— На какие шиши? — осведомилась Холли. — У нас денег нет. А вдруг мы проиграем?
Я взглянул на ее встревоженное лицо.
— Так это правда? — спросил я.
— Нет. Да. Отчасти. Да, конечно, он приобрел больше, чем может оплатить. Все так делают. Он купил лошадей. Сейчас ведь идут ярмарки годовалых жеребят, черт возьми! Каждый тренер покупает годовичков, на которых у него нет денег. Так принято, ты же знаешь.
Я кивнул. Тренеры покупают жеребят на аукционах в кредит для владельцев, рассчитывая, что те потом оплатят покупку, или в порыве энтузиазма приобретают жеребенка для себя, рассчитывая, что кто-нибудь из владельцев за него заплатит. А владельцы иногда идут на попятную, когда жеребенок уже куплен. А временами тренеры покупают пару жеребят для себя, чтобы вырастить их и потом продать за хорошие деньги. Во всяком случае, во время аукционов часто случается, что люди занимают в банке огромные суммы на короткий срок.
— И много лишних лошадей купил Бобби? — спросил я.
— Само собой, в конце концов он их всех продаст! — стойко ответила Холли.
Само собой. Да, конечно. Быть может.
— Так сколько?
— Три. Трех жеребят.
— И много вы задолжали?
— Больше ста тысяч.
— Банк за них заплатил?
Она кивнула.
— Конечно, в конце концов все будет в порядке, но как эта паршивая газетенка об этом пронюхала? И зачем вообще писать об этом в газете? Какой смысл?
— И что произошло? — спросил я. — А то, что теперь все, кому мы должны, звонят и требуют вернуть деньги. И угрожают. Обещают подать в суд.
— Это ужасно! Вчера весь день… а сегодня утром позвонил торговец кормами и сказал, что не будет поставлять корма, пока мы не заплатим по счету, а у нас три десятка лошадей, и всех надо кормить, а владельцы все время звонят и спрашивают, думает ли Бобби продолжать работать с лошадьми, и прозрачно намекают, что не прочь бы забрать своих лошадей…
— И это все из-за какой-то статейки? — не поверил я.
— Да! — На глазах у Холли внезапно показались слезы. — Кто-то распихал эту газетку по почтовым ящикам половины торговцев в Ньюмаркете, открытую на этой самой заметке, отчеркнутой красным карандашом, — вот так же, как тут. Ее показал мне кузнец. Эту газету подсунули ему. Он пришел перековать нескольких лошадей и заставил нас заплатить ему вперед. Так, вроде бы шутя. Но тем не менее… А многие просто открыто хамят.
— А не можете вы просто заплатить всем, кому должны, и пусть себе заткнутся?
— Ты же знаешь, что не можем! Банк не будет оплачивать наши чеки. Нам приходится платить постепенно. Мы всегда так делаем. Мы всем заплатим, пусть они только подождут!
Бобби и Холли, как и многие люди, жили в кредит; чеки, поступающие от владельцев лошадей, тут же уходили на оплату счетов за фураж, накладных расходов, жалованье конюхам и налоги. А владельцы иногда медлят с оплатой по несколько месяцев, а кормить лошадей и платить конюхам надо вовремя. Так что сводить концы с концами было не так-то просто.
— Ладно, — сказал я, — поди возьми себе еще один тройной джин, а я пока поговорю с принцессой.
Глава 2
Принцесса Касилия, мадам де Бреску (если называть ее полным именем), как обычно, пригласила к себе в ложу на ленч нескольких друзей. Поэтому в ее ложе, кроме нее самой и супругов Вонли, было еще несколько дам, одетых в меха, и джентльменов в твидовых костюмах. Всех их я уже встречал раньше в подобной обстановке.
— Вы ведь знакомы со всеми присутствующими? — спросила принцесса, и я кивнул, хотя половины их я по имени не помнил.
— Чаю? — спросила принцесса.
— Да, пожалуйста.
Та же официантка, что всегда, как обычно, с улыбкой ловко подала мне полную чашку чаю. Без молока, без сахара, с ломтиком лимона.
Принцесса наняла дизайнера, чтобы отделать свои ложи на ипподромах, и все они были одинаковы: стены, обитые бледно-персиковой тканью, кофейного цвета ковер, стеклянный обеденный стол, удобные стулья. Я заходил к принцессе обычно ближе к вечеру, и в это время стол, как и сейчас, бывал отодвинут к стене, и на нем стояли только тарелки с сандвичами и пирожными с кремом, вина и коробка сигар. Друзья принцессы обычно засиживались у нее подолгу после окончания последней скачки.
Одна из дам протянула мне тарелку с крохотными и очень аппетитными пирожными.
— Нет, спасибо, — вежливо ответил я. — Как-нибудь в другой раз.
— Кит такого не ест, — пояснила принцесса своей подруге. — Не искушайте его. Он ведь наверняка голоден.
Подруга принцессы смутилась.
— О господи! Я и не подумала… И он ведь такой высокий.
— Я вообще-то довольно много ем, — сказал я. — Но только не пирожные.
Принцесса, которая имела некоторое представление о непрестанной борьбе, которую я веду за то, чтобы мой вес не перевалил за норму, бросила на меня взгляд из-под ресниц и недоверчиво улыбнулась.
А подругу явно разобрало любопытство.
