— Через неделю. Юристы с обеих сторон работают круглосуточно, если Грин не даст задний ход, то все будет закончено быстро.
Я похолодела. Что? Грин? Сделка? И главное — Максим. Говорит так обыденно, сухо. Не люблю этот его деловой тон, меня от него в озноб бросает.
— Алекс на потолке от счастья. — Дугин. — Проглотит сделку, не подавится. От жадности обо всем забыл. Спасибо его невесте. Теперь уже бывшей.
Ни черта не понимаю! Слышу, как сердце в ушах бьется, а сама пошевелиться боюсь.
— Для него это и правда как дар с небес, — задумчиво произносит незнакомый голос. — Максим, вы уверены? Ошибки очень вероятны. Но в вашем случае…
— Уверен, — зло оборвал Максим. Я снова поежилась. Чувствую, не поздоровится мне, что здесь оказалась, но и уйти не могу. Что за ошибки? Чьи?
— Все должно быть оформлено безукоризненно, Игорь Иванович, — снова говорит Дугин. — Вы понимаете, о каких суммах идет речь, и важно, чтобы никто не смог оспорить волю Максима.
— Я подготовил драфт документа, — после небольшой паузы сказал незнакомец. — Я все же очень надеюсь, что он не понадобится. Мы продолжаем работать, Максим, и ждем информацию по продаже компании. Мне пора. Да, кстати, в таком месте я переговоры еще не вел.
Послышались шаги. Сейчас меня обнаружат. Но мне уже все равно. Смущение, стыд, страх… все это потеряло смысл.
— Привет! — Быстро прохожу в комнату и вижу, как вытягивается от удивления лицо незнакомого седого мужчины, как нервно лохматит волосы и старательно не смотрит на меня Дугин. Как побледнел Максим.
— Здравствуйте. — Седой посмотрел на Генварского, затем отвернулся и быстро прошел мимо. Через несколько секунд хлопнула дверь.
— День, тебе тоже пора.
Дугина как ветром сдуло из мансарды.
— Что происходит, Максим? Что случилось? Кто этот человек? Я слышала… ты продаешь свою компанию? Какие ошибки?
Он молчит, смотрит в сторону, думает о чем-то, а я срываюсь:
— Скажи что-нибудь! У тебя проблемы? Серьезные? А это что?
Перед глазами какие-то документы в раскрытой кожаной папке. Хватаю их не глядя. Жду, что Макс остановит, запретит мне лезть в его дела и скажет, что вообще ничего такого не происходит.
Но он молчит, а теперь в упор смотрит на меня. И на бумаги в моих руках.
Глаза бегут по строчкам сухого юридического текста. Не понимаю, что читаю, да и зачем…
А потом… сначала сердце сильно закололо, так, что не могла дышать, затем слова стали безжалостно проникать в мозг. Страшные слова.
— Завещание.
Я не слышала себя. Он меня слышал.
Едва заметно кивнул, и я тут же стала куда-то стремительно падать.
— Зачем? — почти прошептала.
Максим посмотрел мне в глаза с мягкой улыбкой, которая тут же отпечаталась в моей памяти. Через мгновение на его лице появилась грусть, но я все равно видела эту улыбку. Я теперь всегда буду видеть эту улыбку.
Я знаю.
Подходит ближе и аккуратно вынимает бумаги из моих ледяных пальцев. А потом проводит ладонью по щеке. Все как-то начинает расплываться перед глазами.
— У меня рак мозга, Марина, неоперабельный.
Глава 55
Я не понимаю, что он сказал. Ни слова. Просто смотрю в его глаза и вижу в них себя. Потерянную и несчастную.
— Что?
— Несколько лет назад, еще до того, как вернуться домой, я постоянно работал в Берлине. Помнишь, я рассказывал? Началось все с головных болей, проблем со сном и хронической усталости — тогда у меня обнаружили доброкачественную опухоль в мозге.
— Значит, доброкачественную! — вцепилась я в это слово, как в его жизнь. — Это же не рак.
— Не рак, Марина. — Максим кивнул головой. — Она не давала метастазы, не увеличивалась в размерах, но и полностью удалить ее было нельзя. Особо не беспокоила, я иногда про нее просто забывал.
Макс отошел к окну, а я смотрела на его спину и хотела зажать уши, чтобы больше ничего не слышать.
— Это было обычное стандартное обследование, я почти в каждый свой приезд в Берлин его прохожу. И на этот раз… поэтому я задержался, Марина. Такое бывает, доброкачественные опухоли превращаются в злокачественные.
Он молча пожал плечами, словно это пустяк какой-то.
— Не верю. Этого не может быть. Ошибка.
Кто-то — не я — говорил за меня моим голосом. Этот кто-то заставил меня вытянуться в струну и посмотреть прямо на Генварского.
— Максим, это неправда.
Он оборачивается и с грустью смотрит на меня. Губы растягиваются в снисходительной улыбке.
— Спасибо.
Не верит, он не верит мне. Кто я? Моложе вдвое, неопытная и наивная, доверчивая и влюбленная.
Пешка. Просто пешка.
— Врачи ошибаются, я знаю.
— Конечно, ошибаются. Но результаты биопсии не врут, Марина, это самый надежный способ.
— Надо еще сделать, — ляпнула и тут же пожалела, поймав взгляд Максима.
Тоска и насмешка.
