Я не могла дышать, потому что ты умер, а как же я могла дышать, если в тебе нет воздуха? Это было одно из худших пережитых мной ощущений, и я упала на колени и долго кричала в темноту.
Я не знаю, сколько времени провела на обочине дороги. Мимо меня проезжали машины, мои руки все еще были в твоей крови, я была напугана, сердита и постоянно видела перед собой лицо твоей матери. Я убила тебя, и все теперь будут тосковать по тебе, а тебя не будет, чтобы показать всем, как они важны и ценны, и это я во всем виновата, и я просто хотела умереть.
Мне было наплевать на все остальное.
Я просто хотела умереть.
Думаю, где-то около одиннадцати вечера я выскочила на шоссе, и какой-то машине пришлось вильнуть в сторону, чтобы не задеть меня. Я пыталась сделать это трижды, с тремя разными машинами, но ни одна из них не задела меня, и все они только злились, что я бегаю в темноте по шоссе. Они гудели мне и орали на меня, но никто не избавил меня от моего несчастья, и никто не помог мне. Я прошла уже, наверное, пару километров и не знала, как далеко я от дома, но подумала, что если попаду туда, то могу выйти со своего балкона на четвертом этаже. Потому что это единственное, о чем я могла в тот момент думать. Я хотела быть с тобой, но у меня в голове ты больше не был зажат под машиной, попавшей в аварию. Ты был где-то еще, летал там вокруг в темноте, и я собиралась присоединиться к тебе, потому что иначе какой же смысл? Ты был моим единственным смыслом.
И с каждой проходящей секундой я начала уменьшаться, пока не стала невидимой.
И это последнее, что я помню. Дальше начинается долгая полоса ничего между тем, как я оставила тебя, и тем, что я поняла, что оставила тебя.
Часы.
Твоим родным сказали, что я вернулась домой и заснула, но это было не совсем так. Я почти уверена, что потеряла сознание от шока, потому что, когда следующим утром полиция начала стучать в мою спальню и я открыла глаза, я лежала на полу. Я заметила там, на полу, небольшую лужицу крови возле моей головы. Должно быть, падая, я ушиблась, но у меня не было времени разбираться в этом, потому что в мою комнату зашли полицейские, и один из них схватил меня за руку и поднял на ноги.
И тогда я видела свою комнату в последний раз.
Я помню, как моя соседка Кларисса смотрела на меня в ужасе. Не потому, что она боялась за меня. Она боялась за себя. Как будто она все это время жила с убийцей и понятия об этом не имела. Ее приятель, чье имя мы никак не могли запомнить, то ли Джейсон, то ли Джексон, то ли Джастин, утешал ее, как будто я разрушила ей жизнь.
Я едва не извинилась перед ней, но не могла собраться с мыслями и связать их с голосом. У меня были вопросы, я ничего не понимала, от слабости плохо себя чувствовала. Но самым сильным из всех чувств, переполнявших меня в тот момент, было осознание одиночества.
Тогда я еще не знала, что это чувство станет постоянным. Вечным. Когда меня посадили на заднее сиденье полицейской машины, я понимала, что моя жизнь достигла своего пика, когда я была с тобой, и больше ничего из того, что произойдет потом, значения не имеет.
Было до тебя, и было с тобой. Почему-то я не могла подумать о том, что будет после тебя.
Но оно было, и я оказалась в нем.
И буду теперь в нем всегда.
Письмо не кончилось, но у меня пересохло в горле, и нервы были на взводе, и я боялась, что же теперь Леджер думает обо мне. Он так сжимал руль, что костяшки пальцев совсем побелели.
Я взяла бутылку с водой и сделала большой глоток. Леджер уже проехал всю дорогу, ведущую к дому, и, остановившись возле него, остановил машину и оперся локтем о свою дверь. Не глядя на меня, он проговорил:
– Дальше.
У меня начали дрожать руки. Я не знала, смогу ли продолжать чтение, не заплакав, но, думаю, ему было все равно, даже если бы я читала сквозь слезы. Я сделала еще глоток и начала читать следующую часть.
Дорогой Скотти.
В комнате для допросов все это выглядело вот так.
Они: Сколько вы выпили?
Я: Молчание.
Они: Кто отвез вас домой после аварии?
Я: Молчание.
Они: Принимали ли вы какие-нибудь запрещенные вещества?
Я: Молчание.
Они: Обратились ли вы за помощью?
Я: Молчание.
Они: Вы знали, что он был еще жив, когда вы покинули место аварии?
Я: Молчание.
Они: Вы знали, что, когда мы нашли его полтора часа назад, он был еще жив?
Я: Крики.
Долгие, громкие крики.
Я кричала до тех пор, пока они не вернули меня в камеру и не сказали, что вернутся за мной, когда я успокоюсь.
Когда я успокоюсь.
Но я не успокоилась, Скотти.
Я
Думаю
Я
В
Тот
День
Немного
Повредилась
В
Рассудке.
За следующие двадцать четыре часа они еще дважды водили меня в комнату для допросов. Я не спала, я была совершенно убита, я не могла ни есть, ни пить.
