Я опустилась на пол и разрыдалась.
39Леджер
Вернувшись домой, я даже не стал заходить в свой дом. Я сразу подошел к двери Грейс и Патрика и постучал.
Передо мной никогда не стояло выбора. Диэм всегда была самым важным человеком в моей жизни, не важно, что, когда и как происходит. Но это не значит, что прямо сейчас меня не разрывало на чертовы клочья.
Дверь открыл Патрик, но Грейс почти сразу присоединилась к нему. Думаю, она боялась новой драки. Они оба, казалось, слегка удивились виду моих ран, но Патрик не стал извиняться. Да я и не ждал.
Я поглядел им обоим в глаза.
– Диэм хотела показать мне свою черепаху.
Фраза звучала так просто, но значила очень много. Ее следовало понимать как «Я выбрал Диэм. Давайте вернемся к тому, что было раньше».
Патрик пару секунд смотрел мне в глаза, но Грейс отступила в сторону со словами:
– Она у себя в спальне.
Это было прощение и принятие, но на самом деле я хотел от них не прощения. Но принял его.
Когда я заглянул в дверь, Диэм сидела на полу. Черепаха ползла в полуметре от нее, и она пыталась подманить ее поближе зеленым куском Лего.
– Так это твоя черепаха?
Диэм поднялась и просияла.
– Ага. – Она подняла черепаху, и мы сели к ней на кровать. Я откинулся на подголовник. Диэм забралась на середину кровати и сунула мне черепаху, а потом примостилась у меня под боком. Я посадил черепаху себе на ногу, и она поползла в сторону колена.
– Почему НоНо тебя ударил? – спросила Диэм, глядя на мою разбитую губу.
– Взрослые иногда ошибаются, Ди. Я сказал что-то, что обидело его, и он расстроился. Он не виноват. Это моя вина.
– А ты на него сердишься?
– Нет.
– А НоНо еще сердится?
Скорее всего.
– Нет. – Я решил сменить тему. – А как зовут твою черепаху?
Диэм схватила черепаху и посадила к себе на колени.
– Леджер.
Я рассмеялся.
– Ты назвала черепаху в мою честь?
– Да. Потому что я тебя люблю. – Она сказала это таким милым голосом, что у меня сжалось сердце. Как бы я хотел, чтобы Кенна услышала от Диэм эти слова.
Я поцеловал ее в макушку.
– Я тебя тоже, Ди.
Я посадил черепаху в аквариум, снова сел на кровать и побыл с ней, пока она не заснула. И потом я посидел там еще немного, чтобы убедиться, что она спит крепко.
Я знал, что Грейс с Патриком любят ее, и знал, что они любят меня, так что разлучить нас – это последнее, на что они пошли бы. Они могут сердиться, но они знают, как Диэм любит меня, так что, если даже мы трое на сможем разобраться с этим дерьмом, я знаю, что все равно останусь большой частью жизни Диэм. А пока я часть ее жизни, я продолжу биться за то, что считаю лучшим для нее.
Я давно должен был это сделать.
А для Диэм лучше иметь в своей жизни мать.
И потому я сделал то, что сделал, перед тем, как уйти из квартиры Кенны.
Как только она закрыла дверь в ванную, я хлопнул входной дверью, делая вид, что ухожу. Но вместо этого я взял ее телефон. Угадать пароль было несложно – день рождения Диэм. Я открыл текстовые файлы и нашел тот, куда она записывала все письма, которые писала Скотти, и переправил весь файл на свой почтовый адрес, а потом тихонько ушел.
В спальне Диэм я подсоединился со своего телефона к принтеру Грейс и Патрика. Открыл почту, нашел письмо, которое Кенна читала мне, и пролистал остальные письма, которые она писала Скотти. Я все равно нарушил тайну ее переписки, взяв ее телефон и переслав себе эти письма. Но я не собирался читать все остальные, пока она когда-нибудь не разрешит мне.
Сегодня мне было нужно только одно письмо.
Я нажал на кнопку печати, закрыл глаза и слушал, как в кабинете Патрика в комнате напротив оживает и шуршит принтер.
Я дождался конца печати, встал с кровати Диэм, убедился, что она не проснулась, вышел из комнаты и зашел в кабинет Патрика. Вынул письмо из принтера и проверил, что все распечаталось.
– Ну, Скотти, пожелай мне удачи, – прошептал я.
Когда я вышел из коридора, они оба сидели на кухне. Грейс смотрела в свой телефон, а Патрик разбирал посудомойку. Они одновременно взглянули на меня.
– Я должен кое-что вам сказать, и я не хочу кричать, но если придется, то я буду, так что, думаю, нам лучше выйти на улицу, потому что не хотелось бы разбудить Диэм.
Патрик закрыл посудомойку.
– Мы не хотим слышать то, что ты скажешь, Леджер. – Он указал мне на дверь. – Уходи.
Я очень сочувствовал им, но, боюсь, уже достиг своего предела. Я ощутил, как меня захлестывает горячая волна, и попытался успокоиться, но это было нелегко, потому что я столько всего им отдал. И тут я вспомнил слова Кенны, прозвучавшие перед нашим прощанием. Пожалуйста, не надо их ненавидеть.
– Я отдал этой девочке свою жизнь, – сказал я. – И вы должны мне хотя бы это. Я не уйду отсюда, пока мы об этом не поговорим. – Я вышел из двери и стал ждать их во дворе. Прошла минута. Может, две. Я сел на террасе. Они либо вызовут полицию, либо выйдут ко мне, либо пойдут спать, не обращая на меня внимания. Но я буду ждать тут, пока что-нибудь из этого не произойдет.
