Но если не «Солнце», тогда что? Рискну предположить, что одной из двух песен-«катализаторов» стала широко известная в узких революционных кругах «Пыльная дорога».
По пыльной дороге телега несется,
В ней по бокам два жандарма сидят.
Сбейте оковы,
Дайте мне волю —
Я научу вас свободу любить.
Юный изгнанник в телеге той мчится,
Скованы руки, как плети висят.
Сбейте оковы,
Дайте мне волю —
Я научу вас свободу любить…
К слову, пыльная дорога есть не эдакое образное поэтическое выражение, а именно что объективная реальность, данная каторжанину-этапнику в ощущениях. Вот что по этому поводу писал в своей книге «По тюрьмам и этапам» Иван Белоконский:
«… все повозки обязательно следуют близко одна за другой, так что в сухую погоду подымается страшное облако пыли, в котором приходится буквально задыхаться, не говоря уже о вреде для глаз. Нам пришлось видеть однажды, как девочка лет 7-ми, очутившись в таком облаке пыли, громко, жалобно плакала, закрыв лицо худенькими ручонками, и кричала своей матери-арестантке: «мама, мама, убери эту гадкую пыль, а то я умру». Ее тоненький, жалобный голосок долго звучал в наших ушах…»
К семидесятилетию первой русской революции в СССР был издан комплект из двух виниловых пластинок под общим заголовком «Песни революции». В прилагающемся к нему буклете даны краткие аннотации к каждой из восемнадцати уместившихся на пластинках песен. В том числе — к «Пыльной дороге».
«Песня «По пыльной дороге», вошедшая в русский песенный обиход также в 70–80-х годах, возникла в сибирской ссылке под впечатлением поэтических образов, завершающих две польские песни о сибирской ссылке: «Сибирский узник» и «Кибитка». Обе они являются, вероятнее всего, вариантами одной и той же песни неустановленного автора. Русский текст песни «По пыльной дороге» и русская ее мелодия были опубликованы впервые в 1905 году отдельным музыкальным изданием в записи и обработке композитора В. Н. Гартевельда».
Первородность Гартевельда в части популяризации «Пыльной дороги» вызывает некоторые вопросы. Да, в каталогах знаменитой «Ленинки» имеется гартевельдовское нотное издание от музыкальной фирмы «Детлафъ». Атрибутированное так: «Пыльной дорогой телега несется: Песня 1905 года: Для соло и хора с ф.-п./Запись В. Гартевельдъ. Д 71/71». Однако год выпуска этих нот не указан. А самое главное: когда, где и от кого записал эту песню Гартевельд? И могло ли вообще появиться подобное нотное издание в 1905 году?
Начну с последнего: теоретически — да, могло. Ибо вскоре после выхода знаменитого Октябрьского манифеста в России случилось кратковременное ослабление цензуры по всем идеологическим фронтам. В данном случае речь идет о так называемых «четырнадцати месяцах свободы», после которых наступили годы реакции и цензурная форточка снова захлопнулась. Вот что писал об этом времени Ленин: «Никакой издатель не осмеливался представлять властям обязательный экземпляр, а власти не осмеливались принимать против этого какие-либо меры». Таким образом, в описываемый недолгий период сделалась возможной открытая публикация тюремных песен, которые, наряду с так называемыми «социальными песнями рабочих», ранее были запрещены к изданию.
Мог услышать эту песню Гартевельд в 1905 году? Да. Но вот в остальном — сомневаюсь. Хотя бы потому, что буде таковая Вильгельмом Наполеоновичем в тот год действительно записана и издана под собственным именем, есть большие сомнения в том, что позднее пропагандиста такого рода творчества ничтоже сумняшеся отпустили бы «в Сибирь, по делу». Опять же, слабо верится, что такой в целом лояльный к властям и весьма осторожный человек, как Гартевельд, поддавшись охватившему общество вольнодумному психозу, тут же взялся за издание бунтарских песен.
Показательный пример: в 1905 году в издательстве «Детлафъ» были выпущены как минимум два нотных издания авторства Гартевельда: романс «К чему вражда?» на стихи Владимира Гиляровского с посвящением Федору Шаляпину и песня «Гимн свободы» на стихи Константина Оленина. Вторая представляет собой восторженный музыкальный отклик на событие 17 октября (выход царского Манифеста). В том, что швед Гартевельд стоит на либеральных позициях, удивляться не приходится. Тем не менее, выпуская ноты «Гимна», Вильгельм Наполеонович подстраховывается, пряча свою причастность к изданию под бесхитростным псевдонимом «В. Н. Г-дъ (Шведов)». В общем, представляется мне, что песню про «Пыльную дорогу» Гартевельд и в самом деле мог услышать в 1905 году. Но записал и издал ее позднее, «общим пакетом» с привезенным из Сибири песенно-фольклорным материалом. Тем более что в Нерчинском крае у него случались встречи со ссыльными поляками, с чьих напевов, по одной из версий, и родилась «Пыльная дорога».
