«КИЕВ, 20, VII. Известный оперный антрепренер Бородай после бурного объяснения с артистами по поводу невыплаченного жалования бросился топиться. Бородая удержали насильно возле Днепра».
Ну да, тогда обошлось. И потом — тоже обойдется: после неудачной попытки покушения на самоубийство Михаилу Матвеевичу суждено будет прожить еще почти четверть века. Но вот с Киевским оперным театром ему все-таки придется расстаться: к концу срока аренды театра бразды правления в свои руки взяло Товарищество оперных артистов, а в 1907 году Киевская дума передала антрепризу «антагонисту» Бородая — Брыкину. Вот тут-то бывший оперный певец, по происхождению донской казак Степан Васильевич, и развернулся:
«Отцы города обвиняли Брыкина в стремлении к наживе за счет неуемного повышения цен на гастрольные спектакли. Пышным цветом расцвело барышничество билетами: скупая по номинальной цене, перекупщики продавали их публике в 2–3 раза дороже. В феврале 1909 г. полиция задержала четырех таких «предпринимателей», и оказалось, что они напрямую связаны с капельдинерами театра. Также вскрыли сеть клакеров среди театральных работников. Хорист Мейер Левин и его подручные за 25–30 рублей «делали успех» артисту. Нанимая гимназистов и студентов, они устраивали шумные овации. Но в случае отказа платить свист, шиканье, а иногда даже побои были обеспечены. Скандальный резонанс вызвал необычный маркетинговый ход антрепренера, когда тот установил 40 % скидку на билеты, но только для читателей газеты «Киевские вести». Возмущенные сотрудники и подписчики других местных изданий явились в театр и чуть ли не силой заставили администрацию распространить скидку на все газетные подписки»[71].
Судя по всему, каторжная концертная программа Гартевельда Степану Васильевичу понравилась. Если не содержанием, то коммерческими перспективами. Причем понравилась настолько, что каких-то полгода спустя Брыкин возьмется…
Впрочем — стоп! Всему свое время, не будем забегать вперед.
Скоренько окучив Украину, ансамбль Гартевельда отправляется на Волгу: Нижний Новгород, Самара (19 июня), Казань (24 июня)…
«Сегодня казанская публика услышит нечто новое, даже не доходившее до ее слуха — это «Песни каторги и песни воли». Каторга, одно из высших наказаний русского уголовного кодекса, как известно, наполняется осужденными из всех слоев русского общества. В былые годы каторга была населяема преимущественно уголовными преступниками. В последние же годы ее, более чем на половину, населили «политическими». Композитору В. Н. Гартевельду пришла оригинальная мысль — собрать песни каторги. Испросив у высшей администрации право на посещение каторжных тюрем, Гартевельд отправился в прошлом 1908 году в «страну каторги» — в Сибирь. Там, однако, он решил раздвинуть рамки своих исследований и, кроме песен собственно каторги, записал песни бродяг, беглых и некоторых сибирских инородцев-самоедов, остяков, киргизов, бурят и айносов. Вернувшись в Россию с богатым сборником песен, он встретил здесь горячее участие к своему делу в лице известного дирижера А. А. Эйхенвальда, который и организовал концертное турне по России и за границей для исполнения «Песен каторги и воли». Помимо исполнения песен концерты сопровождаются чтением доклада В. Н. Гартевельда о современной Сибирской каторге, о ее песнях, о песнях сахалинцев, бродяг и инородцев, что придает концертам особое значение. О самих «Песнях каторги и воли», разумеется, речь впереди — после концерта, а пока — пожелаем, чтобы сегодняшний концерт не был в Казани единственным».
Это — анонс концерта в местной «Казанской газете». Два дня спустя в ней же будет опубликована восторженная рецензия на оный:
«Казань услышала «Песни неволи». О концерте В. Н. Гартевельда.
На тех же подмостках, где несколько часов назад цинично и тупо кривлялся на потеху «почтенной публике» пошлый фарс, стоит В. Н. Гартевельд, одухотворенный необычными для культурного европейца переживаниями «мира отверженных», и с трогательной для русского интеллигента наивностью делится с внимательной аудиторией своими впечатлениями: «Я буду счастлив, если вы увидите по этим песням, что люди, сочинившие их, такие же люди, как и вы». Театр полон. Властно и мрачно вторгается «отверженный мир» в царство своего «нарядного, сытого и свободного» собрата: «Я всем чужой! Я отплачу!»… Пусть вместо свирелей — фисгармония, вместо стука кирок — пианино, вместо каторжан и бродяг — хор московской оперы и солисты, но их голосами поет сама каторга!.. Чуткие музыканты В. Н. Гартевельд и А. А. Эйхенвальд оставили ее песни во всей их мрачной жизненной неприкосновенности. Сохранен даже каторжный аккомпанемент в «Кандальном марше». Этот марш — откровение каторжного мира. Впечатление от марша — незабываемое, исключительное. Впрочем, маршу предшествуют еще 9 каторжных песен, оставляющие сильное впечатление, особенно в «Зачем я мальчик уродился», в «Похоронах» и в «Ой, ты, тундра» в исполнении г-на Ошустовича (тенор) и известного в Казани г-на Сергеева (сильный и сочный бас). Потом идут хоровые песни: древняя, как мир, «молитва ламантов» (по-санскритски), «заклинание шаманов» (по-бурятски), киргизская «весенняя песня» и первая в музыкальной литературе песня вымирающих айносов (по-айносски). Кончается необыкновенный концерт польским «Кыбелем» (песня повстанцев-каторжан)».
Наполеоныч крайне удачно подгадал со своими гастролями в Казани. Как раз в тех числах в городе открылась Международная торгово-промышленная выставка, по своему размаху и значению занявшая наиболее видное место среди целого ряда других, до сего времени устраивавшихся в России. Конечно, она уступала знаменитой Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде (1896). Но следует учитывать, что последняя устраивалась правительством и стоила миллионы, тогда как казанская была организована сугубо на деньги местного земства.
Выставка пользовалась огромной популярностью, отбоя от посетителей не было. Так что в Казани ансамбль Гартевельда отыграл минимум три концерта, что проходили в здании нового, специально под выставку построенного летнего театра… Вообще, по совокупности, нельзя не отметить, что с маркетинговой точки зрения проект «Песни каторги» был организован Наполеонычем блестяще.
После Волги агитбригада Гартевельда, не давая себе передыху, отправляется собирать урожай в средней полосе России: Тула, Калуга, Курск, Орел, Воронеж… Вильгельм Наполеонович спешит. Очень спешит, ибо первые тревожные звоночки начинают звучать. Произошло то, чего Гартевельд резонно опасался — власти на местах начали потихонечку очухиваться. А как вы хотели? Оно, конечно, премьер благословил премьеру, но и пресловутой «столыпинской реакции» никто не отменял.
Из журнала «Граммофонный мир», № 6, 1909 год:
«Одесский градоначальник генерал Толмачев запретил продажу граммофонных пластинок с записями песен каторжан и сибирских инородцев, сделанных профессором Гартевельдом. Мы уверены, что это запрещение будет снято, так как означенные пластинки по всей России разрешены для свободной продажи. Об этих песнях профессор Гартевельд имел личную беседу с премьер-министром Петром Аркадьевичем Столыпиным, а на концерте в Москве 6 апреля исполнение этих песен слушали многие представители Московской администрации во главе с Губернатором Свиты Его Величества Генерал-Майором Джунковским».
Тогда же, в июне, афиши, анонсирующие предстоящие концерты команды Гартевельда в Тамбовской губернии, привлекли внимание местного губернатора. И это, в общем-то, случайное внимание со стороны первого лица тотчас обернулось бурным негодованием: губернатор мчится к полицмейстеру, устраивает форменный разнос за недосмотр и приказывает вычеркнуть из афиш упоминание о том, что на концертах будет исполняться «Подкандальный марш». Дополнительно городской голова отдает распоряжение о запрете продажи билетов учащейся тамбовской молодежи.
Муратов Николай Павлович. Родился в 1867 году. Потомственный дворянин. По окончании Императорского училища правоведения направлен на службу в г. Кутаис (Кутаиси), где занимался следственной практикой. Позднее служил во Владимирском, Московском, Тверском окружных судах. Начиная с сентября 1906 года исполнял должность тамбовского губернатора, с января 1908 года — полноправный глава губернии. На губернаторском посту Муратов зарекомендовал себя как верный защитник интересов дворянского сословия. Будучи руководителем энергичным и жестким, Николай Павлович считал своим гражданским и нравственным долгом решительное пресечение не только революционного, но и любого оппозиционного движения. И по этой причине служил объектом резкой критики не только со стороны социал-демократов и эсеров, но и со стороны либералов.
17 июня Муратов отправляет донесение в столичный Департамент полиции, где сообщает о принятых им мерах относительно предстоящего крамольного концерта. Учитывая, что меры эти городской голова предпринял по собственной инициативе и никаких рапортичек от него никто не запрашивал, донесение сие можно рассматривать как банальный донос. И таковым оно, по существу и являлось.
«Очень возможно, что звон кандалов являлся необходимою принадлежностью «Кандального марша», обозначенного в афише, нисколько не сомневаюсь и в том, что тот же звон должен был придать маршу известное настроение, а это последнее вызвать у охочей до всякой сентиментальности интеллигентной публики слезы умиления и даже восторга к творцам марша — «потемкинским матросам». Чтоб не было этого настроения и умиления к изменникам, чтоб не было опоэтизирования того, что заслуживает отвращения, я и запретил кандалы, а следствием сего было снятие «Подкандального марша» с афиши… В программах, раздаваемых перед концертом, помещены были выдержки из московских газет, где отмечался громадный успех песен политкаторжан, особенно среди публики, носящей студенческие мундиры и гимназические тужурки. Не подлежит сомнению, что этот московский восторг был бы повторен и в Тамбове, причем учащиеся, которых, несмотря на прекращение занятий, очень достаточно в Тамбове, благодаря слушанию каторжных песен снова и снова повернули бы мысли к «великой эпохе» [здесь имеется в виду революция 1905 года. —