— Герой труда — и директор санатория?
— А простого, думаешь, поставили бы? — не без тщеславия Пека сказал.
— А где предыдущий директор?
— Мздоянц? — мрачно произнес Пека. — Сидит.
Да, хорошая почва подготовлена!
— Теперь я оформляюсь… Инка говорит: «Сам себя будешь лечить: дел по уши хватит!»
Стояли, отдыхиваясь… Или — крутой уступ, или — здоровье ни к черту?
— Разворовано все… почище чем на руднике у нас!
Вспомнил — слово «рудник» они говорят с ударением на «у»! Да, похоже, покончено с этим ударением. В простое место Пека не попадет!
— Вот, — поднял банку, — сам пиявок уже отлавливаю! Медицинских не поставляют теперь.
И пиявок разворовали? Видимо, как и спецоборудование на руднике.
— Нынче все по карманам больше, — вздохнул он.
— Твои-то тут?
Надеялся, что эта тема будет более приятной.
— Улетают, — на часы глянул. — Вот-вот…
— В Москву? — вырвалось у меня.
— Зачем в Москву? В Лондон! Вдуривает Инка, что только в Лондоне должен Митька учиться!
И он здесь? Сердце запрыгало. Да-а, раз Митьку учиться в Лондон везут, значит, семейка Кузьминых в разорении рудника активно участвовала. Вот так. Ты дочь в английскую школу устраивал — смущался, а они в Англию учиться едут — и не смущаются. Ты все волнуешься, что дочурке далеко ездить, а им в Англию — недалеко! Пеке, ясное дело, ничего этого не сказал. Он ни при чем тут. Только сказал:
— Как же так? Они в Лондон, а ты тут? В смысле — не провожаешь?
Здесь уже мой проступил интерес.
— Да рассобачились мы! Инка вообще уже… стала наглоту выделять! Чего ему делать там? Нормально бы рос.
…как Пека. Но Инну, видно, не грел такой результат.
— Все! — Я почему-то даже хотел банку отнять у Пеки. — Пошли.
Своими усилиями (или даже жертвами?) укрепил эту семью — теперь распасться не дам! Иначе — какой сюжет?
Пошли вверх.
— Во! — Пека банку с пиявками приподнял. — Как эти поведут себя, погляжу.
Красавицы, конечно, неимоверные. Но что такого уж необычного он от них ждет?
— А что предыдущие? — я поинтересовался. Хотя тема пиявок мне не близка.
— Сдохли!
— От голода?
— Наоборот! Крови моей опились. Яду наелись. Ходячая таблица Менделеева я! Присосутся — и брык!
Да-а, вид у Пеки на этом курорте не слишком цветущий был.
— Так что же делать?
— Пришли! — Пека на часики глянул.
Стояли, как почетный караул.
— Хрена два бы я оттуда уехал! — злобно он произнес. — Без меня там все провернули. Я тут в Армению сунулся, землетрясение разгребать. Тысячи погибли. Бульдозеристы нужны. Что там творилось!
— Я видал…
— Что ты видал? Столько стран самую лучшую технику послали — ни одна единица до места назначения не дошла. На старом-ломаном работали! Возвращаюсь в рудник — то же! Вся новая техника не дошла. То же самое провернули, что и те, в Армении.
— Так где же все?
— Где все сейчас — в кармане у кого-то!
Думаю даже, что у кого-то, кто отсюда не очень далеко… Пеке, ясное дело, не сказал. Да он прекрасно все знал — было видно.
— И на меня и повесили! «Где все?» И кто, главное, выступил — Гумерыч!
Да, можно сказать — лучший друг!
— Права качать кинулся — в руднике завалили. Ума большого не надо — как заряды расположить. Инка умоляет: «Ради Митьки уедем». А тут еще суд…
— И что?
— Инка к Кузьмину кинулась… Спас. И — сюда.
«Все по нотам!» — я чуть было не вскричал. Да он знал!
— А что же народ?
— Безмолвствует. Мое дело теперь вот! — встряхнул пиявками.
— Я же предупреждал. Эх, если бы не тщеславие — бросил бы тебя!
— Ну да, только теперь мне и слушать тебя! До поры до времени всех устраивало…
Тяжело отдышался. Да, годы не зря прошли. Жизнь прошла, но не мимо. Во всяком случае, не мимо него… Нарисуем? Что рисовать?
— Спокойно, — заговорил я. — Мы с тобой тут такого навернем! Коррупцию наладим! Наверняка тебе… лектор нужен.
— На хера?
— Тебе-то, конечно, на хера, — демагогию я начал. — Но тебя на большую должность назначили, — польстил. — Теперь тебе без лектора никак нельзя!
Пека озадаченно засопел: мол, кто его знает? Лектор по коррупции?
— Если ты не будешь вести общественно-воспитательную работу среди отдыхающих, а особенно среди персонала, у тебя очень даже крупные неприятности могут быть.
Пека оробел. Что значит — не поднимайся высоко, будет откуда падать!
— Ты, что ли, лектором хочешь быть? — проворчал, но, мне кажется, обрадовался.
— Ну! А ты думал: я брошу друга?
— А я уже сбросил тебя со счетов, — проворчал Пека.
— Поторопился, — я произнес.
На галечную площадку, где мы стояли, выкатил микроавтобус «рафик». По белой лесенке в зарослях, с белыми плитами-ступеньками, сбежала Инна!.. Сердце захолонуло. Непринужденно чмокнула меня, словно и не расставались. Молодой грузин нес за ней чемоданы.
