно было избавить от грабежа город, взятый, можно сказать, на копье и брошенный жителями; все, что в нем оставалось, сделалось добычею моих воинов, ожесточенных долговременными лишениями первейших потребностей жизни». И вот теперь настал черед Москвы. Как только «великая армия» заняла город, он немедленно был объявлен трофеем. Французы даже внесли известный порядок в его разграбление: частям назначались свои дни и часы, даже районы, где они могли заниматься таким промыслом. Сохранились воспоминания очевидцев тех событий: «В первый день грабила Старая гвардия; в следующий – Новая, а в третий – корпус маршала Даву и так далее». И здесь у Наполеона нашлось оправдание: его армия считала Москву огромным лагерем, брошенным неприятелем.
Прошло пять дней, но вакханалия разграбления пылающего города продолжалась. Император сделал попытку прекратить этот беспредел, издав приказ о прекращении мародерства, но это не помогло. Солдаты продолжали бесчинствовать. Гвардейцы Лефевра и Мортье, солдаты корпусов Мюрата и Даву врывались в пустующие дома, магазины, кладовые и погреба, забирая из них ценные вещи, одежду, картины, продукты и прочее. По улицам русской столицы беспорядочно шлялись расхлябанные и хмельные вояки. Свои ноши они тащили под мышками и на плечах, и просто волоком. Г. П. Данилевский так описывает эти события: «Грабеж продолжался в безобразных размерах. Солдаты сквозь дым и пламя тащили на себе ящики с винами и разной бакалеей, церковную утварь и тюки с красными товарами. У ворот и входов немногих еще не загоревшихся домов толпились испачканные пеплом и сажей, голодные и оборванные чины разных оружий, вырывая друг у друга награбленные вещи. На площадях в то же время, вследствие наступившего сильного холода, горели костры из выломанных оконных рам, дверей и разного хлама. Здесь толпился всякий сброд».
Подвергся разграблению и Кремль. На его территории французы наскоро соорудили несколько горнов и печей. В их котлы они бросали взятую в кремлевских соборах и окрестных церквях серебряную и золотую утварь и посуду, оклады с икон и образов, кресты из драгоценных металлов. Так вандалы переплавляли русские святыни в слитки из золота и серебра. Были выкинуты на пол мощи святителей Алексея и Филиппа. Наполеон посчитал необходимым вмешаться в сбор трофеев, сделав его организованным. Он велел изъять из церквей и соборов Московского Кремля все самое ценное и снять с колокольни Ивана Великого гигантский крест, который русские считали главным символом православия и связывали с ним благополучие своей страны. Он планировал водрузить его в Париже над Домом инвалидов. Когда французы попытались снять крест, произошел загадочный случай. Вдруг колокольню окружили стаи ворон. Они неистово каркали и беспрестанно кружили над ней. Это привело Наполеона в раздражение: он предположил, что стаи этих зловещих птиц пытаются защитить крест, и приказал рассеять их ружейными залпами. Снять эту священную реликвию с колокольни французам все-таки удалось[5].
Забегая вперед, скажем, что в целом французская армия пробыла в Москве 34 дня. Но за это время она не отдохнула и не оправилась от долгих переходов, как того хотел Наполеон. Напротив, она разложилась, становясь день ото дня все менее боеспособной. В подтверждение этого А. Манфред приводит выдержки из письма от 4 октября военного интенданта Анри Бейля, более известного миру как Стендаль: «Я пошел с Луи посмотреть на пожар. Мы увидели, как некий Совуа, конный артиллерист, пьяный, бьет саблей плашмя гвардейского офицера и ругает его ни за что ни про что… Маленький г. Ж., служащий у главного интенданта, который пришел, чтобы маленько пограбить вместе с нами, начал предлагать нам в подарок все, что мы брали и без него… Мой слуга был совершенно пьян; он свалил в коляску скатерти, вино, скрипку, которую взял для себя, и еще всякую всячину. Мы выпили немного вина с двумя-тремя сослуживцами». «Эти темы – грабеж и пьянство – проходят через все письмо Стендаля из Москвы», – заключает А. Манфред.
Наполеон хочет мира
Оценив ход последних событий и их вероятные последствия, Наполеон пришел к выводу, что оставление русскими Москвы никак не повлияло на их решимость продолжать борьбу с захватчиками. А ведь именно в этой древней столице он хотел заставить их подписать мир. Не меньше императора этого желала и вся его армия – от маршалов до солдат.