Через несколько минут я услышал, как за моей спиной открылась дверь. Я встал и обернулся. Патрик вышел из дому ровно настолько, чтобы дать Грейс встать в дверном проеме. Они не казались готовыми выслушать меня, но я все равно скажу то, что должен. Для этого разговора нет подходящего момента. Нет подходящего момента, чтобы защищать девушку, разрушившую их жизнь.
Мне казалось, слова, которые я сейчас скажу, станут самыми важными моими словами. Жаль, что я не мог подготовиться лучше. Кенна заслуживает большего, чем я и моя речь в качестве последнего мостика надежды между ней и Диэм.
Я сделал глубокий вдох.
– Каждое решение, принятое мной – ради Диэм. Я разорвал помолвку с женщиной, которую любил, потому что не был уверен, что она будет хороша для этой девочки. Вы должны понимать, что я никогда не предпочту свое счастье счастью Диэм. Я знаю, что вы это знаете, и знаю, что вы пытаетесь защититься от той боли, что причинил вам поступок Кенны. Но вы берете наихудший момент в ее жизни и по нему судите о том, какая она. Это несправедливо. Несправедливо по отношению к Кенне. Несправедливо по отношению к Диэм. Я даже начинаю думать, что это несправедливо и к Скотти.
Я протянул им пачку листков.
– Она пишет ему письма. Пишет Скотти. Она делает это все пять лет. Это только одно из них, которое я прочел, но мне хватило, чтобы изменить свое мнение о ней. – Я сделал паузу, после чего поправился. – На самом деле, не так. Я простил Кенну еще до того, как узнал содержание этого письма. Но, когда она прочла мне его, я понял, что ей было так же больно, как и всем нам. И мы просто медленно убивали ее, продолжая причинять ей боль. – Я прижал руку ко лбу и произнес с большим чувством, чем собирался. – Мы не пускаем мать к ее ребенку. Это плохо. Скотти бы очень на нас сердился.
Когда я закончил говорить, было тихо. Слишком тихо. Как будто бы они перестали дышать. Я передал Грейс письмо.
– Читать это будет очень трудно. Но я прошу вас прочесть это не потому, что люблю Кенну. Я прошу вас прочесть его потому, что ее любил ваш сын.
Грейс заплакала. Патрик все еще не смотрел на меня, но обнял жену и прижал е себе.
– Я отдал вам последние пять лет своей жизни. Все, что я прошу взамен – двадцать минут. Может быть, вам понадобится даже меньше, чтобы прочесть это письмо. Когда вы прочтете и обдумаете его, мы поговорим. И я буду уважать любое решение, которое вы примете. Клянусь. Но пожалуйста, пожалуйста, дайте мне эти двадцать минут. Вы должны предоставить Диэм возможность иметь в ее жизни еще одного человека, который будет любить ее так же, как любил бы ее Скотти.
Я не дал им возможности возразить или вернуть мне письмо. Я тут же повернулся, пошел к своему дому и исчез в нем. Я даже не стал смотреть в окно, ушли ли они домой или читают письмо на улице.
Меня трясло от волнения.
Я поискал родителей и нашел их на заднем дворе. Отец разложил на траве барахло из трейлера и мыл его из шланга. Мать сидела на диване на террасе и читала.
Я сел рядом с ней. Она подняла глаза от книги и улыбнулась, но, увидев мое лицо, закрыла книгу.
Я уронил лицо на руки и заплакал. Я не мог сдержаться. Мне казалось, будто жизни всех, кого я люблю, в этот момент висят в воздухе, и это было невыносимо.
– Леджер, – сказала мать. – Ох, милый. – И обняла меня.
40Кенна
Я очень долго плакала ночью и, естественно, проснулась с мигренью.
Я думала, Леджер позвонит или напишет, но он ничего не сделал. Не то чтобы я хотела этого. Окончательный разрыв лучше долгого прощания.
Я была страшно зла, что мои ошибки пять лет назад каким-то образом, спустя все эти годы, снова нанесли мне рану. Сколько еще меня будут преследовать последствия той ночи? Или я всегда стану ощущать ее следы?
Иногда я думаю, что, возможно, мы все рождаемся с одинаковыми запасами добра и зла. Что, если никто из людей не злонамереннее других, и все мы в разное время, разными способами просто испускаем свое зло в окружающий мир?
Может быть, просто одни испускают большую часть своего зла еще в младенчестве, а другие просто ужасны в подростковом возрасте. А есть такие, кто почти не испускает зло, пока не повзрослеет, и даже тогда избавляется от него понемногу. Каждый день по чуть-чуть, до самой смерти.
И тогда получается, что есть и люди вроде меня. Такие, кто испускает все свое зло сразу – в одну ужасную ночь.
Ясно, что, когда все зло вырывается наружу сразу, его проявления будут гораздо сильнее, чем если оно вытекает медленно. Разрушения, которые тогда случаются, занимают гораздо больше места на карте и в памяти других людей.
Я не хочу верить, что есть просто хорошие или плохие люди и какие-то промежуточные между первыми и вторыми люди. Я не хочу верить, что я хуже всех остальных, как будто внутри меня находится ведро со злом, которое само наполняется всякий раз, когда пустеет. Я не хочу верить, что способна повторить то, что совершила в прошлом, но, даже спустя столько лет, из-за меня продолжают страдать другие люди.