— Хорошо выглядишь! — оценила меня. А с какого рожна мне выглядеть плохо?
— Митька! Ты скоро? — крикнула вверх.
Я обмер. Десять лет не видел его… никогда, если быть точнее.
— Иду! — послышался ломкий голос.
Его голос! И застучали шаги. В деревянных сабо, что ли, спускается?.. Явился!
О, Господи! У меня с дочкой проблемы… а тут такой принц! Мой? Я, теряя контроль, прямо глянул на Инну. Она ответила отчаянным взглядом — а где ты был десять лет? Ну был… Сочинял. И сюжет мой поздно менять на другой. Свой бы выдюжить!
— Ты прямо опаздываешь, как большой начальник, — влюбленно глядя на сына, проговорила она.
Митя вдруг мучительно покраснел.
— Я никогда, — запальчиво произнес он, — не буду большим начальником, но никогда не буду и маленьким подчиненным!
Молодец! Такие мысли в десять лет! Весь в…! Умолкни.
— Это дядя Валера, я тебе как-то говорила про него, — сообщила ему Инна вскользь: мол, уезжаем отсюда, никаких здешних дядь можешь не запоминать. И Пека, тоже как некий дядя, стоял рядом с пиявками в банке.
— Иди завяжи шнурок, — только и сказала Инна, глянув на него.
Поставив банку, — луч солнца играл в ней, — Пека отошел покорно к ступенькам… хотя мог бы завязать здесь.
— Все, хватит! — сказала она, глянув на Пеку, но адресуясь мне. — Два раза уже давили его!
— В переносном, надеюсь, смысле?
— У нас в стране только хорошее бывает в переносном. А плохое — только в буквальном. Два раза засыпали буквально, породой!
— За что?
— У нас в стране… одного только тебя не за что. Остальных всех — есть за что. Некоторых даже многократно! А если ты такой святой… — Глаза ее вдруг заиграли. — Давай тогда с нами. Работу найдем.
Митя наконец-то увидел меня и смотрел изумленно, словно его осенило.
«Ну? — меня прошиб пот. — Тебе предлагают руку! И сына! Так что же ты?»
— А Пека как? — пробормотал я.
Подошел Пека с идеально завязанным шнурком.
— Ну вот, завязал, — произнес он как-то даже робко. Да, жизнь пообломала его. Как и каждого… но заметней на нем.
— Все! — Она его чмокнула. — Пиши! Приказ придет скоро. Гумилов не подведет. Обязан как-никак нам. Как только тебя назначат — бухгалтера гони! И вот этого — тоже! — шутливо, а скорее серьезно, ткнула в меня.
Подарить Мите книгу свою «Похождения двух горемык»? Но теперь-то зачем?
— До свидания, папа, — скованно Митя произнес. Мне лишь кивнул… А чего бы ты хотел, «за такие деньги»?! Стрельнув галькой, «рафик» уехал.
— Ну что, — банку приподняв, Пека глянул на подруг-пиявок. — Пошли подыхать?
Ко мне он со столь заманчивым предложением не обратился. Но куда он, туда и я. Красавицы-смертницы грациозно изгибались в банке, временами увеличиваясь, как под лупой, до размеров змеи.
— А ты не хочешь поставить? — Пека вдруг предложил.
— Угощаешь?
Во, коррупция началась!
— Хочу, чтобы твоей крови попили, — разоткровенничался он. — Может, тоже помрут. Может, они сами отравленные, в реке этой? — с надеждой глянул на мутную гладь.
Да, сразу высокую должность я ухватил: испытатель пиявок!
В низеньком флигельке за буйными зарослями крапивы поставили банку с пиявками на зарешеченное окошко. Банка увеличивала, как линза, и красавицы наши развевались там, как черные флаги.
Из клетушки с тряпьем вылез заспанный «фершал», хитрыми глазками-васильками смотрел на нас.
— Вот ему поставь! — Пека, как римский император, указал на меня.
— Так посторонним только с вашего приказу пиявки делать?
Видимо, это была одна из главных статей его дохода.
— А ты еще не понял, кто перед тобой? — Пека выпятил грудь.
От пиявок спина вздрагивает — холодные, брр! — потом они начинают жечь. Когда встаешь, слегка качает от слабости — вспомнил: как при малокровии в детстве. Я много бы дал, чтобы и мои пиявки сдохли тоже, но мои снова резвились в банке, а Пекины — безжизненно отвалились от него. Да, от такого соавтора не уйдешь! «Фершал» уложил их в картонную коробку, похожую на гробик, и, задумчиво почесывая нос, поглядывал на нас. Мол, когда уйдете-то? Мы молча встали с липких кушеток.
— Все, поздняк метаться! — Пека с окна схватил банку с оставшимися пиявками, размахнулся… но творить безобразия в рабочем помещении директору ни к чему. — Идем.
— Куда?
Куда — неважно, важно успокоить его!
— В болото их!
— Но они-то виноваты чем?
Спокойно, спокойно!.. У меня нервов нет. Проблемы лишь у других — должен их устаканивать.
— Может, кому другому пригодятся? — предположил я. Аргумент подействовал. Пека поставил банку. Часть гуманизма все-таки проявил. И «фершал» оживился.
— Там, — синея глазками, произнес, — ждет один…
— Разберусь! — отчеканил Пека.
В сыром садике на скамейке развалился мужик. К блаженству готовился: щурил глазки, сладко почесывался весь. Рубашка на пузе распущена. Ботинки на голую ногу, без шнурков… даже завидно. Вольготно живут! Увидел нас — и глазки сразу сделались стальные.