— Прости, если сможешь. — Он снова замолчал. — Я должен был сразу сказать, может, даже позвонить из Берлина. Но не смог, нет, просто не захотел. Жалкий эгоист.
Не могу дышать, не чувствую своего тела.
Результаты биопсии не врут.
— Что теперь? — спрашиваю. Голос глухой, не мой. Опустилась на что-то твердое, не ощущаю пространства вокруг себя.
— Я бы бежал от тебя, знай я свой диагноз. — Он присел передо мной, и теперь его глаза оказались напротив моих. — Я бы все сделал, чтобы ты просто прошла мимо и никогда бы меня не узнала.
— Ты чего несешь, Макс? — Меня передернуло от его слов. — Какое «мимо»? Ты… ты что хочешь... Рехнулся?!
— Я должен был сразу тебе сказать, — снова повторяет как заведенный. — Не смог тебя отпустить.
— И не надо. — Обхватываю ладонями его лицо и наклоняюсь ближе. — Не надо меня отпускать. И гнать тоже от себя не надо.
Максим устало прикрыл глаза, а я по-прежнему не верю в то, что происходит. Как сон дурной, но я терплю его, потому что знаю: скоро проснусь. Генварский не может умереть. Просто не может. Он же такой сильный, умный, богатый. Может все что угодно. Он не может умереть от какого-то рака!
— Его ведь лечат? Рак. Германия не единственная страна, нужно еще проконсультироваться, есть же лечение, не может не быть.
— Меня нельзя оперировать, Марина, — словно ребенку прописные истины втолковывает. — По крайней мере, так, чтобы я смог долго прожить.
— Долго?
— Хотя бы год. — Он усмехнулся. — Но и его нет.
— Это неправда, — шепчу сухими губами, и сейчас мои слова кажутся мне такими жалкими, беспомощными. — Пожалуйста!
— Два-три месяца, — безжалостно произнес Генварский. — Полгода максимум. Прости меня.
— Что ты задумал? — Взгляд упал на бумаги, которые сейчас казались каким-то порождением зла. — Чего ты хочешь? Ты ведь уже все решил, да? Без меня.
— С тобой. Только с тобой. Если захочешь.
— Хочу, — тут же отвечаю, чтобы он не передумал. — Хочу.
Нет, я не верю. Все равно не верю. И никогда не поверю.
— Уверена? — От былой нежности в голосе ни следа, но меня это совершенно не трогает. — Со мной?
— Да.
Глаза в глаза. Просто мужчина. Просто женщина.
До конца.
Максим коротко кивнул, словно и не ждал другого. Хотя когда заговорил, я почувствовала, что он уже не такой напряженный.
— Никто не должен знать, Марина. Абсолютно никто. Любая утечка, минимальный намек, спекуляция приведут к краху, сотни людей пострадают. Это важно.
— Что ты задумал? Ты же продаешь компанию, да? Грину, как он и хотел.
— Так я сейчас хочу. Как только будет известно о… моей болезни, с нами никто не захочет иметь дела, никаких контрактов, заказчики сделают все, чтобы сменить нас на других. Но если продать компанию Алексу, есть шанс сохранить проекты, как минимум все получат неплохой «парашют».
Четко, сухо, спокойно. Только в глазах боль, которую... да я бы все отдала, лишь бы уничтожить, удалить ее из него. Как раковую опухоль.
— Пока Грин ничего не подозревает, ухватился за мое предложение как за последний шанс. У него сейчас тоже нелегкие времена, но деньги вроде нашел, чтобы нас купить.
— То есть… вот… А кто знает?
— В компании? Только Денис и Бабин. Но они будут молчать.
— Я тоже… Максим, но это же огромные деньги, неужели за них…
— Деньги бывают бесполезными, Марина. — Он замолчал ненадолго, а потом произнес: — Я хочу уехать с тобой. Сразу же, как только закроем сделку и получим основную часть денег. Ты точно уверена? Можешь подумать.
— Уверена. И больше никогда не спрашивай меня об этом.
Глава 56
Отрицание, злость, торг, депрессия, принятие. Кажется, такая последовательность отношения человека к горю. Листала как-то осенью очередную умную книжку По. У нее их много на полке стоит. Там еще было много написано про каждый период: что человек чувствует, сколько времени длится каждое состояние и много какой еще психологической фигни.
Я за неделю далеко не продвинулась — до сих пор не верю, что он болен, что ему осталось немного. Что он уйдет, а я должна буду жить без него.
Но пока живу как прежде, только ощущение безоблачного сумасшедшего счастья улетучилось. Теперь я просто тихо радуюсь, когда вижу его. По утрам просыпаюсь раньше, намного раньше и слушаю спокойное дыхание, смотрю, как подрагивают длинные черные ресницы. Просто лежу рядом, боясь пошевелиться.
Я больше не хочу его рисовать. К незаконченной картине пока не могу подойти. И вряд ли подойду.
Не сейчас.
Жизнь не изменилась. Я изменилась. Этого, правда, никто не замечает, даже Максим. Я этому рада.
— Ты уверена, что хочешь с ними познакомиться? — Макс поправляет галстук и надевает пиджак.
Выглядит, как всегда, идеально. Никаких поблажек. Ни себе, ни другим. Может, чуть заметнее стали морщины в уголках глаз, а еще похудел за эту неделю, и теперь черты лица стали еще четче, даже острее.
— Конечно, уверена! Это же твои родители. Они, наверное, даже не знают о моем существовании.