– Я видел одно, – сказал он. – Не бойся, я его не читал. Я просто увидал одну страницу, когда забирал твою сумку из шкафчика в магазине.
Я подумала, заметил ли он всю пачку писем. Испугалась, что он подсмотрел, но он сказал, что не читал, и я почему-то поверила ему.
– И сколько писем ты ему написала?
– Больше трех сотен.
Он недоверчиво покачал головой, но потом улыбнулся чему-то.
– Скотти ненавидел писать. Он даже платил мне, чтобы я делал за него письменные работы.
Я рассмеялась, потому что, пока мы были вместе, я тоже написала за него пару работ. Было так странно говорить с кем-то, кто знал Скотти с той же стороны, что и я. Я никогда еще не испытывала такого. Было здорово смеяться, а не плакать от мыслей о нем. Я хотела бы больше знать о том, каким был Скотти, когда еще не знал меня.
– Из Диэм может когда-нибудь вырасти писатель. Она любит придумывать слова, – сказал Леджер. – Если она не знает, как что-нибудь называется, она просто придумывает для этого свое слово.
– Это как?
– Солнечные лампы, – сказал он. – Ну, такие, что горят вдоль тротуаров. Не знаю почему, но она называет их патчелы.
Я улыбнулась, но испытала легкую боль от зависти. Я так хотела знать ее так же, как он.
– А еще? – Я говорила очень тихо, потому что старалась скрыть то, что вся дрожу.
– Мы как-то катались с ней на велосипеде, и у нее все время соскальзывала с педали нога, и она сказала: – Моя нога все время шлепзит. – Я спросил, что такое шлепзит, и она сказала, что, когда она в шлепанцах, ее нога все время из них скользит. И она думала, что насквозь значит «очень». Она может сказать «Я насквозь устала» или «Я насквозь голодная».
Было так больно даже смеяться этому. Я выдавила улыбку, но, думаю, Леджер почувствовал, что рассказы про дочь, с которой мне нельзя познакомиться, рвут меня на части. Он перестал улыбаться, подошел к раковине и вымыл стакан.
– Ты готова?
Я кивнула и соскочила со стола.
По дороге домой он спросил:
– А что ты собираешься делать с этими письмами?
– Ничего, – тут же ответила я. – Мне просто нравится их писать.
– А о чем они?
– Обо всем. Иногда ни о чем. – Я отвернулась к окну, чтобы он не сумел прочесть на моем лице правды. Но что-то внутри меня желало вести себя с ним честно. Я хотела, чтобы Леджер мне верил. Мне нужно было многое доказать. – Я думаю, что, может быть, когда-нибудь соберу их и сделаю из них книгу.
Он помолчал.
– У нее будет счастливый конец?
Не отворачиваясь от окна, я ответила:
– Это будет книга о моей жизни, так что я не знаю, как такое возможно.
Не отводя глаз от дороги, Леджер спросил:
– А в каком-нибудь из писем говорится, что случилось той ночью, когда Скотти умер?
Я помолчала между этим вопросом и своим ответом.
– Да. В одном говорится.
– Можно мне прочесть его?
– Нет.
Леджер быстро взглянул мне в глаза. Затем снова перевел взгляд на дорогу и включил поворотник, сворачивая на мою улицу. Он остановился у дома, не заглушая мотор. Я не понимала, надо ли мне быстрее выйти или между нами осталось что-то недосказанное. Я положила руку на ручку двери.
– Спасибо тебе за эту работу.
Леджер побарабанил пальцами по рулю и кивнул.
– Я бы сказал, ты ее заслужила. Кухня не бывала в таком порядке с того дня, как я купил это здание, а ты проработала всего один вечер.
Комплимент было приятно услышать. Я это оценила и пожелала Леджеру доброй ночи.
Как бы мне ни хотелось поглядеть на него, выходя из машины, я так и не повернула головы. Я слушала, сдает ли он назад, но он не делал этого, и я подумала, что он смотрит, как я иду к своему дому.
Как только я вошла в квартиру, Иви кинулась мне навстречу. Я взяла ее на руки и, не зажигая света, подошла и выглянула в окно.
Леджер так и сидел в машине, глядя на мои окна. Я тут же отпрянула и прижалась спиной к стене. Наконец я услышала, как взревел его мотор, когда он задним ходом выезжал со стоянки.
– Иви? – прошептала я, почесывая ее за ухом. – Что же мы делаем?
24Леджер
– Леджер!
Я поднял глаза от инвентаря и тут же начал паковать его еще быстрее. Ко мне направлялась бригада мамашек. Когда они собирались такой командой, это всегда не к добру. Их было четверо, у всех одинаковые складные стулья с именами детей, написанными на спинках. Они либо собирались сказать мне, что я недостаточно хорошо тренировал их деток, либо собирались попытаться свести меня с какой-нибудь своей незамужней подружкой.
Я кинул взгляд на поле – Диэм все еще играла там в салки со своими друзьями. За ней приглядывала Грейс, так что я запихал в пакет последний шлем, но было слишком поздно делать вид, что я не заметил, как они направляются ко мне.
Уитни заговорила первой:
– Мы слышали, объявилась мать Диэм.
Я быстро взглянул ей в глаза, но постарался не выдать никакого удивления, что они знают о возвращении Кенны. Никто из них не знал Кенну в то краткое время, что она встречалась со Скотти. Да никто из них и Скотти-то не знал.
Но они знали Диэм, и знали меня, и знали нашу историю. Так что считали, что им положено узнать всю правду.
– Где вы такое слышали?
– Сотрудница Грейс сказала моей тете, – ответила одна из мамашек.
– Не могу поверить, что ей хватило наглости вернуться сюда, – сказала Уитни. – Грейди сказал, что Грейс с Патриком подали на оформление запрета на приближение.
– Правда? – Я изобразил дурака, это все же лучше, чем показывать им, сколько мне известно. Они только бы начали расспрашивать дальше.
– И я их понимаю, – сказала она. – Что, если она попробует украсть Диэм?
– Она не станет, – сказал я. Закинул мешок в багажник и захлопнул крышку.
– Я бы не была так уверена, – ответила Уитни. – Наркоманы способны на всякое.
– Она не наркоманка. – Я произнес это слишком твердо. И слишком быстро. И тут же увидел в глазах Уитни подозрение.
Жалко, что на этой игре не было Романа. Сегодня он не смог прийти, а обычно именно он – мой предлог, чтобы избавиться от бригады мамашек. Часть из них дружат с Леа, так что из уважения к ней они не кокетничают со мной напрямую. Но на Романа запрет не распространяется, так что обычно я кидаю волчицам его.
– Передавай Грейди привет. – Я ушел от них и направился к Диэм и Грейс.
Я не знаю, как защищать Кенну в таких ситуациях. И не знаю, надо ли. Но мне кажется неправильным позволять всем вокруг думать о ней самое худшее.
Я не говорил Кенне, что подвезу ее сегодня на работу. Но я и сам об этом не знал до тех пор, пока не выехал в бар и не сообразил по пути, что ее смена в магазине вот-вот закончится.
Я заехал на парковку, и не прошло и двух минут, как она вышла из магазина. Она не заметила мой грузовик и направилась в сторону дороги, так что я поехал ей навстречу.
Она увидела меня и, готов поклясться, сделала гримасу, когда я указал ей на пассажирскую дверь. Открыв ее, она пробормотала: «Спасибо». А потом сказала:
– Меня необязательно подвозить. Я нормально хожу.
– Я только что с бейсбола и все равно ехал мимо.
Она поставила сумку между нами и застегнула ремень.
– Она хорошо играет?
– Ага. Хотя, думаю, ей нравится не столько сама игра, сколько возня с друзьями. Но если она будет заниматься, то сможет играть хорошо.
– А чем еще она занимается, кроме бейсбола?
Я не мог винить Кенну за любопытство. Я сам поставил себя в такое положение, поделившись с ней слишком многим, но теперь эти мамашки заронили мне в голову зерно сомнений.
Что, если она выспрашивает у меня все это, чтобы выяснить расписание Диэм? Чем больше она будет знать про ее занятия, тем легче ей будет внезапно украсть ее. Я чувствовал вину за сами мысли об этом, но Диэм – важнее всего в моей жизни, и мне становилось еще хуже из-за того, что я недостаточно прочно защищаю ее.
– Прости, – сказала Кенна. – Я не должна задавать вопросы, на которые тебе неудобно отвечать. Это не мое дело.
Она отвернулась к окну, а я выехал на дорогу. Она сжимала пальцы одной руки другой. Диэм делает то же самое. Невероятно, как два человека, которые даже никогда не встречались, могут иметь одинаковые манеры.
В машине было шумно, и, набрав скорость, я прикрыл свое окно. Я считал, что должен предупредить ее.
– Они подали против тебя запрос на запрет приближаться к ним.
Она покосилась на меня краем глаза.
– Ты серьезно?
– Да. Я хотел предупредить тебя до того, как тебе вручат бумаги.
– Почему они это сделали?
– Думаю, происшествие на стоянке испугало Грейс.
Она покачала головой и снова отвернулась к окну. И больше не сказала ничего, пока мы не свернули в проезд позади бара.
У меня было чувство, что я подвел ее, испортив ей настроение, как только она села ко мне в машину. Не нужно было говорить ей про этот запрет до начала смены, но мне казалось, она имеет право об этом знать. Она действительно не сделала ничего, чтобы подпасть под такой запрет, но сам факт ее присутствия в одном городе с Диэм – достаточно серьезная причина для семьи Ландри обратиться в суд.
– Она занимается танцами, – сказал я, отвечая на ее вопрос про Диэм. Я заглушил мотор и включил видео со вчерашнего концерта. – Вот где я был вчера. На концерте, – и протянул Кенне телефон.
Первые несколько секунд она смотрела с напряженным лицом, а потом расхохоталась.
Я злился, что мне так нравится глядеть на лицо Кенны, смотрящей видео с Диэм. Со мной что-то происходило. Заставляло чувствовать то, чего я не должен был. Но само чувство нравилось мне и вызывало желание увидеть, как Кенна общалась бы с Диэм в реальной жизни.
Кенна просмотрела видео трижды, широко улыбаясь.
– Она ужасная!
Я рассмеялся. В ее голосе звучала радость, которой там обычно не бывало, и я подумал, стала бы эта эмоция привычной, если бы Диэм стала частью жизни Кенны.