тропы на гребне хребта, чтобы избежать неприятных встреч. Узнав, в чем заключается задача, на выполнение которой он сам напросился, Штефан первым делом подсчитал расстояние, которое предстояло пройти. Получалось что-то около шестидесяти километров. Если б идти к аэродрому прямо по дорогам, хватило бы двух, максимум трех дней. Однако для того, чтобы выполнить задание, нужно было избегать людей, любой ценой оставаться незамеченными, поэтому они должны держаться подальше от дорог, а продвигаться к цели только в сумерках или по ночам. В итоге он положил на путешествие восемь дней, да еще добавил на всякий случай два дня, и на все это время запасся самой необходимой пищей, чтобы не обращаться к чужим людям и не подвергать конвой риску, который мог испортить все дело. Юрда сформулировал принцип: «Ни с кем не повстречаться!» — и был намерен осуществить его любой ценой.
В первый день они могли позволить себе роскошь идти днем, окрестности лагеря были безлюдны и безопасны, как всегда. Такое идеальное место для лагеря не так-то легко будет подыскать снова, подумал Юрда и опять удивился приказу покинуть лагерь. Но ломать себе над этим голову не имело смысла, начальству всегда виднее. «Впрочем, нам с Яном все равно». Но тут же он понял, что не так уж и все равно: ведь если б лагерь остался на прежнем месте, им было бы куда вернуться, а теперь кто знает, что для них придумают там, на аэродроме.
— Тихо! — Он резко обернулся и прикрикнул на офицеров, которые перебросились парой слов. На этот раз он опередил Яна, который незадолго перед тем уже делал внушение немцам.
— Иначе получите кляп в зубы, — Ян показал им скомканный носовой платок, — и будет полная тишина.
Они шли тихо, впереди Юрда, за ним майор, затем остальные два немца, Ян был замыкающим.
Стоило Штефану оглянуться назад, как ему пришла в голову идея.
— Ян, подбрось свой рюкзак лейтенанту!
— Зачем?
— Мне кажется, он заскучал, не грех ему и поразмяться.
— Вообще-то верно, свободу нужно заслужить.
— Вот я и говорю, — сказал Юрда и передал свой рюкзак старшему лейтенанту. — Нужно беречь силы, они нам еще очень и очень пригодятся.
— Сколько нам идти до седловины?
— Километров пять. Ну видишь, правда, так лучше? — Юрда поправил ремень автомата. — И почему нам не пришло это в голову с самого начала?
Он вытер вспотевший лоб и посмотрел сквозь кроны елей на голубое небо. «Хорошо, если б такая погода продержалась, — подумал он. — Чувствуешь себя, как на загородной прогулке». Это сравнение вмиг испортило ему настроение. Ничего себе прогулочка! Стоит повстречать компанию фрицев — и конец идиллии. Невольно он стал думать над тем, что им следовало бы делать в подобном случае. И поймал себя на мысли, что не знает. Это его обеспокоило. Он остановился и дал знак остальным. Все замерли.
— Что случилось? — спросил Ян.
— Ничего, я слушаю.
С минуту они сосредоточенно прислушивались, но не уловили ни одного звука, который говорил бы о близости человека. Прямо над их головами беззаботно тинькали два зяблика, где-то неподалеку тихо посвистывала трясогузка. Юрда удовлетворенно вздохнул и молча зашагал вперед. Но та, первая мысль, выбившая из душевного равновесия, не выходила из головы. Он обернулся к Яну.
— Если почувствуешь: что-то неладно, тут же все бросаемся на землю, понял?
— Ты думаешь…
— Ничего я не думаю, это так, на всякий случай.
Ян молча кивнул. «Скорей бы избавиться от этой двоицы, — подумал он. — Втроем будет проще». Ему стало казаться, что пленные нарочно ступают слишком тяжело, делают лишний шум, поэтому время от времени он шипел им по-немецки: «Тише!» В то же время Ян признавался себе, что сам не двигается так осторожно, как ему хотелось бы. С восхищением и с капелькой зависти он наблюдал за Штефаном, который, будучи на добрых десять килограммов тяжелее, шел впереди неслышной, легкой походкой горца.
