Может быть, тогда отец обратит на меня внимание?
Я грызу горькую тростинку и внимательно рассматриваю соседний двор. К бабушке Наде приехал сын. На большой машине. Настоящей. С фарами и номерами. У нас с папой такой машины нет. «На кой она мне? Кроме выхлопных газов — толку никакого. Вырастишь и бери себе все, что хочешь», — отвечает папа, когда я прощу его купить такую же.
Сын бабушки Нади приехал со своей женой. Они улыбаются. Собирают ягоду. Жарят мясо. А я ни разу не ел жаренное на костре мясо. Но, пахнет оно вкусно. Даже сейчас, у меня текут слюнки.
Интересно, жаренные червяки хороши на вкус?
В какой-то момент, из дома выбегает девчонка. Такая страшненькая. Чумазая. Платье мятое. Колготки расстянуты на коленках, сандалики расхлябанно болтаются на ногах, а огромный бант, едва держаться на худенькой, белокурой косичке. Её глаза с хитринкой — девчонка что-то задумала.
Она незаметно выбегает со двора, пролазает в большую щель забора и выбегает на дорогу. Гуляет. Ковыряется в траве, пинает камни, елозит палку в луже, а потом, подходит к деревцу и о чём-то думает. Секунда, и худенькие ручки вцепляются в такой же хрупкий ствол. Девчонка трясёт дерево.
Но зачем?
Пробираюсь через кусты поближе и приглядываюсь — там гнездо. Разбойница трясёт дерево до тех пор, пока ей на голову не падает птенец. Она взвизгивает и испуганно оглядывается по сторонам. Надеится, что взрослые ее не видят.
Я прилипаю лицом к забору, подглядываю и дышу носом через щель. Жду.
Что она сделает дальше?
Вероятно пожалев о своих деяниях, девочка берет ладошками лысого птенца, подпрыгивает, хочет вернуть его обратно, но карликовый рост не позволяет ей сделать это. После нескольких неудачных попыток, она отчаивается и начинает хныкать. Все громче. И громче.
— Чего ревешь? — спрашиваю я, перелезая через забор.
Девчушка вздрагивает от неожиданности, а потом трёт нос до красноты.
— Я до гнезда не достаю, — жалобно отвечает она, ещё детской, не сформировавшейся речью.
Я гордо задираю подбородок, тем самым кажусь ещё выше.
— Давай помогу, — говорю я и, забрав уродливое создание из ее рук, возвращаю его к остальным птенцам. — Вот так, — спрыгиваю я, и отряхиваю ладони.
— Спасибо, — пищит она, размазывая по лицу грязь со слезами. — Теперь, он не умрет.
Я поджимаю губы и деловито качаю головой.
— Ошибаешься. Ещё как умрет.
Девчонка трёт распухшие от слез глаза.
— Это почему?
— Ты брала его в руки, — объясняю я. — На нем остался твой след. Запах. Его мать откажешься от него, и перестанет кормить. Так что, он все равно умрет.
Девчонка слушает разинув рот. Переваривает. А потом снова хнычет.
— Не реви, — требую я. — Чего, как маленькая?
— Просто жалко, — девчушка опечалено вздыхает и водит концом сандаликом по траве, а потом смотрит на мою обувь.
Я завожу рванный кроссовок за ногу.
— А мне нет, — равнодушно заявляю я. — Ведь мы все когда-то умрем.
Её глаза округляются. Она искренне удивленна.
— Честное- пречестное?
— Конечно, — усмехаются я. — Твоя бабушка, мама, папа, кошка — все они когда-то умрут.
Девочка хмуриться.
— Ты врешь, — бурчит она. — Это не правда.
— А вот и нет! У папы моего спроси! Он докажет!
Она принимает мою правду. Задумывается.
— И ты тоже умрешь?
Я пожимаю плечами.
— Да, как и все.
Она пристально смотрит на меня. Видимо, жалеет.
Мне не по себе. Прежде, никто так на меня смотрел. Мне непривычно тепло. И пусть это тепло излучает маленькое чудовище, я сохраняю его в своем бракованном сердце.
— Василиса! — зовёт её бабушка Надя. — Иди мой руки, и быстро ужинать! Дедушка убрал всю морковку из твоего супа!
Девочка машет мне рукой и, закусив язык, вприпрыжку бежит к себе во двор.
Я провожаю взглядом это неуклюжее создание. Очаровываюсь. Кажется, даже чуть-чуть восхищаюсь. Фикструю это ощущение в памяти.
Она оборачивается.
— Не умирай! — кричит она, словно просит о возможном. — Не надо! Только не умирай!
Я киваю и машу ей рукой. Ее звонкий голос застревает в ушах.
«Не умирай! Не надо! Не умирай…».
Я помню, как неохотно открыл глаза и увидел белый потолок. Ласковый голос звучащий в голове просил меня «не умирать». Я не мог отказать ему, тем более после того, что случилось.
Авария.
Видит Бог, это вышло случайно. Ведь такого исхода я совершенно не желал. Контроль. Я лишился его. Снова. Животная злость взяла вверх над разумом. Снова.
Первое о чем я помолился, когда очнулся, так это о том, чтобы с моими друзьями было все в порядке. Чтобы Вася была цела. И впервые, судьба повернулась ко мне лицом. Спасибо ей. Василиса практически не пострадала.
Смутно, но все же я помню, когда ко мне пришёл Рэй. Обеспокоенный, уставший. Мой друг. Я так его подвёл. Помню, как он несколько часов сжимал мою руку и говорил слова поддержки. Даже после того, что я наделал, он подбадривал меня. Никогда не видел Рейкина таким открытым, настоящим. Таким трогательным. Он поменялся. Василиса меняла его. Впрочем, как и меня. Только вот сторону я выбрал не хорошую.
