Должно быть, они покинули Турин вчера в 8.30 вечера и шли всю ночь; к счастью, погода была такой плохой, что они вряд ли могли продвинуться далеко [маршал совершенно недооценил своего противника и возможности пруссаков].
Я вскоре отправляюсь в Сарт-а-Вален и оттуда поеду в Корбе и Вавр».
По мнению Жомини, Клаузевица, Шарраса и Уссе, Груши следовало сделать утром 18 июня все возможное, чтобы успеть пересечь Диль под Мустье и разместиться поближе к театру действий Наполеона. В таком случае маршал «смог бы поставить своих людей в выгодную позицию для атаки во фланг прусских войск на их пути к Сен-Ламберу…» Правда, генерал Хэмли в своей книге «Военные операции» выражает иное мнение. По его словам, Груши не мог знать, что Веллингтон и Блюхер в течение дня окажутся в Ватерлоо: он полагал, что союзники объединятся в Брюсселе. Если бы таково было их намерение, Груши, «направившись в Вавр, серьезно воспрепятствовал бы их сообщению с базой близ Лувена и либо помешал бы им осуществить их намерения, либо чудовищно осложнил бы их положение». Ошибка Груши заключалась в том, что он не смог разгадать истинные намерения противника. Однако утром 18 июня действия маршала были такими же размеренными и апатичными, как и накануне. Казалось, ничто не могло убедить его действовать побыстрее и поэнергичнее. Его соединения, в отличие от пруссаков, отнюдь не перенапрягались, выполняя приказы. Вместо того чтобы начать марш в 6 часов утра, генерал Вандам вывел их только к 8 часам, и из-за этой задержки пришлось отложить выход войск генерала Жерара до 9 часов.
Сам Груши прибыл в Сарт-а-Вален в 10 часов утра. Дружелюбный нотариус, проживавший неподалеку, предложил маршалу воспользоваться его гостеприимством и сообщил ему некоторые полезные сведения. Груши узнал, что пруссаки прошли насквозь или мимо города тремя колоннами и что они, по-видимому, направляются к Веллингтону в Брюссель. Отослав рапорт Наполеону, маршал приступил к ленчу в обществе своего гостеприимного хозяина в красивом саду загородного дома…
Тем временем в 11.35 утра у плато Мон-Сен-Жан прогремел первый орудийный залп, и сразу же загрохотали французские и английские пушки, после чего последовала атака французов на Угумон. Сражение при Ватерлоо началось… Эта артиллерийская канонада достигла Валена, когда Груши добрался до десерта – клубники на блюде. Один из полковников, зайдя в дом, прервал трапезу маршала и сообщил, что из сада слышно стрельбу. Груши вскочил, прислушался, и действительно – далеко на западе раздавался низкий грохот. В саду собрались офицеры, некоторые всматривались вдаль на запад, некоторые прикладывали ухо к земле, остальные стояли небольшими группками и обменивались мнениями. Генерал Жерар настойчиво потребовал, чтобы Груши немедленно отправился в направлении стрельбы. Но маршал ответил, что они слышали, вероятно, действия арьергарда Веллингтона при отступлении к Брюсселю. Заметив приблизившихся крестьян, он спросил их, где, по их мнению, стреляют, и они ответили, что это, должно быть, в Мон-Сен-Жане. Груши обсудил случившееся с офицерами, но не счел необходимым менять маршрут.
Между тем гул боя со стороны Мон-Сен-Жана усиливался. Поле битвы находилось от Валена примерно в 25 километрах по прямой, и видно было, как клубы дыма поднимаются над горизонтом. Становилось очевидным, что между армиями Наполеона и Веллингтона происходит ожесточенное столкновение. Генерал Жерар, при поддержке Валязэ из инженерных войск, продолжал убеждать Груши выступить в направлении стрельбы. Но генерал Бальту, командующий артиллерией, возразил, что перевезти пушки по затопленным улочкам, ведущим к Мон-Сен-Жану, будет невозможно. Последовал довод Валязэ, который настаивал, что его инженеры легко смогут передвинуть пушки. Однако Бальту это не убедило, а генерал Жерар пришел в ярость из-за бездействия Груши.
Жерар призывал Груши немедленно двигаться в сторону залпов орудий, на что маршал флегматично отвечал, что император намерен атаковать английскую армию, если Веллингтон примет бой. Потому весь этот шум его нисколько не удивляет и не затрагивает. Он прибавил, что если бы император пожелал, чтобы его войска приняли в этом участие, он не отослал бы их на такое расстояние в тот самый момент, когда идет в атаку против англичан.
В словах маршала был определенный резон, так как никаких донесений от императора о готовящемся сражении он действительно не получал. Груши решил в точности выполнять приказ Наполеона о преследовании армии Блюхера (которой, однако, не было уже у Вавра, она двигалась к Мон-Сен-Жану). Груши еще больше укрепился в своем решении, когда около 4 часов вечера получил приказ, подписанный начальником штаба французской армии Сультом, подтверждавший необходимость его войскам двигаться на Вавр. Итак, Груши не спеша двигается к Вавру, а первые прусские батальоны уже выходят на правый фланг французов, ведущих бой у Мон-Сен-Жана. Но даже у Вавра Груши действует не слишком решительно, и корпус Тильмана, имевший меньше сил, достаточно уверенно отражал все атаки французов. Только к концу дня маршалу удалось сломить упорное сопротивление пруссаков, но этот частичный успех уже не имел никакого значения. Генеральное сражение кампании 1815 года у Ватерлоо, а с ним и вся война – проиграны.
Наполеон очень хорошо понимал это. Его армия была разгромлена, а сам он выглядел безучастным усталым человеком. «21 июня Наполеон возвратился в Париж, – писал А. Манфред. – Всю дорогу в карете он был в дремотном состоянии. Иногда он просыпался, смотрел в окно, оглядывал, не узнавая, местность и снова дремал. Он чувствовал себя нездоровым, испытывал сильные боли в желудке, его постоянно клонило ко сну». Возвращение в Париж не сулило ничего хорошего. Как он и ожидал, и палата депутатов, и палата пэров, не задумываясь о завтрашнем дне, потребовали его немедленного отречения.
После Ватерлоо
После победы союзников у Мон-Сен-Жана часть прусской армии была направлена против Груши, чтобы отрезать его от границы. Груши же после боя у Вавра, еще не знавший, чем закончилась основная битва, решил, что Наполеон должен был одержать победу, и поэтому приготовился вести свои войска к Брюсселю. Но в это время из Катр-Бра прибыл гонец императора. Его привели к маршалу, который решил, что тот либо напился, либо сошел с ума, поскольку бормотал что-то нечленораздельное с диким рассеянным видом, и его долго никто не мог понять, но наконец после упорных расспросов Груши и его генералы узнали, какая катастрофа постигла Наполеона у Мон-Сен-Жана и что они сами теперь находятся в опасности и должны как можно скорее отступать. Победоносная армия Блюхера была близко и несомненно могла обрушить на них всю свою ярость и мощь.
Говорят, что когда Груши узнал о поражении Наполеона, он заплакал, так как отчетливо осознал, что потомки навсегда свяжут его имя с этим чудовищным поражением. И, хотя дальнейшие действия маршала были безупречны, полководческая репутация Груши погибла безвозвратно, а его имя навсегда вошло в историю, навечно соединившись с разгромом у Ватерлоо…
После таких неутешительных новостей Груши начал действовать так, как должен был действовать раньше, когда Наполеон поручил ему преследовать прусскую армию. Сейчас, когда все погибло, маршал внезапно обнаружил незаурядную энергию, решительность и военное чутье. Действуя с необычайной энергией, он искусно маневрировал при поддержке Вандама, демонстрировавшего все свое высочайшее мужество и решительность. Им предстояло спасти правое крыло армии (Жерар был серьезно ранен во время сражения накануне днем), организованно отступить перед преследующим их противником и не только сохранить снаряжение, но и попутно позаботиться о раненых. То, что Груши сумел справиться с этим трудным отступлением, являло резкий контраст с той апатией и безынициативностью, которую он проявил до этого!
20 июня под Намюром его войска были атакованы прусскими корпусами Тильмана и Пирха. В завязавшемся сражении французы одержали победу и продолжали отход в пределы Франции. Однако этот успех ничего не мог уже изменить.
После Ватерлоо маршал Груши, войска которого были единственным в то время боеспособным контингентом армии Наполеона, был назначен правительством командующим Северной армией. Предполагалось, что он возглавит оборону Северной Франции от наступавших союзников. Но приказы императора не доходили до Груши, и все же он самостоятельно и очень быстро (!) провел свой корпус через Рокруа, Обиньи, Ревель к Реймсу и далее на Париж. При иных, более благоприятных обстоятельствах его корпус вполне мог оказаться решающим звеном в продолжение кампании 1815 года, но политическая ситуация не дала Наполеону возможности воспользоваться силами Груши.
Итак, Наполеон ждал Груши, а вместо него появился Блюхер – смерть вместо жизни. Судьба порой делает такие крутые повороты: человек рассчитывал на мировой трон, а перед ним возник остров Святой Елены. Но мог ли Груши все-таки помешать пруссакам прорваться к полю Ватерлоо или отвлечь на себя хотя бы часть войск Блюхера?
Действия Груши накануне и в день сражения при Ватерлоо многие современники и историки называют странными, загадочными и даже предательскими. По словам
Наполеона, сказанным им на острове Святой Елены, Груши мог и должен был спасти положение. Поле боя, как утверждал Наполеон, было не так уж далеко от Валена, дороги не так уж и плохи, а пруссаки вовсе не следили за ним неусыпно. Но имератор был слишком несправедлив к Груши. На самом деле ситуация была гораздо более сложной, чем рисовал ссыльный император. Поле боя находилось в 30 км, но это по прямой, и войска не могли маршировать туда напрямую, им пришлось бы идти в обход по дорогам, которые были в плохом состоянии после сильного ливня накануне. Впоследствии было выяснено, что быстро идущий человек может пройти расстояние от Валена до Планшенуа за пять с половиной часов; фактически именно такое время понадобилось гонцу, доставившему Груши приказ Наполеона, чтобы доехать до места назначения. А ведь он ехал на хорошей лошади, безо всякой поклажи (за исключением письма), то есть мог передвигаться значительно быстрее армейского корпуса, и можно предположить, что Груши смог бы добраться до поля битвы не раньше восьми-девяти вечера. Пруссаки в тот день прошли по тем же местам в Планшенуа, что заняло восемь с половиной часов, не считая задержки в Вавре. Груши предстояло пройти на три мили больше. Так что даже по самым оптимистичным расчетам, Груши не мог подойти к полю битвы раньше или хотя бы в одно время с пруссаками. Его пехотные части просто физически не могли этого сделать.