Не по-джентльменски? Она чувствовала себя последней дурой, и Шелдон знал это. Он получал удовольствие, высокомерно насмехаясь над ней. Дороти с удовольствием надавала бы ему пощечин, но сейчас она не могла себе позволить ничего подобного. Пытаясь сдержать гнев, она сжала кулаки так крепко, что ногти впились в холодные влажные ладони.
— Ты имеешь право говорить все, что угодно. Я прекрасно понимаю, что сама дала повод к этому. — Дороти опустилась на край дивана и положила дрожащие руки на колени. Хватит с нее этих разговоров, пора переходить к делу. Она выпрямилась и, стараясь, чтобы голос звучал твердо, сказала: — Но сейчас мы должны поговорить о более важных вещах. Согласен?
— О Дэвиде?
Выражение лица Шелдона не изменилось. Оно по-прежнему оставалось насмешливо-нежным, но жесткий тон, каким он произнес имя Дэвида, ужаснул женщину. Слава Богу, она сидела.
— Да. — Дороти смотрела ему прямо в глаза, что было непросто: он возвышался над ней и вовсе не собирался садиться, как она ожидала. — Мне необходимо знать, что ты собираешься делать.
Шелдон удивился, будто услышал заведомую глупость.
— Усыновить его. Только и всего.
— Это невозможно. Он уже усыновлен! Мною! — воскликнула Дороти.
— Незаконно. — Синие глаза стали холодными и колючими, и она поежилась, осознав, что мягкое обращение, улыбчивость — всего лишь маска. — Я уже нанял частного детектива, который занимается розысками брата Майры. Несомненно, этот негодяй и подделал мою подпись. Скоро мы его найдем. Но даже если этого не случится, подлинность моей подписи никогда не будет подтверждена в суде. И ты это знаешь.
Сердце Дороти болезненно сжалось. Брат Майры жаждал поскорее отделаться от племянника-сироты. Неужели правда, что он никогда не связывался с Шелдоном Трентом? Но она отмела все сомнения и решительно возразила:
— Нет, не знаю. Ты единственный, кто заявляет, что это подделка. Наш эксперт по почеркам считает, что подпись настоящая.
— Ах, платные эксперты! Да за деньги они скажут все что хочешь.
Дороти вздрогнула.
— Вероятно, ты имеешь в виду экспертов, работающих с тобой. У нашего же прекрасная репутация.
Неприятная ухмылка исказила лицо Шелдона.
— Неужели? Но, по-моему, он у вас третий… нет, четвертый. Или я ошибаюсь? Прежние были не столь надежны.
Ей снова стало неловко, когда он упомянул о трех экспертах, с которыми пришлось расстаться. Милтон тогда убеждал ее, что менять экспертов, пока найдется подходящий, — самое обычное дело. И она верила ему. Но теперь, взглянув на дело глазами противника, впервые поняла, что это должно вызывать подозрения.
— Экспертиза почерка очень трудна, — начала она и, услышав в голосе нотки неуверенности, возненавидела себя. — Это вовсе не точная…
— Проклятье, Дороти! — Шелдон почти швырнул свой стакан на стол. Янтарная жидкость расплескалась и залила стеклянную поверхность. Капли блестели, как драгоценные камни. — К черту подпись!
Испуганная этим взрывом, Дороти затаила дыхание. Он обошел диван и остановился перед ней с суровым видом. Руки он засунул в карманы и так сильно натянул ткань брюк, что были видны очертания каждого пальца.
— Это смешно! Мы оба можем нанять сколько угодно экспертов, и они годами будут спорить по поводу каждой закорючки в чертовой подписи. А Дэвид тем временем вырастет. Этого ты хочешь? Думаешь, так ему будет лучше?
— Конечно нет, — возразила она. — Мне кажется, будет лучше, если ты оставишь нас в покое.
Шелдон смотрел на нее, тяжело дыша. Ноздри прямого носа раздувались, а в прищуренных синих глазах пылал огонь.
— Нет, никогда! — отрезал он.
Боже! Сколько холодной ярости было в этих двух словах! Таков его окончательный приговор. Она медленно поднялась.
— Ну что ж… Только не надейся, что я отступлю, — твердо заявила она. — Нравится тебе или нет, но Дэвид мой сын.
— Приемный.
— Он мне сын, — повторила она, и голос ее дрогнул. Разве он может понять, что для нее значит Дэвид? — Что бы ни было сказано в документах, для меня, для моего сердца он сын.
Шелдон пожал плечами, давая понять, что все равно остается при своем мнении.
— Даже если судья посочувствует тебе, услышав столь сентиментальное заявление, уверена ли ты, что он проигнорирует претензии родного дяди ребенка? Смотри на вещи реально, Дороти. Ведь ты же читаешь газеты и прекрасно знаешь, что в делах об опеке кровным связям придают особое значение.
О да! Она прекрасно знала это. Такие истории волновали ее все последние годы. А теперь она днем и ночью думала о бесконечных трагедиях, которые разыгрывались в семьях, усыновивших детей, когда объявлялись их законные родители.
Дороти ничего не ответила, просто не смогла. Ей представилось, как сына вырывают у нее из рук. Но Шелдон удовлетворенно кивнул. Вероятно, никакого ответа он и не ожидал.