Вася… она тоже навестила меня. Этот день я официально прозвал счастливым. Их было немного в моей жизни, поэтому его я запомню навсегда.
Вася переживала. Переживала за меня. Я увидел это по её взгляду. Но главное, я не увидел в нем ненависти. Кажется, она простила меня. И я бы прыгал от счастья, если бы мог, но теперь этот, казалось бы, детский, необычайно легкий манёвр — крайне непростая для меня задача.
Вася тоже держала меня за руку. Правда, недолго, но держала ведь. В тот момент я чувствовал тепло. То долгожданное тепло, которого мне так не хватало.
Она ушла. Но тепло осталось. Это сравнимо с волшебством. Я всегда знал, что она особенная. Знал, знаю, но буду ли знать?
Ко мне подсоединено огромное количество проводов, иголки вставлены в вены, словно я экспериментальная, бешеная крыса, а вентиляционная маска напоминает собой защитный намордник. Я крайне жалок.
Я никому не нужен. Ни отцу. Ни Рэю. Ни Васе. И пусть мои друзья считают по-другому, я знаю, что Иван Беляев — это тяжеленный балласт. Проблема. Кость, которая стоит поперёк горла. Болячка, которая отравляет жизнь. Мешает. Вечно все портит. Как тот ребенок, который рвет новые вещи и путается под ногами.
Я видел их глаза. Вася и Рэй, они были счастливы. Несмотря ни на что они позволяли себе быть счастливыми.
Да, я был противником этого. Хотел поекратить это. Раньше. Я хотел оторвать ее от него. Но тогда, во мне говорил эгоизм. Зверь.
Но Зверь никогда не поймёт то, что понимаю сейчас я. То, что я сейчас вижу.
И дело не в том, что Вася делает Рэя лучше. Это так. Но, ведь он тоже ее меняет.
Рэй встряхивает ее, удивляет, помогает быть сильной, заставляет задуматься о жизни, о себе в конце концов.
А я вот другой.
Мои чувства к Васе ядовиты. Но, я всегда буду любить ее. Так, как могу. Так, как умею.
Я или лучший вариант для неё, или худший.
Или хороший, или плохой.
А Рэй…
Черт, кто я такой, чтобы противиться этому? Хватит. С меня хватит.
Теперь, я — никто. Бесполезный человек. Пустышка. Овощ. Я не чувствую собственных ног, и только один Бог знает, почувствую ли я их когда-либо. Зато, теперь, я не опасен. Так сказать, освобождён от занятий, по состоянию хренового здоровья. Может быть временно, а может быть пожизненно.
Меньше всего я хочу лежать на этой койке и гадать — что же дальше? Этого не будет. Я многим поднагадил и, кажется, моя миссия выполнена. Game over.
Я внимательно смотрю на сонную медсестру, которая лениво меняет капельницу. Смотрю, потому что это единственная способность, которая осталась работать безупречно. Молодая медсестра грызёт сочное яблоко, которое опрометчиво принёс мне Рэй, желает мне приятных сновидений и покидает палату.
Я остался один. Я ждал этого весь день.
Лунный свет отражается от гладкого кафеля и на полу образовывается квадрат. Совсем как в тюрьме. Это как вечно преследующая меня печать.
Что ж, пора расписываться и уходить.
Сжав зубы от боли, я сгибаю переломанную руку. Убираю все присоски, иголки из вен и в итоге, снимаю надоедливую маску…
Какое-то время ничего не происходит. Совсем ничего. Нет яркого света. Нет киноленты прошлых событий. Черти не играют на арфе. Ничего.
Только стук сердца. Холодного сердца, на котором выбито теплое «В…».
Мгновение, и меня душит кашель. Я закрываю рот одеялом, в страхе, что его услышит сестра…
Раз. Два. Три.
Жуткая агония переходит в эйфорию. Становиться легко…
Наконец-то.
Перед тем, как уйти навсегда, слышу голос.
Он эхом звучит в голове.
Я слышал этот голос прежде. Когда-то очень и очень давно. В дестсве.
«Дорогой сынок, если бы только знал, как часто я прихожу в твой садик, школу и смотрю на детей, ищу тебя глазами, гадаю, кто из них ты. Ведь я даже не знаю, как ты выглядишь. Не знаю, какой ты вырос. Знаю цвет глаз, волос, и больше ничего. Мне остается только верить, что ты вырос славным, хорошим мальчиком. Я всем сердцем надеюсь, что твоя жизнь будет счастливой. Не такой, как у меня. Прости меня, мой сынок. Мой дорогой Ванечка. Твоя мама».
Глава№ 32. Вася
Я чувствую новыйстрах. Словно кто-то шепчет мне на ухо: «Ты никогда не осуществишь свои мечты. Ничего не изменится».
Получив самое грустное напутствие от Аллы и Дениса, я села в машину. Меня, отца и маму, в аэропорт отвозил Марк. Странно, но он до сих пор старался быть полезным нашей семье. Однако я больше этому не противилась. Мои мысли были заняты другим.
Рэй, он улетит со мной. Он решился на это ради меня.
Мои родители не знают. Мы взяли билеты несколько дней назад. Рейкин старший помог. Спасибо ему.
Мы все продумали. По прилету, Рэй снимет квартиру. А там…
А там все по сценарию.
Не спорю, на душе печально. Печально уезжать. Грустно оставлять Ваню.