— Штефан, — негромко окликнул он, — а что, если попробовать разок для тренировки?
Юрда повернулся к нему своим широким, покрасневшим от напряжения лицом, утер лоб рукавом и кивнул. Через несколько шагов он быстро обернулся, тихо крикнул: «Ложись!» — и бросился на землю, увлекая за собой майора. Ян проворно последовал его примеру, а оба младших офицера залегли так поспешно, словно от этого в самом деле зависела их жизнь.
Несколько минут они пролежали неподвижно. Ян чувствовал, как возбужденно колотится сердце, — настолько он вжился в мысль, что они действительно в опасности. Ян поднял голову, осмотрелся и невольно улыбнулся. «Нордический экземпляр», как он мысленно прозвал лейтенанта, лежал на животе в брусничнике, прижавшись щекой к земле, прикрыв голову ладонями с растопыренными пальцами, словно ожидая каждую секунду взрыва бомбы. Старший лейтенант тоже распластался прямо-таки образцово. Только майор удобно улегся на боку, непринужденно оперся правым локтем о рюкзак, левой рукой подпер подбородок и с каким-то безразличным, пренебрежительным видом глядел перед собой. Ян встретил внимательный взгляд Штефана. Юрда кивнул, мол, пожалуй, хватит. «Встать!» Немцы поднимались с растерянным видом, не понимая, что, собственно, произошло.
— Неплохо, да? — сказал Ян.
— Неплохо, — согласился Штефан, отдавая себе отчет в том, что тревога была ложная. А вот если бы они столкнулись с настоящей опасностью, тогда только выяснилось бы, какой толк в этой их вынужденной страусиной маскировке. Он перекинул автомат через плечо, стряхнул с гимнастерки сухую веточку и дал пленным знак следовать за ним.
Ян выждал, пока цепочка растянется как прежде, и тронулся вслед за немцами.
Они не слышали ничего, кроме редких голосов птиц и собственных шагов. Торжественно-тихий лес словно замкнулся в себе. Они шли по северной стороне горного хребта, поэтому первые солнечные лучи пробились сквозь кроны деревьев только к полудню, и сразу потеплело. Приближалось место, где им предстояло избавиться от двух офицеров. Лишь в пути Юрда сообразил, что решение Кепки было не самым удачным. Вовсе не обязательно посылать их именно на Смрековицу, да еще ближайшим, кратчайшим путем. Это решение без всякой нужды ставило под угрозу безопасность конвоя, главную и единственную его задачу: доставить майора на аэродром живым. Ребята из отряда могли спокойно, не подвергая опасности свой переход, взять с собой этих офицериков, а потом в любом месте просто сказать им: катитесь отсюда! Уж как-нибудь эти немцы добрались бы до одной из деревень внизу. «А, черт, — тихо выругался Юрда, — что теперь об этом говорить?» Он обернулся и сказал Яну остаться вместе с пленными и ждать. Пустая долина была совсем рядом.
— Пойду гляну на дорогу, а потом отделаемся от этих сопляков.
Вскоре он вернулся и жестом велел следовать за ним. Юрда прошел лесом немного ниже, к молодому ельнику, и остановился. На ломаном немецком приказал обоим младшим офицерам сбросить рюкзаки и движением головы показал: идите впереди меня. Те застыли в нерешительности, с расширенными от страха глазами. Он вытолкнул их из ельника на тропу:
— Вы свободны.
Увидев, с каким страхом глядят они на дуло автомата, Юрда закинул его за плечо и еще настойчивее повторил, показывая на дорогу, ведущую вниз:
— Мы вас отпускаем, катитесь отсюда!