Я просто. Хотела. Умереть.
А потом, когда они сказали мне, что, если бы я вызвала помощь, ты бы выжил, я умерла. Кажется, это был понедельник. Через два дня после аварии. Иногда мне хочется купить себе могильный камень и написать на нем эту дату, хотя я до сих пор притворяюсь живой. Там будет написано: Кенна Николь Роуэн, умершая через два дня после кончины ее любимого Скотти.
Я даже не пыталась позвонить матери. Я была слишком подавлена, чтобы вообще кому-то звонить. Как я могла рассказать своим друзьям о том, что я наделала?
Мне было тяжело и стыдно, и в результате никто из той моей жизни – жизни до встречи с тобой – не узнал, что я сделала. Тебя больше не было, твоя семья ненавидела меня, и поэтому ко мне никто не приходил.
Мне назначили адвоката, но у меня не было никого, чтобы внести залог. Даже если бы я могла внести залог, мне все равно некуда было бы идти. Там, в тюремной камере, мне было спокойнее, так что я не возражала. Если я не могу оказаться с тобой в твоей машине, то единственным местом, где мне хочется быть, стала эта одиночная камера, где я могу отказываться от еды, которую мне приносили, и, может быть, когда-нибудь мое сердце перестанет биться, так же, как перестало твое, как я думала той ночью.
Но, как выяснилось, твое сердце продолжало биться. Умерла только твоя рука. Я могу обдумывать эти трагические детали, думать, как она была покалечена и изуродована во время аварии, так, что кровообращение в ней нарушилось… Именно поэтому я, потрогав тебя, решила, что ты умер, но, несмотря на все это, ты все же как-то пришел в себя, выбрался из машины и попытался найти помощь, которую я так к тебе и не привела.
Если бы только я осталась с тобой дольше или старалась бы лучше. Если бы я не впала в панику, не побежала, не позволила бы адреналину захлестнуть меня настолько, что я вышла за пределы реальности.
Если бы я смогла быть спокойной, как ты всегда, ты все еще был бы жив. Мы бы, наверное, вместе растили бы нашу дочь, о зачатии которой ты даже не узнал. У нас, возможно, было бы уже двое детей или даже трое, и я, наверное, стала бы учительницей, или медсестрой, или писателем, или еще кем-нибудь, кем ты, без сомнения, дал бы мне уверенность в том, что я могу стать.
Боже, как мне тебя не хватает.
Я так скучаю по тебе. Пусть даже этого никогда не заметно в моих глазах настолько, чтобы кто-то это увидел. Иногда мне кажется, что мое душевное состояние сыграло на руку моему приговору. Я была совершенно пустой изнутри, и, я уверена, эта пустота отражалась в моих глазах все то время, что я должна была общаться с кем-то.
Меня вообще не волновало первое судебное заседание через две недели после твоей смерти. Адвокат говорил мне, что мы будем бороться – что мне надо только признать себя невиновной, и он докажет, что я в ту ночь была не в себе, мои действия не были предумышленными, и что я очень, очень, очень, очень, очень, очень сожалею.
Но мне было плевать на слова адвоката. Я хотела оказаться в тюрьме. Я не хотела возвращаться в мир, где мне снова придется видеть машины, дороги с гравием, слышать музыку по радио и думать обо всем том, что мне придется делать без тебя.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что была в состоянии глубокой и опасной депрессии, но не думаю, что тогда кто-то заметил это, ну или всем было наплевать. Все были в «команде Скотти», как будто мы с тобой вообще не были одной командой. Всем хотелось справедливости, и, к сожалению, справедливость и сострадание не могли поместиться в одном зале заседаний суда.
Но самое забавное, что и я была на их стороне. Я хотела справедливости для них. Я сострадала им. Твоей матери, твоему отцу, всем людям в твоей жизни, которые пришли в этот тесный зал.
Я признала свою вину, к возмущению адвоката. Должна была. Когда они начали говорить о том, что тебе пришлось вынести после того, как я убежала, я поняла, что скорее умру, чем вынесу все заседания, слушая эти подробности. Это было невыносимо, как будто я заново проживала какой-то фильм ужасов, а не собственную жизнь.
Скотти, прости меня.
Я просидела там, все время повторяя эту фразу на разные лады у себя в голове снова и снова. Прости меня, Скотти. Прости меня, Скотти. Прости меня, Скотти.
Для вынесения приговора назначили новое заседание, и где-то между этими двумя датами я вдруг заметила, что у меня какое-то время нет месячных. Я решила, что у меня сбился цикл, так что не стала никому об этом говорить. Если бы я раньше поняла, что во мне растет частичка тебя, я уверена, что я нашла бы в себе силы выйти на суд и бороться за себя. Бороться за нашу дочь.
Когда пришел день вынесения приговора, я изо всех сил старалась не слушать, как твоя мама читала заявление пострадавшего, но каждое ее слово до сих пор отпечатано у меня на костях.
Я все время думала о том, что ты сказал мне, пока нес меня на спине вверх по лестнице той ночью у нее дома – про то, как они хотели много детей, но ты стал их единственным чудо-сыном.