Не дождавшись от русской стороны предложений о перемирии и не в силах вынести тягостное ожидание, Наполеон сам стал писать об этом Александру I и Кутузову, по сути, выступая в роли не победителя, а просителя. Трижды он пытался вступить в переговоры с русским монархом, но безрезультатно.
Между тем шанс на заключение мирного договора у него был. Ведь, как отмечали современники, после Бородинского сражения и оставления Москвы «в русской армии господствовало настроение печали и подавленности, причем на мир в ближайшем же будущем смотрели как на единственно возможный исход». Однако среди военного командования было немало и тех, кто считал, что с Наполеоном нельзя подписывать постыдного мира и что Москва должна стать для его славы последней могилой. Именно такую позицию занял и российский император. После гибели столицы Александр I решил «продолжать войну с Наполеоном до последних пределов возможного».
А тем временем пребывание в разграбленном и сожженном городе становилось для французов все более опасным. Наполеоновская армия не располагала ни продовольственными складами, ни запасами фуража, ни достаточным количеством снарядов и патронов. Она уже начала испытывать даже недостаток в продовольствии и теплой одежде, а ведь надвигались холода. Из-за нехватки фуража началась массовая гибель лошадей. Знаменитая французская кавалерия теряла их тысячами. Единственный путь, соединяющий армию со своими тылами, проходил по совершенно опустошенной войной местности. Москва постепенно превращалась для нее из победного трофея в мышеловку, которая вот-вот могла захлопнуться. Вскоре выяснилось, что пока французы занимались грабежами и мародерством, город оказался в полукольце русских регулярных войск и ополчения. Все чаще нападали на захватчиков и партизанские отряды. Все это могло привести французов к капитуляции.
Все, кто находился в это время рядом с Наполеоном, отмечали его особенную мрачность. Он словно был охвачен предчувствием надвигающейся гибели. «Наполеон находился в Кремле, – писал его адъютант, граф де Сегюр. – К унылому безмолвию мертвой Москвы присоединялось и безмолвие окружающей ее пустыни и еще более грозное молчание Александра. И слабый звук шагов наших солдат, бродивших в этой обширной могиле, не могут уже вывести Наполеона из задумчивости, оторвать его от ужасных воспоминаний и от еще более ужасного предвидения будущего». Большую часть времени он проводил с графом Дарю, которому сознавался, что хорошо понимает, в какое опасное положение попал в Москве. Под угрозой оказалась его репутация и престиж, как человека, не знавшего ошибок, главными качествами которого были упорство и настойчивость. Теперь он чувствовал, что русские его дурачат, но зашел уже так далеко, что не мог больше ни идти вперед, ни отступать, ни оставаться, ни сражаться с честью и успехом.
Наполеон словно хотел забыться. Часто он целыми часами в оцепенении полулежал на кушетке, а иногда проявлял интерес к совсем неожиданным вещам. Так, он посетил Преображенский скит с целью, чтобы поддержать раскольников. В его сознании возникали новые «идеи во спасение»: отменить крепостное право в России и вызвать народное возмущение. Наполеон даже поручил своему близкому окружению собрать сведения о пугачевском бунте и разыскать одно из последних воззваний самозванца, где якобы были указаны фамилии знатных особ, имевших права на российский престол. Розыски ни к чему не привели.
Однажды в промежутке между чтением светской поэзии и романов Наполеон пригласил в Кремль продавщицу дамских нарядов с Дмитровки и стал обсуждать с ней вопрос об объявлении воли крестьянам. В другой раз он велел драматургу Боссе составить список тех артистов «Комеди Франсез», которых без большого ущерба для этого театра можно было бы вызвать из Парижа для концертов в театре на Большой Никитской. Впоследствии драматург с горечью заметил: «Разумеется, если бы он решился остаться в Москве, не случилось бы ничего хуже того, что случилось!»
Пытаясь остановить разложение в армии, Наполеон начал проводить в Кремле военные смотры. Он сформировал батальоны из кавалеристов, которые лишились лошадей, ежедневно издавал приказы с объявлением наград отличившимся на плацу. Но вскоре и смотрам пришел конец: вдруг выпал первый снег, который не только засыпал кремлевский двор, но и развеял последние иллюзии на спасение, которыми французский император старательно отгораживался от реальности. С той поры он уже думал только об отступлении из Москвы, хотя упорно не говорил ни с кем на эту тему.