— А что же вы едите, если не едите пирожных? — поинтересовалась она.
— Омаров, к примеру, — сказал я.
— О боже!
Ее спутник критически взглянул на меня поверх своих пышных усов и крупных передних зубов.
— Поздновато вы стартовали в большой скачке, вам не кажется? — спросил он.
— Боюсь, что да.
— Я все никак не мог понять, что вы там возитесь в самом хвосте. Вы ведь едва не проиграли скачку! Знаете, как волновалась принцесса, а? И мы тоже волновались. Мы ведь все ставили на вас.
— Норт-Фейс очень норовист, Джек, — заметила принцесса. — Я ведь вам говорила. Он слишком своеволен. Иногда его бывает трудно заставить скакать.
— Работа жокея в том и состоит, чтобы заставить лошадь скакать! — в голосе Джека зазвучали воинственные нотки. — Или вы думаете иначе, а?
— Нет, — сказал я. — Я тоже так думаю.
Джек отчасти смутился. Принцесса чуть приметно улыбнулась.
— Зато потом вы его разогрели! — вмешался лорд Вонли, слышавший наш разговор. — Финиш был потрясающий! Из тех, о которых молится любой спонсор.
Запоминающийся. Будет о чем поговорить, будет что вспомнить. «А вы видели, как финишировал Норт-Фейс в скачке „Воскресного глашатая“? Великолепно, не правда ли?»
Джек надулся и отошел. Серые глаза лорда Вонли добродушно смотрели на меня с его широкого доброго лица. Он с искренним одобрением похлопал меня по плечу.
— Третий раз подряд! — сказал он. — Мы вами гордимся. Вы бы не зашли как-нибудь вечером к нам в типографию, посмотреть, как печатается газета?
— Хорошо, — сказал я, несколько удивленный. — С удовольствием.
— Мы бы напечатали фотографию, на которой вы смотрите, как печатают вашу фотографию…
«Нет, — подумал я, — это не просто добродушие. Это мышление профессионального газетчика».
Лорд Вонли получил «Глашатай» в наследство лет в пятьдесят от своего отца, одного из газетных баронов старого закала, которые пробились на сцену в тридцатых годах и принялись поставлять потрясающие новости к завтраку миллионам англичан. Вонли-старший приобрел находящийся на последнем издыхании провинциальный еженедельник и превратил его в великолепную газету, которую читают по всей стране. Он вытащил ее на Флитстрит, сделал ей имя и в нужный момент создал ежедневную версию, которая процветала по сей день, невзирая на саркастические замечания со стороны более новых соперниц.
Старик был колоритной личностью, этаким бизнесменом с пиратскими замашками. Сын его был поспокойнее. Хороший распорядитель с большими способностями к рекламе. «Глашатай», некогда бывший довольно шумной газеткой, в последние десять лет скорее тяготел к солидности.
Сразу стало заметно, что газета перешла в другие руки.
Я подумал о Хью Вонли, сыне нынешнего владельца, наследнике династии: мягкий, слабовольный молодой человек, сейчас к тому же, похоже, не в ладах с родителями. Когда «Глашатай» перейдет к нему, он превратится в нечто плоское, конфетно-карамельное — если вообще выживет.
«Ежедневное знамя», все еще переживающее период крайней беспардонности, было одним из самых резких противников «Глашатая». Недавно, после ожесточенных финансовых интриг, эта газета перешла в руки одного напористого бизнесмена. Про него говорили, что этот человек рвется к власти и к титулу пэра и избрал верный путь, ведущий к тому и к другому. «Знамя» было шумным, суетливым, пронырливым, старательно нарушало все мыслимые табу и каждый день хвалилось новыми подписчиками.
Поскольку мы с лордом Вонли несколько раз виделись на торжественных обедах, где раздавали различные ежегодные призы (лучшему жокею года, ведущему тренеру, владельцу лучшей лошади года и так далее), а у меня из головы не выходило несчастье Холли, я спросил, не знает ли он, кто является ответственным за рубрику «Частная жизнь» в «Знамени».
— Ответственным? — переспросил лорд Вонли с таким видом, словно он святее самого папы. — Вы хотите сказать — «безответственным»?
— Ну безответственным.
— А вам, собственно, зачем? — поинтересовался он.
— Они опубликовали безобразную и, по всей видимости, бессмысленную заметку, направленную против моего зятя.
— Хм… — сказал лорд Вонли. — Это очень печально. Видите ли, друг мой, публика очень любит такие бессмысленные нападки. Сокрушительная критика пользуется спросом, а доброжелательность — никоим образом. Так говаривал мой покойный отец, а он редко ошибался.
— И к черту всякую там справедливость, — заметил я.
— Что поделаешь! Мир жесток. Так было, так есть, так будет всегда. «Христиан бросают на растерзание львам! Спешите занять лучшие места! Кровавое зрелище гарантировано!» Видите ли, дорогой мой, люди покупают газеты, чтобы полюбоваться на то, как терзают жертву. Скажите «спасибо», что хотя бы львам никого не бросают — слава богу, настолько-то мы продвинулись вперед. — Он улыбнулся, словно разговаривал с ребенком. — А «Частную жизнь», да будет вам известно, пишет целая орава репортеров, которые выкапывают жареные факты, да еще множество осведомителей в больн