Когда через минуту сержант вбежал в комнату с вещевым мешком в руке, он даже присвистнул от удивления.
— Ну, что вы остановились? Накормите мальчугана!
Сержант вытащил из-за голенища большой нож, открыл консервы, отрезал ломоть хлеба и протянул бутерброд парнишке.
Тот молча схватил его и жадно набросился на еду.
— Скажите лейтенанту Карпенко, пусть найдет приличное место для отдыха. Не исключено, что нам придется задержаться здесь.
— Слушаюсь!
Капитан Воронов устало опустился на лавку, еще раз взглянул на жадно глотающего куски мальчонку, и горло у него сжалось.
— Ешь досыта, — сказал он. — Бери, бери.
«Как это все странно: война, покинутая деревня и вдруг скрипка, этот паренек… — думал капитан. — Почему беженцы не взяли его с собой? Где его родители? Отец, конечно, воюет. Мать или ушла в горы, или была эвакуирована. Но едва ли она могла бросить мальчишку в такое время… Что же с ним делать?»
Жители горного селения, находящегося несколькими километрами южнее Брезников, сообщили разведчикам о внезапно появившейся в округе крупной немецкой части и о марше до зубов вооруженных карателей. Возвращаться к своим придется, очевидно, с боями. Ах, если бы капитану удалось наладить связь с нашими частями!
Его бойцы устали. Но отдых в этой деревушке может дорого обойтись им. Здесь, в котловине, они слишком хорошая мишень для всех видов оружия. Да, скорее всего надо сегодня же уходить вверх, в горы, возвышающиеся над деревней. Если бы у них был пулемет!
Йозеф доел хлеб и теперь торопливо вылизывал консервную банку. Капитан взял нож, открыл еще одну банку, отрезал хлеба и все это пододвинул поближе к мальчику.
Капитан вспомнил горные хутора, находящиеся в двух километрах отсюда. В двух из них дома стояли пустыми, а в третьем жили старик и старуха. Туда можно было бы отвести мальчонку, но как туда пройти, если в любой момент рядом могут оказаться немцы? Послать с ним хотя бы одного бойца — значит ослабить отряд. Ведь нет никакой уверенности, что провожатый вернется живым и здоровым. Да и вернется ли вообще? Нет! Отряд должен быть собран в один кулак. Только так они смогут прорваться к своим.
Капитан Воронов даже не заметил, что паренек уже все съел и теперь виновато стоит перед ним, снова взяв скрипку в руки. Только когда мальчик кашлянул, капитан пришел в себя и, вздохнув, сказал:
— Ну что, Йозеф, пойдем к лейтенанту Карпенко…
Капитан Воронов сидел в сарае на буковой колоде, разложив перед собой карту. Около него, раскинувшись на соломе, спали бойцы отряда, а среди них и мальчик, даже во сне не расстающийся со своей скрипкой.
Через полуоткрытые ворота был слышен голос радиста, безнадежно пытавшегося наладить связь:
— «Вода», «Вода», «Вода»! Здесь — «Рыба», «Рыба». Прием!
Послышался щелчок — радист переключился на прием; из молчащего приемника доносились только шумы и шорохи эфира. И вдруг в тишине раздался неестественно громкий голос:
— Ахтунг, ахтунг! Лорелея! Ахтунг, ахтунг…
В проеме показалось смуглое возбужденное лицо радиста.
— Товарищ капитан! Немцы! Где-то совсем рядом.
— Как, по-вашему, сколько до них?
— Думаю, они в километре, если не ближе…
— Да, как будто прямо в ухо кричат, — сказал капитан и подумал: «Если бы знать, сколько их. Можно было бы подождать их внизу, в засаде, ударить врасплох… А если это та самая часть, о которой говорили местные жители?.. Да еще этот мальчик с нами… Ну что ж, и не в таких переделках бывали, главное сейчас — не терять головы».
Капитан решительно подошел к русоволосому офицеру, что спал в углу с пистолетом в руке, потряс его:
— Вася! Лейтенант Карпенко! Немцы рядом.
— Приказ… — пробормотал Карпенко, не просыпаясь, и вдруг одним движением поднялся с соломы.
— Давай, Вася, быстренько предупреди ребят у моста.
…Наконец капитан дошел и до спящего мальчика.
— Вставай, Йозеф.
Мальчик испуганно сел и молча уставился на капитана.
— Не бойся, Йозеф… Все будет хорошо.
И в этот момент внизу затрещал пулемет. Ему ответили автоматные очереди, раздался сильный взрыв — это сработала мина, заложенная разведчиками под мост на случай, если враг нагрянет именно отсюда, снизу… Оттуда, от моста, к сараю бежали лейтенант Карпенко и еще два бойца.
— Товарищ капитан, — отрапортовал Карпенко, — мост взорван, выведена из строя одна машина, так что время у нас есть…
Через несколько минут отряд, не принимая боя, уходил лесной дорогой вверх по оврагу. Капитан Воронов тянул спотыкающегося мальчика. В нескольких метрах позади них бежал и отстреливался Карпенко. По другой стороне оврага отходил сержант с двумя бойцами. Трое бежали впереди. Еще немного — и они достигнут ровного, как линейка, гребня хребта. Капитан думал о том, что нужно забраться выше — там будет легче отстреливаться. Если, конечно, враг не обойдет их…
— Сержант! Сколько их? — крикнул капитан.
— Человек сорок! — крикнул в ответ сержант и дал очередь в сторону немцев. — Две бронемашины.
