— Уже поздно, поэтому я проведу экскурсию по дому завтра. — Я подъезжаю к дивану. — Будет лучше, если ты не будешь бродить одна, пока я не познакомлю тебя со всеми.
— Хорошо. — Нина кивает. — И что теперь?
— Я позвоню на кухню, чтобы нам принесли еду, так как мы ничего не ели. Ты хочешь что-то конкретное?
— Я не голодна, но не помешает, чтобы персонал зашел к нам. Это заставит сплетни набирать обороты.
Устраивать шоу для персонала не входило в мои планы на сегодняшний вечер. Я предполагал, что она захочет лечь в постель, чтобы скрыться от меня, как только мы приедем, но теперь мне интересно, что у нее на уме. Немного беспокоит — то, как она ведет себя, так непринужденно, как будто вся эта ситуация совершенно нормальна. Нет ничего нормального в том, что на нее оказывают давление, заставляя переехать к незнакомому человеку и выдавать себя за его жену. Она видимо очень любит своего отца, что согласилась на это притворство и быть настолько заинтересованной.
Пока я набираю, Нина начинает вынимать шпильки из волос, и я смотрю, как длинные черные пряди одна за другой падают вниз по ее спине, словно водопад из чернильного шелка. Интересно, такие ли мягкие у нее волосы, как кажется?
— Когда, по-твоему, должна прийти горничная? — спрашивает Нина, вынимая последнюю заколку.
— В любую секунду.
— Хорошо, тогда начнем. — Она встает с дивана и подходит ко мне.
Наклонившись, она начинает расстегивать пуговицы на моей рубашке, ее лицо — воплощение спокойствия, но я замечаю, что ее руки слегка дрожат. Наконец-то нормальная реакция. Когда она заканчивает с моей рубашкой, то склоняет голову, как будто о чем-то задумалась, а затем смотрит мне в глаза.
— Можно мне забраться?
Я сужаю глаза.
— Куда?
— К тебе на колени? Тебе не будет больно?
Она хочет забраться ко мне на колени? Я не могу перестать смотреть на нее.
— Это не повредит моей ноге.
Нина кивает, одной рукой задирает платье, а другую кладет мне на плечо. Затем прикусывает нижнюю губу, явно не понимая, что делать дальше. Я обхватываю ее за талию и поднимаю вверх, чтобы усадить ее на свои бедра. Она вскрикивает, обвивая руками вокруг моей шеи, а глаза расширяются.
— И что теперь? — спрашиваю я, пытаясь подавить смех.
— Теперь мы будем ждать, когда горничная застанет нас за объятиями.
— Но мы же этого не делаем, правда? Ты просто сидишь у меня на коленях. — Протянув руку, я убираю длинную черную прядь волос, упавшую ей на лицо, затем, держа ее, целую ее стройную шею. Другой рукой нащупываю разрез ее платья и слышу ее резкий вздох, когда начинаю водить пальцами по ее обнаженному бедру.
В дверь стучат.
— Войдите! — рявкаю я через плечо Нины, а затем возобновляю поцелуи вдоль ее шеи.
— Пахан, Варя сказала принести..., — голос Валентины обрывается на середине фразы.
— Оставь поднос на кухне и уходи. — Мои слова резкие, как будто Валентина прерывает что-то реальное. Мое тело, похоже, так и думает.
Девушка торопливо оставляет еду, а затем буквально убегает, стукнув за собой дверью.
Как только Валентина уходит, Нина отпускает мою шею и поспешно спрыгивает с моих колен. Хорошо. Если бы она оставалась там дольше, то, вероятно, заметила бы мой твердый член под брюками.
— Итак, думаю, все прошло хорошо, — говорит она и проводит руками по своим волосам, делая их еще более спутанными.
— И правда, прекрасное выступление.
— Я лучше пойду спать. — Она направляется к двери своей комнаты, но останавливается на полпути. — Могу я одолжить рубашку или что-нибудь еще? — Она бросает вопрос через плечо. — Я не хочу спать в Оскаре де ла Рента.
Мысль о том, что она в моей одежде, что-то делает со мной, и я представляю, как хватаю ее и несу в свою кровать. Мне это совсем не нравится. Это деловая сделка и ничего больше.
— Я принесу тебе кое-что. Мы можем послать кого-нибудь за твоими вещами завтра, оставь ключи на столе.
После быстрого душа я надела серую футболку, которую Роман оставил для меня на ручке двери, забралась в большую кровать и уютно устроилась под одеялом. Перед тем как лечь в постель, я проверила время на телефоне. Уже далеко за полночь, но я не могу уснуть. То, что нахожусь в незнакомом доме — лишь часть причины. Гораздо большая часть — спящий мужчина в паре десятков метров от меня. Одна мысль о нем мучает мой и без того поджаренный мозг.
Грудь Романа полностью покрыта татуировками. Я увидела это, когда расстегивала его рубашку, но у меня не было достаточно времени, чтобы обратить внимание на рисунки. Жаль, что не обратила, потому что потребность раскрыть хотя бы часть его секретов гложет меня изнутри. Русский пахан…загадка, полная противоположность простым веселым парням - тем, кто может меня рассмешить… которые меня обычно привлекают. Мне нравится веселый парень, с которым легко говорить и еще легче расстаться…мужчина, который не будет требовать от меня открыться. Не стоит связываться с паханом больше, чем это необходимо для того, чтобы план сработал. Впутываться в дела пахана больше, чем это необходимо, чтобы план сработал, неразумно.
Я закрываю глаза, и образ Романа, ласкающего мое бедро, пока грешными губами проводит линию поцелуев по моей шее, заполняет мое сознание. Словно по собственной воле, моя рука скользит вниз по животу и останавливается между ног. Я кладу палец на свой клитор, слегка надавливаю и стону. Нет. Я не должна доставлять себе удовольствие, думая о человеке, который угрожал убить меня. Это так неправильно. Я быстро убираю руку, заправляю обе под подушку и стараюсь не обращать внимания на боль между ног. У меня ничего не получается.
Несколько часов я лежу без сна в постели, сжимая подушку пальцами, ожидая, когда мое предательское тело успокоится. Но оно не успокаивается. На самом деле, становится только хуже, пока я не могу больше терпеть, и тогда я, наконец, поддаюсь своему желанию и опускаю руку обратно между ног. Я кончаю в считанные секунды, уткнувшись лицом в подушку, с именем убийцы на губах.
Глава 4
Телефон звонит, пока застегиваю рубашку, и на экране высвечивается имя моего дяди. Старый хрен обычно любит спать до полудня по воскресеньям. Я знаю только одну причину, почему он звонит так рано.
— Леонид, в чем дело? — рявкаю я в трубку.
— Я слышал, ты привел женщину. Она все еще в доме?
— Это мой дом, так что тебя это не касается.
— Значит, касается. Ты никогда не приводишь своих шлюх домой, — говорит он, и мое тело напрягается.
— Если я еще раз услышу, что ты ее так назвал, при мне или при ком-то еще, я перережу тебе горло. Понял?
— Да что на тебя нашло, Роман?
— Леонид, я ясно выразился?
На другом конце линии наступает тишина, прежде чем он отвечает: — Да.
— Хорошо. — Я отключил связь.
Я ненавижу этого человека, но не могу рисковать и выгнать его, как бы мне этого ни хотелось. Леонид знает слишком много, и он нужен мне здесь, где я смогу все время за ним присматривать.
Я дотягиваюсь до костылей, стоящих на тумбочке, кладу их по обе стороны от себя и поднимаюсь. Засунув костыли под мышки, глубоко вдыхаю и делаю первые несколько мучительно медленных шагов. По утрам мое колено обычно затекает, но сейчас оно гораздо лучше, чем месяц назад. Все эти часы физиотерапии наконец-то приносят свои плоды, но я все еще далек от того, чтобы избавиться от этой чертовой инвалидной коляски. Я ненавижу эту чертову штуку, но бывают дни, когда боль слишком сильна, и я не могу даже пошевелить правой ногой.
Когда я найду ублюдков, которые установили эту бомбу, я буду наслаждаться их убийством. Возможно, я был под седативными, но помню, как в больничной палате разговаривали два человека. Я не мог узнать голоса или понять весь смысл сказанного, но понял достаточно, что они были замешаны.
Один из них, вероятно, мой родственник, живущий под моей крышей. У меня нет доказательств, но я почти уверен, что Леонид сыграл свою роль. Кто второй? Мне еще предстоит это выяснить.
Когда выхожу из своей комнаты, я слышу, как из кухни доносится пение, и, повернувшись, вижу Нину, роющуюся в холодильнике. Я знал, что она невысокого роста, но, сидя вчера вечером, я не мог точно определить ее рост. Она еще ниже, чем я думал, едва ли пять футов. Подол моей футболки доходит ей до колен, и она выглядит в ней смешно. Босиком ее макушка даже не доходит до моих плеч.
Она стоит ко мне спиной, поэтому не видит меня, когда я подхожу и встаю у обеденного стола в нескольких шагах позади нее.
— Есть что-нибудь интересное в холодильнике? — спрашиваю я.
Нина вскакивает с изумленным вскриком и с грохотом закрывает холодильник.
— Черт, у меня чуть сердце не остановилось...
Она останавливается на полуслове и просто стоит и смотрит на меня, ее глаза огромны. Я ожидал, что она удивится, увидев меня вне инвалидного кресла, но эмоции, отразившиеся на ее лице, — это не удивление. Это страх.
— Нина? — Я делаю шаг к ней.
Она вздрагивает и делает шаг назад, натыкаясь на холодильник. Ее дыхание учащается, становится поверхностным, словно она не может вдохнуть достаточно воздуха, а руки слегка дрожат. У нее приступ паники. Я понятия не имею, что ее спровоцировало, но она чего-то боится, и я уверен, что…меня. Это бессмысленно. Всего за пару часов до этого я держал ее на коленях, и она совсем не выглядела испуганной.
— Роман, — говорит она наконец, ее голос едва превышает шепот, — мне нужно, чтобы ты сел. Пожалуйста.
Я не вижу смысла в ее просьбе, но делаю два шага к обеденному столу, отодвигаю стул и сажусь. Нина остается стоять на месте перед холодильником, но, по крайней мере, ее дыхание, кажется, становится более контролируемым.
Шальная мысль приходит мне в голову, что-то, что она сказала, когда мы приехали. Теперь я ясно помню это, и мне не нравится то, что это подразумевает.