Старшина роты Валясек появился с довольной улыбкой на лице: радовался, что прибыли боеприпасы и пополнение, молодые, необстрелянные, зато добровольцы, храбрые ребята.
– Сколько их?
– Двадцать пять, ребята как на подбор.
– Давай их сюда, я люблю сам проверить.
– Они по кустам расползлись: обед рубают, за ушами трещит.
– Сперва на кухне представились? Произвести построение.
– Слушаюсь! – вытянулся старшина. – Сейчас я их соберу.
Поручик Качмарек застегнул крючки воротника, одернул мундир. Ремни плотно облегали его рослую фигуру. Он хотел, чтобы молодые солдаты сразу почувствовали в нем командира. Парни отвыкли от дисциплины, пока скитались, как цыгане, догоняя часть, и надо было с ходу взять их в оборот. На фронте – не до шуток, чуть зазевался, полодырничал – и заработаешь пулю. Дать себя ухлопать, прежде чем понюхаешь пороху, совсем нетрудно.
Поймав настороженный взгляд поручика, Бачох, с тарелкой, полной селедок, и котелком гуляша, предпочел не мозолить ему глаза и тихо проскользнул мимо хлевов, готовый скрыться в густом дыму, поднимавшемся над развалинами.
Издали послышался шум мотора. Короткими очередями отозвались пулеметы. И тотчас земля тяжело ухнула от разрыва бомб.
– Воздух! В укрытие! – крикнул поручик и прижался к стене дома в тени.
Солдаты рассыпались по кустам, укрылись среди развалин. Только Бачох, пригнувшись, застыл на месте, боясь, как бы селедки не соскользнули на землю.
Молодого Залевского, который хорохорился и подносил к глазам бинокль, чтобы лучше разглядеть самолет, сбил с ног и затолкал под танк, что стоял возле яблонь, Острейко.
– Ты чего! Самолета боишься? – вырывался Залевский.
– Лежи! – поплотнее прижал его Острейко. – Жалко твоих офицерских сапог… Лучше, пока жив, подари их кому-нибудь, чтобы не пришлось потом с мертвого стягивать.
Рев низко идущего самолета вминал, придавливал к земле. Оба замерли. Бомбы они не заметили, а увидели только, как верхушка дома рассыпалась красным фонтаном кирпичного крошева. Забарабанила длинная очередь, полоснув по кустам. И опять от взрыва со свистом взметнулись пирамидальным тополем осколки и комья плодородной земли. Самолет прошел над их головами, и вслед за ним повернулись стволы зенитной установки, которая прикрывала их расположение. Как поздно проснувшиеся собачонки, забрехали оба ствола.
– Получили! Ну и дымит…
Выбежали солдаты и, защищая глаза от солнца, всматривались в небо над деревьями.
– Наверняка свалился!
– Ни черта ему не сделали! Скрылся за облаками.
– Нет. Я слышал, как он грохнулся. Вон там дым столбом поднимается! – настаивал Залевский.
Тут послышались отчаянные крики раненых, стоны, и только теперь их охватил страх и холодный озноб.
– Санитар! Помогите…
– О боже! – Один молодой солдат из пополнения держался за бедро, а между пальцев у него текла кровь, в лучах солнца особенно алая.
– Ну, этот отвоевался, – присел возле него на корточки Острейко. – Даже жаль портить такое отличное сукно (он разрезал раненому штанину и начал бинтовать ногу). Кровь проступила густым пятном. Солдата трясло.
Мимо санитары пронесли кого-то, накрытого шинелью, и опустили свою ношу у стены.
Внезапно наступила тишина.
В этот момент во двор на низкорослой пегой лошади въехал капитан, командир батальона. Его широкое добродушное лицо лоснилось от пота.
– Взяли врасплох, сволочи!
– Один убитый, четверо раненых, гражданин капитан. Но самолет сбит, – пытался утешить его Качмарек.
– Бачох! Что с тобой… – вскинулся Наруг, он фыркнул, отирая с лица пыль, и подбежал к лежащему.
Бачох только смущенно развел руками и показал на тарелку, с которой воздушной волной смахнуло селедки, остатки их виднелись тут и там на перепаханной взрывом земле.
– Сукины сыны! – Наруг погрозил небесам кулаком, поднятым над головой. – Такую закуску испоганили!
Капитан тем временем приказал сержанту Валясеку осмотреть сбитый самолет: возможно, пилот успел выброситься с парашютом, возможно, обнаружатся какие-нибудь документы.
– Раненых на грузовик и в санбат! А ты, Машош, – капитан положил тяжелую руку на плечо сержанту, – возьми несколько солдат и прочеши лес.
– Слушаюсь! – Валясек потянулся за автоматом.
– И прихвати Войтека, ведь он партизан.
– Слушаюсь.
И по его кивку поднимались бывалые солдаты и потянулись друг за другом в лес. К Войтеку присоединился и Залевский, которого разбирало желание принять участие в поиске. Его злил только что пережитый страх.
Разведчики шли быстро, их длинные тени падали на траву.
Войдя в лес, они рассредоточились широкой цепью и теперь объяснялись только жестами. Они перебегали от ствола к стволу, бдительно осматривая заросли. Где-то отозвалась кукушка. Замерев на месте, они долго прислушивались: не условный ли это сигнал? На их испытующие взгляды капрал покачал головой и помахал руками, изображая полет птицы. Значит, кукушка.