— Ах, сволочи! — вдруг закричал один из бойцов. — Дома подожгли!
К небу один за другим взвилось несколько столбов черного дыма. Мальчик заплакал.
— Как можно скорее добраться до гребня! Сообщите всем! На гребень! Чтобы нас не мог достать их пулемет! — крикнул капитан и, обращаясь к парнишке, спросил: — Можешь идти сам?
Мальчик был очень бледен и тяжело дышал.
— Эй, сержант! Возьмите мальчонку на спину и идите правым склоном. Там, кажется, потише.
Сержант посадил мальчика на спину и исчез за скалистым обрывом.
— Есть раненые? — спросил Воронов у подбежавших бойцов. — Нет? Отлично! Всем отходить правой стороной, под прикрытием скал. За поворотом займем оборону. Без минометов им нас не взять.
За поворотом стали слышны выкрики немцев, видны их перебегающие фигурки.
— Лейтенант Карпенко! Организуйте оборону. Я остаюсь здесь, — распорядился Воронов. — Прикройте меня.
И тут из-за поворота выскочила немецкая бронемашина. Капитан Воронов бросил одну за другой две гранаты. Дал очередь из автомата и перебежал вправо по откосу.
Он уже различал прищуренные глаза Карпенко, который непрерывно стрелял по немцам, прикрывая его. Потом услышал шум еще одной машины, увидел пламя, вырвавшееся из ствола немецкого пулемета, и тут же почувствовал, как что-то тяжелое, горячее ударило его ниже колена левой ноги…
Он лежал на сухой осенней листве, красной от крови. Теперь немцы стреляли уже с двух сторон.
— Вася, — приказал Воронов лейтенанту Карпенко, — принимай отряд и обязательно уведи с собой мальчика. Оставь мне побольше гранат, я их задержу.
— Нет, — твердо ответил Карпенко. — Нет!
— На одной ноге далеко не уйдешь. Если бы не я — вы могли бы быть уже далеко.
— Нет и нет! — отвечал Карпенко.
Мальчик расплакался.
— Йозеф, — обратился к нему капитан. — Сыграй мне, Йозеф, что-нибудь тихо-тихо, так, чтобы те, внизу, не услышали.
Мальчик приложил скрипку к подбородку и начал играть. Грустная мелодия рассказывала о раннем летнем вечере, когда коровы возвращаются с пастбищ, а в деревенских избах пахнет топленым молоком и зажигаются первые лампы. Мальчик играл о сентябрьском утре, таком чистом, о росе на лугах, о розовых горах и голубом небе над ними, об искрящейся горной речке, через которую скачут жеребята в буйной радости первого галопа. «Прости меня, мама, — думал мальчик, закрыв глаза, — что я тебя не послушался и один вернулся в деревню за скрипкой…» Он играл, и по щекам его текли слезы. Вдруг Йозеф положил скрипку на землю и закрыл лицо руками.
— Почему не играешь? — спросил капитан.
— Не могу, — всхлипнул мальчик.
Карпенко стиснул зубы.
— Товарищ капитан! Я не могу допустить, чтобы вы тут остались один… Никогда!
— Не бойся, живым они меня не возьмут. А если вы свяжетесь со мной, окружат всех!
— Пусть окружают! — отрезал лейтенант. — Вместе воевали, вместе и умрем.
— Умрем? А этот парнишка? Мы должны спасти мальца. Это наш долг.
— Что его теперь, на руках качать? Ему бы за мамкину юбку держаться, а он потащился в самое пекло!
— Он должен жить, Вася! Это мой приказ… Когда закончится война…
— Когда она закончится — другое дело, а раз она идет — не должно быть никаких скрипок. Когда война, надо воевать и не думать о каких-то мальчиках со скрипками. Подумайте, наконец, о своих собственных детях!
Впереди, совсем близко, послышались взрывы гранат и автоматные очереди.
— Слышишь? — сказал Воронов Карпенко. — Окружают! Давай быстро, а то погибнете все до единого!
— Товарищ капитан!..
— Отставить пререкания! Я пока живой, — ответил капитан. — Еще живу и всю ответственность беру на себя. Я так решил и знаю, почему я так сделал. Идите!
Лейтенант Карпенко наклонился и трижды поцеловал капитана.
— Прощайте, Петр Александрович… Простите меня.
— Счастливо, Вася. Привет Большой земле. Иди же, иди! С богом, Йозеф!
Разведчики уходили по гребню на северо-восток. В середине маленького отряда шел мальчик и беспрестанно оглядывался. Капитан Воронов вздохнул, оперся на локти, прицелился и стал стрелять вдоль склона, по сухой листве которого ползли солдаты в черных касках, поднимались, перебегали, падали на землю…
В охотничьем домике долго стоит тишина.
— Конечно, капитан Воронов был человеком особого склада, — говорю я, но Марко сидит неподвижно и молчит, сжимая виски длинными пальцами.
— Вы меня слышите, товарищ инженер?
Марко вздрагивает, приходит в себя и удивленно смотрит на меня. В глазах такая печаль, такое одиночество, что мне становится его жалко.
Марко зажигает сигарету.
— Да, да, — отвечает он. — Вот так, Зинковский. «С богом!» И — все…
Марко глубоко вздыхает.
— Я не сделал в свое время того, что мог сделать… А теперь уже поздно.
— Но мне непонятно! — восклицаю я. — О чем вы говорите? Ведь этот мальчик…