В любом случае немного странно, что Гартевельд — в 1905-м ли, позднее ли? — вообще обратился к подобного рода материалу. Как ни крути, «Пыльная дорога» — чистой воды Политика. Та самая, которой наш герой-иностранец благоразумно сторонился. А коли уж доводилось невольно, краешком соприкоснуться — предпочитал особо о том не распространяться.
«…говорить о своих отдельных беседах с арестантами я не буду. Каждая личность интересна по стольку, по скольку она рисует драму своей жизни, а этих драм, самых разнообразных, самых изумительных, общественных и личных, в камерах этих мрачных зданий до 600, и передать их нет возможности. Политических заключенных там около 300, и беседа с ними составила бы страницу из истории русской революции…»
Ну не хочет, не желает Вильгельм Наполеонович писать историю русской революции! Имеет на то полное право. Причем, словно в очередной раз подстраховываясь, в дальнейшем витиевато оговорится, что песни политических каторжан «хотя и богаты по своему общественному содержанию, но, к сожалению, в музыкальном отношении они совершенно ничтожны, ибо отражают в себе западные уличные мотивы». Правда, позднее в своей книге «Каторга и бродяги Сибири» Гартевельд не обойдет молчанием свои встречи с политическими ссыльными и каторжанами, но опишет их политкорректно и отстраненно — именно как этнограф и «человек над схваткой».
За вторую поразившую Гартевельда каторжную песню сказать не берусь — слишком велика по тем временам выборка потенциальных претендентов. А все потому, что бешеный успех «Солнца» немедля породил к жизни моду на новый песенный жанр, окрещенный «рваным» — то ли из-за внешнего вида исполнителей, то ли из-за «рвущих душу» текстов. Представители тогдашней популярной музыки с немалым энтузиазмом взялись примерять на себя маску босяка, исполняя песни улицы, нищеты и горя. Причем на этой, весьма доходной, особенно по первости, эстрадной стезе подвизались как разного рода бездарности и конъюнктурщики, так и признанные мастера сцены. Репертуар «рванины» в основном состоял из неуклюжих подделок и пародий на подлинные, истинно народные песни дна. Хотя попадались среди этого сора и редкие жемчужины. Такие, как, например, ставшая классикой жанра:
Отец мой скончался в тюрьме
В цепях и под надзором.
Мать родила меня на свет
В канаве, под забором…
Гартевельдовская версия: «две песни как озарение», разумеется, изящная. Только непонятно: зачем было выжидать почти три года?
Изящная, но единственная ли? Положа руку на сердце, Гартевельд был более мастеровитым пианистом и аранжировщиком, нежели композитором. Не Чайковский, не Прокофьев, не Рахманинов… В данном случае снова оговорюсь, что не являюсь специалистом в области теории музыки, а потому высказываю сугубо личное, дилетантское мнение. Хотя…
Помните разгромную рецензию гартевельдовской оперы в московском «Театрале»? А вот передо мной страница еженедельной газеты «Восточное обозрение», издаваемой в Иркутске. Номер за 26 апреля 1905 года. То бишь минуло десять лет. В разделе «Театральная хроника» — рецензия на постановку оперы Гартевельда «Песнь торжествующей любви» в местном театре:
«Слабыми сторонами автора его первой оперы служат недостаточная мелодическая изобретательность, неумение писать широкую мелодию, которая у него всегда состоит из коротких музыкальных фраз или склеенных довольно искусственно между собой без необходимой цельности, как повторяющихся в куплетной форме…;
Неумение разрабатывать указывает на слабую технику автора…;
На наш взгляд вся эта опера в настоящем представляет скорее сырой материал, из которого при дальнейшей более зрелой обработке может получиться действительный вклад в оперную литературу…;
Постановку в этом сезоне «Песни торжествующей любви» следует признать неудачной…»
И как вам обзорчик? Причем это пишут провинциальные щелкопёришки. Что уж тогда говорить о маститых и дорогих столичных критиках?
Нет, оно понятно, что собака лает, а караван идет. И к моменту публикации иркутской рецензии опера Гартевельда десять лет как ставилась в самых разных театрах. После Харькова и Москвы ее ставили в Тифлисе, Саратове, Казани, Нижнем Новгороде, Иркутске, Петербурге[17]… Если верить словам самого Гартевельда, таковых постановок насчитывалось сто восемьдесят. Гигантская цифра, даже если, с учетом завиральности нашего героя, делить ее на два. А то и на три. Достаточно сказать, что у «Бориса Годунова» Модеста Мусоргского за три сезона состоялось всего десять показов, после чего оперу и вовсе изъяли из репертуара театров. У Чайковского и прочих знаменитых русских композиторов той поры дела с постановками продвигались немногим лучше.