Они обходили кроны, срезанные огнем недавнего наступления, обходили поваленные деревья. Вдруг Войтек, скользивший с волчьим проворством, предостерегающе поднял руку. А потом показал на ниточку оранжевого провода. Наши такими не пользовались, следовательно, это немецкий.
Посоветовавшись, решили разделиться. Сержант Валясек взял с собой шесть человек, капрал же подозвал к себе Залевского, и обе группы разошлись в разные стороны. Провод служил им ориентиром.
Залевского немного забавляло это затянувшееся выслеживание, предосторожность казалась чрезмерной. Он уверенно шагал за Войтеком, под ногами хлюпала болотная вода.
– Долго мы будем играть в глухонемых? – спросил он вполголоса.
– Ты в разведке, учись, – прошептал в ответ капрал, – да поглядывай под ноги, а то запачкаешь лакированные сапожки.
– Запачкаю, сам и почищу. Портянки тоже иногда стирать приходится, – попытался пошутить он.
– Откуда ты?
– Из Варшавы, я повстанец, – с вызовом выпрямился Залевский.
– Из АК,[3] значит?
– А это что, плохо?
Тот ничего не ответил, только, присев на корточки, стал глядеть вперед, сквозь ветви. Перед ними была просека, а провод уходил на другую ее сторону, в глубь сумрачного подлеска.
Они прислушались. Где-то очень далеко, на западе, гудела артиллерия. Вокруг же лишь посвистывали промышлявшие в поисках корма пташки. И эта тишина успокаивала.
– Я предпочитаю город. Тут подворотня, там подвал. Выскочишь на лестничную площадку, кинешь гранату, а сам – к стене… А тут? Только кажется, что ты надежно замаскировался, – показал он на кусты орешника. – И оглянуться не успеешь, пулю влепят. Ты давно в армии?
– Достаточно, – буркнул капрал.
– Когда мы пытались пробиться со Старувки[4] в Саксонский сад…
– Заткнись!..
Войтек одним прыжком преодолел просеку и углубился в узкий проход между кустами. Под ногами у него ни одна веточка не хрустнула. Он уже заранее облюбовал для себя это место. Потом кивком подозвал Залевского.
Тот двинулся не спеша, обиженный, всем своим видом давая понять, что ничего не боится. Провод уходил дальше, в самую гущу леса, теряясь где-то в зарослях папоротника.
Неожиданно лес поредел. В глаза им ударило слепящим блеском низкое солнце.
– Смотри! – показал капрал.
На поросшем травой холме возвышалась триангуляционная вышка, легкая конструкция, сколоченная из бревен, потемневших от дождей. Провод уходил туда. Они видели, как он красной нитью взбегал к площадке на самом верху. Никакого движения на площадке не было, но, если наблюдатель лежал, он мог над вершинами деревьев обозревать деревушку, откуда они пришли, и плавный поворот шоссе.
– Что будем делать? – шепотом спросил Залевский. – Нас перестреляют, прежде чем мы до них доберемся.
– А мы попросим их спуститься, – пробурчал Войтек. – Прикрывай! Помни: за твоей спиной тоже лес.
Залевский припал к стволу раскидистой сосны, оперев автомат о толстую ветвь. Казалось, лес вокруг дышит, слышно было, как шуршит хвоя, словно задевая о стеклянный купол.
Капрал присел на корточки, достал из кармана перочинный нож и начал перерезать провод; работа подвигалась медленно. «Он прервет им связь, и тогда выяснится: есть ли кто-нибудь наверху – кому-то придется спуститься и проверить, где обрыв. Подойдет сюда, а мы его – по башке, – смекнул Залевский, но его уже злила самоуверенность капрала: посоветоваться не мешает, какую он готовил ловушку. – Ну погоди же, я докажу, кто из нас проворнее».
На вышке кто-то зашевелился. Да, это немец в маскхалате. Отчетливо обозначилась его горшкообраз-ная каска. Вот он спускается по лестнице.
Капрал весь подобрался, как лесной кот для прыжка.
Грохот близкого выстрела оглушил его. Это поторопился Залевский.
Немец откинулся назад, распростер руки и рухнул вниз. Оброненный им автомат застучал по ступенькам.
– Что, наметанный глаз! – Залевский опустил оружие. – Даже пикнуть не успел…
– Кто тебе велел? Идиот! Нам живой требовался, трупов вокруг достаточно.
– Что вы набрасываетесь, – пробовал защищаться Залевский, но тот подскочил к нему, крепко схватил за грудки, яростно процедил:
– Не люблю, когда мне путают карты. Не гнал? Тогда стой и смотри, а потом благодари за науку… А теперь убирайся. Чтобы я больше тебя здесь не видел!
Залевский, склонив голову, неприязненно взглянул на капрала. Забросил ремень автомата на плечо. Вдруг он заметил, что на вышке вторично приподнимается какая-то фигура.
– Вон тебе второй, можешь пальнуть!
Войтек стремительно повернулся. На верхней платформе он увидел немца, который поднял голову, а потом просунул между досок палку с привязанным на конце носовым платком. Он размахивал ею, давая понять, что сдается.
– Ну, слазь! – рявкнул Наруг так, что эхо отозвалось в лесу. – Komm! Komm![5]