Они неуверенно шагнули вперед и снова остановились. В их глазах Юрда безошибочно читал: «Знаем мы этот номер: застрелены при попытке к бегству!» Он покачал головой, сложил руки на груди. Буркнул: «Катитесь ко всем чертям», повернулся к ним спиной и скрылся в ельнике. В просветы между ветвями он видел, как те двое нерешительно, чуть ли не пятясь, спускаются вниз по крутой тропке, не отводя глаз от того места, где он скрылся, и все еще ожидая рокового выстрела. По мере того как расстояние между Юрдой и ними увеличивалось, они ускоряли шаг, потом осмелели и сломя голову помчались. Менее ловкий старший лейтенант споткнулся о торчавший корень, кувыркнулся, но тут же вскочил на ноги и бросился догонять стройного блондина. Невольная улыбка Юрды вскоре перешла в презрительную усмешку. «С этими покончено», — облегченно подумал он и вернулся к Яну с майором.
Майор Ганс Вайнер, лицо которого до сих пор выражало лишь какое-то безучастное пренебрежение к происходящему, встретил Штефана вопросом:
— А что будет со мной? Меня вы не отпускаете?
Штефан поглядел ему в глаза. Где-то на самом их дне за кажущимся равнодушием и наигранным безразличием он увидел обыкновенный человеческий страх. «Да ты, дружочек, из того же теста, что и прочие, — подумал он с состраданием и со странной горечью, — да, из того же теста, что и все мы. Неотступно нас преследует страх. Иногда садится нам на шею и душит человека, иногда мы словно и не знаем о нем, вернее, не хотим знать, не подпускаем его к себе; но достаточно самой малости, чуток невезения, и он опять тут как тут, ледяными когтями сжимает сердце. Иногда преследует, а когда колесо повернется, подставляет ложку. Его породила война, ею он жив, и, пока не придет конец войне, пока не прозвучит последний выстрел, страх, ее верный сообщник, будет с нами». Юрда опустил глаза, почувствовав, что им овладевает какое-то фальшивое сострадание. «Ну нет, — жестко сказал он себе, — в конце концов твой страх, майорчик, вполне уместен, кем бы ты ни пришел сюда, убежденным фашистом или просто случайным попутчиком, ты пришел сюда с ними, хотя здесь тебе делать нечего».
— Приятель, у тебя немножко не тот случай, — насмешливо сказал Юрда. — Твоя беда, что у тебя такой высокий чин.
Он уселся на кочку и достал из кармана помятую сигарету.
— Хочешь, дам половинку? — великодушно предложил он майору, а когда тот сказал, что не курит, Штефан закурил и с наслаждением затянулся.
— Наше путешествие только начинается, — задумчиво произнес он после нескольких затяжек, обращаясь не столько к майору, сколько к Яну.
Юрда молча курил, не вынимая сигарету изо рта, перекатывая ее из одного уголка губ в другой. Семнадцатилетним подростком он подсмотрел эту манеру в одном французском фильме и не пожалел ни времени, ни сил, чтобы в совершенстве овладеть ею; эта игра доставляла ему не меньше радости, чем само курение. Опираясь локтями о землю, он вытянул ноги перед собой, чтобы дать им передышку, и рассматривал в профиль майора, которого перед выходом из лагеря одели в гражданское тряпье; вместо офицерской фуражки на нем был выцветший берет. Боясь потерять его документы, Юрда зашил их в подкладку своей куртки. «Что-то ты, братец, привял, — подумал Штефан, — но, может, для тебя и лучше, что мы ведем тебя, куда приказано. Если ты не сукин сын и твоя совесть чиста, как ты утверждаешь, то после войны тебя отпустят домой, и ты будешь говорить, как тебе повезло, ты выжил; а ведь кто знает, что ждет твоих товарищей, которые сейчас радуются свободе. Это еще большой вопрос — кому из вас троих, и даже из нас пяти, больше повезло. Всем нам приходится рисковать жизнью, и никто не знает, чем все это кончится. Пожалуй, это справедливо. Справедливо? — задумался он. — Глупости. Пожалуй, единственная справедливость в тугое это время — выиграть войну, всыпать нацистам, чтобы у них раз и навсегда прошла охота портить людям жизнь. Но это еще не означает, что человек обязан вести себя как скотина. — Ок