— Не опоздаете, — заверил я ее.
— Да, пожалуй… Вы всегда ездите со скоростью восемьдесят миль в час?
— Нет, только если никуда не тороплюсь.
— Ничего себе!
Она рассказала мне, что Ролан де Бреску, муж принцессы, — старший брат ее отца. Ее отец в молодости эмигрировал из Франции в Калифорнию и женился на американке. Даниэль была их единственной дочерью.
— По-моему, когда папа уехал, произошел семейный скандал, но в чем там было дело, он мне никогда не рассказывал. Однако он все время посылает им поздравительные открытки — видимо, тоскует по родным корням. Во всяком случае, он сообщил дяде Ролану, что я еду в Лондон, и принцесса пригласила меня в гости. Я раньше с ними никогда не встречалась. Я вообще первый раз в Европе.
— Ну и как вам здесь нравится?
Она улыбнулась.
— Вам бы, наверно, тоже понравилось жить в особняке на Итон-сквер с кухаркой, горничными и дворецким. И еще с шофером. Всю прошлую неделю меня на работу возил шофер, и он же забирал меня после работы. И вчера то же самое. Тетя Касилия говорит, что после полуночи в подземке ездить опасно, так же как в Нью-Йорке. Она беспокоится еще больше, чем моя мама. Но я у них долго не проживу. Они оба очень добры ко мне, и тетя мне нравится, и мы с ней очень подружились, но мне все равно нужен свой угол, и где-нибудь поближе к офису. И еще мне нужна машина. Наверно, придется купить.
— Вы долго пробудете в Англии? — спросил я.
— Не знаю. Наверное, года три. А может, и меньше. Компания может перевести меня в другое место.
Она сказала, что мне незачем много рассказывать о себе — она и так достаточно знает обо мне от тети.
Она сказала, что знает, что я живу в Ламборне, что я из старой семьи лошадников и что у меня есть сестра-близнец, которая замужем за тренером скаковых лошадей из Ньюмаркета. Она сказала, что знает, что я не был женат.
Последнее замечание повисло между нами, как знак вопроса, и я ответил на незаданный вопрос:
— Я и сейчас не женат. И девушки у меня нет. Раньше были.
Я почувствовал, что она улыбается.
— А у вас? — спросил я.
— То же самое.
После этого мы довольно долго ехали молча, задумавшись. Я думал о том, что скажет или подумает принцесса, если я приглашу ее племянницу пообедать со мной. Это могло несколько изменить близкие, но сдержанные отношения, которые сложились между нами за эти годы, и я боялся, что они изменятся не в лучшую сторону.
Между Бристолем и Чизиком, когда я включил фары и мы на полной скорости понеслись по магистрали М-4, Даниэль принялась рассказывать мне о своей работе. По ее словам, работа эта состояла в основном в материально-техническом обеспечении: она должна была отсылать съемочные группы и репортеров туда, где что-то случалось.
— Половину времени я занимаюсь тем, что смотрю на расписания поездов и дорожные карты и рассчитываю, каким путем надо ехать, чтобы добраться как можно быстрее. И судя по тому, где мы находились, я была уверена, что мы опоздаем. — Она взглянула на спидометр. — Мне и не снилось, что мы поедем на скорости девяносто миль в час!
Я снизил скорость до восьмидесяти восьми. Нас без труда обошла другая машина. Даниэль покачала головой.
— Да, наверно, мне потребуется время, чтобы привыкнуть, — сказала она. — И часто вас штрафуют за превышение скорости?
— За десять лет — раза три.
— Это при том, что вы всегда ездите с такой скоростью?
— Довольно часто.
Она вздохнула.
— А у нас, в старых добрых Штатах, семьдесят миль в час считается смертным грехом! Вы там не бывали?
— В Америке? — Я кивнул. — Бывал. Два раза. Я однажды участвовал в скачках на Охотничий кубок Мэриленда.
— Это же любительская скачка, — осторожно, заметила Даниэль, видимо не желая обидеть меня недоверием к моим словам.
— Ну да. Начинал я как любитель. Я хотел сперва проверить, гожусь ли я в жокеи, прежде чем посвятить этому свою жизнь.
— А если бы оказалось, что не годитесь?
— Я поступил в колледж.
— И бросили? — недоверчиво спросила Даниэль.
— Бросил. Я начал выигрывать. А это было то, чего мне хотелось больше всего. Я и в колледж поступал только на всякий случай, если не получится стать жокеем. Для страховки.
— А на какую специальность?
— На ветеринара.
Даниэль была потрясена.
— Вы хотите сказать, что бросили ветеринарный колледж ради того, чтобы стать жокеем?
— Ну да, — сказал я. — А почему бы и нет?
— Но… но…
— Ах да, конечно! — сказал я. — Все атлеты, спортсмены и так далее, дожив до тридцати пяти, оказываются на улице совершенно не приспособленными к жизни… Ничего, у меня впереди еще есть лет пять.
— А потом?
— Ну, потом я, видимо, стану тренером. Буду тренировать лошадей для новых жокеев. Впрочем, до этого еще далеко.
И я пожал плечами.
— Сегодня это оказалось достаточно близко, — заметила Даниэль.
— На самом деле нет.
— Тетя Касилия говорит, что спускаться в бочке по Ниагарскому водопаду, возможно, опаснее, чем участвовать в скачках с препятствиями. Возможно. А возможно, и нет.
— Спуститься в бочке по Ниагарскому водопаду — значит заработать себе славу и натерпеться страху на всю жизнь. Это не профессия.
— А вы пробовали?
— Нет, конечно. Это же опасно.
Даниэль рассмеялась.
— Неужели все жокеи такие, как вы?
— Нет. Жокеи все разные. Так же, как и принцессы.
Она вздохнула полной грудью, словно вбирала морской воздух. Я ненадолго отвлекся от дороги, чтобы еще раз рассмотреть ее лицо. Что бы ни говорила ее тетя о моей способности читать мысли, с женщинами мне это никогда не удавалось — кроме Холли… И я знал, что хочу этого, что без этого моя любовь будет казаться мне несовершенной. Наверно, если бы у меня не было Холли, я бы женился на одной из тех двух девушек, которые нравились мне больше других; но мне не хотелось жить вместе с ними.
Я не хотел жениться на Холли, я не хотел переспать с ней, но моя любовь к ней была более глубокой. Похоже, секс и мысленное общение во мне не уживались. Но пока я не добьюсь этого, я, скорее всего, останусь холостяком.
— О чем вы думаете? — спросила Даниэль. Я натянуто улыбнулся.
— О том, что не знаю, о чем думаете вы.
Помолчав, она сказала:
— Я думала о том, что понимаю, что имела в виду тетя Касилия, когда сказала, что вы — человек необычный.
— Что-что она сказала?
— Что вы — человек необычный.
Я спросила ее чем, но она только вежливо улыбнулась и сменила тему.
— А… а когда это было?
— Сегодня утром, когда мы ехали в Девоншир. Она все время звала меня на скачки, с тех пор как я приехала, и вот сегодня согласилась поехать, потому что она договорилась, что меня отвезут в Лондон. Сама она осталась ночевать у Инскумов — у них сегодня какой-то грандиозный прием. Наверно, она надеется, что я полюблю скачки так же, как она. Вам не кажется, что ей бывает одиноко ездить на все эти дальние ипподромы с одним только шофером?
— Я не думаю, что она чувствовала себя одинокой, пока не появились вы.
— Да?
Она на некоторое время умолкла. Наконец я прозаично сказал:
— Через три минуты будем в Чизике.
— Как, уже? — ее голос звучал несколько разочарованно. — В смысле, я очень рада. Но эта поездка доставила мне такое удовольствие…
— Мне тоже.
Тут я внезапно ощутил присутствие Холли, и перед моим внутренним взором встало ее измученное и встревоженное лицо. Я резко спросил у Даниэль:
— Рядом с вашим офисом есть телефон-автомат?
— Да, кажется, есть… — казалось, она была несколько озадачена моим встревоженным голосом. — Хотя вы можете позвонить и от меня. Вы что, забыли что-то важное?
— Нет… я… это… — Я понял, что объяснить логически это невозможно, и сдался. — У меня такое чувство, — неуклюже сказал я, — что мне надо позвонить сестре.
— Чувство? — с любопытством переспросила она. — У вас был такой вид, словно вы по меньшей мере забыли про встречу с президентом.
Я покачал головой.
— Вот и Чизик. Куда нам надо?
Следуя ее указаниям, я подъехал к зданию, похожему на склад, и поставил машину на стоянке, у въезда на которую висела табличка «Только для персонала». На часах было двадцать минут седьмого — еще десять минут в запасе.
— Идемте, — сказала Даниэль. — Предоставить возможность поговорить по телефону — это самое меньшее, что я могу сделать для вас.
Я неуклюже выбрался из машины, и Даниэль виновато сказала:
— Наверно, мне не следовало заставлять вас вести машину всю дорогу…
— Ну, это немногим дальше, чем до моего дома.
— Наглое вранье. Мы проехали поворот на Ламборн пятьдесят миль назад.
— А, пустяки!
Она смотрела, как я запираю дверцу машины.
— Нет, серьезно, с вами все в порядке?
— Ничего такого, чему не могла бы помочь горячая ванна.
Она кивнула, повернулась и повела меня в здание. У здания были стеклянные входные двери, а за ними — холл, уставленный креслами и растениями в кадках. У регистрационного стола сидел охранник в форме. Она назвала мое имя, охранник записал меня в книгу, выдал мне пропуск на прищепке и указал на тяжелую дверь, которая открывалась по звонку.
— У нас тут как на военной базе, вы уж извините, — сказала Даниэль.
— Компания сейчас панически боится террористов.
Мы прошли коротким коридором и оказались в большом офисе, где стояло штук семь столов. Сидевшие за ними люди по большей части собирались уходить домой. Еще в комнате было море зеленого ковра, с десяток компьютеров и, вдоль длинной стены, ряд телеэкранов на уровне выше человеческого роста. По всем экранам показывали разные программы, но звук был выключен.
Даниэль и прочие обитатели офиса обменялись непринужденными приветствиями. Про меня никто не спросил. Она провела меня через комнату к своим владениям. Это были два письменных стола, поставленных под прямым углом друг к другу, и между ними — удобное вращающееся кресло, которое позволяло сидеть за обоими столами. На столах находились несколько ящиков с карточками, компьютер, пишущая машинка, пачка газет и телефон. За креслом на стене висела большая таблица, на которой можно было писать фломастером, а потом стирать. Графы таблицы были озаглавлены: «СОБЫТИ