— Поэтому лучшее, на что ты можешь надеяться, — продолжил он, — это совместная опека. Но тебе не кажется, что для ребенка она станет кошмаром? — Он направился к письменному столу, стоящему у окна, и достал из ящика тонкую папку. Словно в нерешительности повертел ее в руках, с сомнением посмотрел на Дороти, затем, положив папку на стол, спросил: — Ты ведь не хочешь этого?
— Нет, разумеется нет, — постаралась Дороти произнести как можно спокойнее, с ужасом думая, что в этой папке лежат документы с предложением по совместной опеке. Боже, только не это! — молила она про себя. Только не совместная опека. Ей ли не знать, какой горькой делает эта самая опека жизнь ребенка! Она собрала все силы, чтобы ее возражения прозвучали убедительно: — Шелдон, ведь мы живем в разных концах страны. Мы даже не сможем проводить с ним поочередно каждую неделю.
— Да, это так. — Он вернулся к дивану и остановился рядом с Дороти. — Несомненно, каждому из нас придется забирать Дэвида на более длительный период. Полгода — у меня, полгода у тебя. Летом он будет жить в Нью-Гэмпшире, зимой — в Алабаме.
Сердце Дороти замерло. В памяти всплыли безрадостные картины ее детства. Одну половину года она проводила с отцом, абсолютно равнодушным к ней, а другую — с матерью, потерявшей всякий интерес к жизни. Неужели ее сыну угрожало нечто подобное? Нет, такого ада для Дэвида она не допустит.
А ее собственная жизнь? Каждый раз, сажая Дэвида в самолет, она будет думать о том, что увидит его только через полгода. Разве можно это вынести? Ведь она каждый вечер укладывала Дэвида, ни разу не нарушив привычного трогательного ритуала. Радостное купание с брызгами и смехом. Детские стихи и песенки, которые Дэвид с восторгом повторял за ней. Три обязательных поцелуя с пожеланием спокойной ночи и, наконец, игра в прятки, когда она уже стояла у двери, а малыш с головой залезал под одеяло.
Горло перехватила судорога. Нет, ей не вынести совместной опеки. Она мать и должна быть с сыном и днем и ночью. Конечно, Тренту стихи и песенки, поцелуи и прятки покажутся сентиментальной чушью, он не станет терять на них время. А что он может предложить Дэвиду взамен?
— Нет! — воскликнула она. — Я не могу на это согласиться. Мы искалечим его душу. И что нас может оправдать? Как мы сможем объяснить ему, почему поделили его жизнь?
— Я считаю, никакие оправдания и объяснения не понадобятся. Более чем вероятно, что судья передаст опеку мне. Если же только половину, то мы оба изведемся как душевно, так и финансово. А больше всего достанется Дэвиду. Так отступись! — Он дотронулся до ее руки. — Зачем все осложнять?
— По-твоему, я все осложняю? — Его самоуверенность взбесила Дороти, и она закричала в ярости: — Это ты накликал беду, ты во всем виноват! И хватит меня стращать, я не из пугливых! Ты так же, как и я, не знаешь, что скажет судья. Ему, а не тебе решать, что лучше для Дэвида.
Шелдона поразило, что у Дороти остались еще силы для борьбы. Ему уже казалось, что она собралась сдаться.
— По-твоему, лучший вариант для Дэвида это ты? — спросил он хмурясь.
— Бесспорно. — Дороти смотрела на него в упор, не отводя взгляда от синих глаз, которые так напоминали глаза Дэвида. Правда, у сына они всегда были ласковыми и теплыми, а у Шелдона — холодными. — Знаешь ли ты, что такое боль разлуки? Даже взрослым людям тяжело переносить ее. Что же говорить о ребенке? Разлука сможет искалечить его душу на всю жизнь. Неужели ты этого не понимаешь?
— Ему только четыре года. С ним все будет в порядке.
Неожиданно Шелдон отошел от нее и остановился у балконной двери спиной к Дороти. Он даже не слушал ее! Ему было все равно, что бы она ни говорила. Он уже принял решение.
— Дэвид все забудет, — бросил он, не оборачиваясь.
— Нет, не забудет. Спроси любого психолога.
— Сейчас у него очень важный период в жизни. — Шелдон молчал, сцепив руки за спиной. Ее слова словно разбивались о его широкие плечи. Но она должна была пробить стену этого равнодушия. — Дэвид был совсем крошкой, когда погибли Джесс и Майра. Ему только-только исполнилось шесть недель. Он совсем не помнит родителей, не помнит и взрыва, в котором они погибли и который искалечил его. Все его тельце было в ожогах. Он не знает, откуда взялись шрамы, но хорошо знаком с болью, которая сейчас мучает его. — Шелдон не произносил ни слова, и Дороти добавила дрожащим голосом: — Он знает только меня, верит, что лишь я способна помочь ему. Я не позволю разрушить его жизнь. Я не отдам его чужому человеку.
— Дядя не чужой человек, — хмуро возрази Шелдон.
— Дядя или не дядя, но ты для него абсолютно чужой. Он не знает тебя, никогда о тебе не слышал.
У Шелдона дернулась рука. Это было почти неуловимое движение, но Дороти заметила его. Затем он резко повернулся и окинул ее мрачным взглядом.
— Да. И за это я должен быть благодарен тебе, — процедил он сквозь зубы. — Все эти годы ты скрывала от меня его существование. Конечно, он ничего не знает обо мне. Ты что, добивалась, чтобы он не мог жить без тебя? Стремилась стать для него всем?
Дороти сурово сдвинула брови и пошла на пролом, забыв о сдержанности: