Бенсон уверенно потянул на себя дверь и галантно пропустил Доули вперед. Затем они поднялись на второй этаж и очутились в приемной Крафта. Здесь, как и полагается, их встретил секретарь, более походивший на боксера-тяжеловеса.
Секретарь-тяжеловес лениво пожал руку Бенсона и уставился на его спутника. Обследовав Доули с ног до головы взглядом, осведомился:
— Этот?
— Этот, — подтвердил Бенсон.
— Оружие есть? — секретарь снова обратил неласковый взор на Доули.
— Есть, — пожал плечами сержант.
— Давай сюда.
Доули вынул из заднего кармана маленький револьвер и выложил его на край стола.
— И это ты называешь оружием? — презрительно фыркнул секретарь и сграбастал револьвер.
Тот утонул в его широкой лапе.
— Чтобы сделать в твоей башке дырку с тридцати шагов, и этой хлопушки хватит, — доброжелательно буркнул Доули.
— А попадешь? — усомнился секретарь-боксер.
— Можем попробовать, — предложил сержант.
— Э, Бобби! — рассмеялся Бенсон. — Упаси тебя Господи пробовать. Парень отвечает за свои слова — дырку сделает, не успеешь глазом моргнуть.
— Ладно. Валяйте. Крафт ждет.
Кабинет провинциального фюрера Крафта поразил скудостью обстановки. Четыре плетеных стульчика, стол, две худосочные циновки на полу, да портрет какого-то деятеля в черной форме с крестами на груди — вот и все убранство.
Сам Крафт — поджарый, длинный старик с бескровными тонкими губами, надменно задранным подбородком и колючими глазками под лохматыми бровями оставлял весьма зловещее впечатление.
Отставной сержант не испугался бы и целой сотни чертей, но таких вот старичков побаивался.
— Садись, — проскрипел Крафт, и Доули осторожно примостился на краешке стула.
— Терпеть не могу пустых болтунов, — заявил Крафт без всякой связи с предыдущей фразой. — Ты искал Крафта — он перед тобой. Говори, но покороче.
— Нам нужно оружие.
— Ха… Кто тебе сказал, что у меня есть оружие? И кто это мы?
— Мы — это я и еще кое-то, — искренне сознался Доули и счел нужным добавить: — Мы здесь считаемся сами по себе и готовы платить хорошие деньги за хороший товар. Что касается рекомендаций… Наши влиятельные друзья с берегов Потомака посоветовали обратиться в контору Крафта. Мистер Хавьер присоединяется к рекомендации. Это все.
— Гм… Много лишних слов… Какое оружие и сколько вам надо?
Доули порылся в нагрудном кармане и протянул Крафту лист бумаги, аккуратно сложенный вчетверо. Крафт развернул лист и углубился в чтение. Лицо его оставалось непроницаемым, пока он не добрался до середины обширного списка.
В этом месте лохматые брови Крафта удивленно поползли вверх, и он поднес лист ближе к носу.
— Ха… Вы что, собираетесь бомбить дворец президента?
— Нет.
— Тогда зачем вам «Супер-Кобра»[17] и напалмовые бомбы?
— Мы же не спрашиваем: где вы собираетесь это достать? — насупился Доули. — Повторяю: «мы платим хорошие деньги, и наши друзья…»
— Довольно, — перебил его старикашка. — Крафт может достать все, что угодно. Но я должен подумать: стоит ли?
— А долго вы будете думать? — огорчился Доули.
— Двадцать минут. Бенсон! Следуйте за мной.
А ты подожди здесь. Только не вздумай курить — не выношу табачной вони.
Крафт величественно поднялся, выпрямился, словно бамбук, и важно проследовал в дверь, ведущую в заднюю комнату. Следом за ним поторопился Бенсон.
Комната, в которой уединились Крафт и Бенсон, представляла разительный контраст с кабинетом. Если бы Доули мог видеть сквозь стены, то немало бы подивился лицемерию старикашки.
А Крафт утопил тело в складках широкой тахты и с наслаждением потянулся. Бенсон без церемоний развалился в кресле и вытянул ноги. Его фривольная поза свидетельствовала о том, что Бенсон отнюдь не подчиненный и даже не гость в этом будуаре.
— Что ты думаешь по этому поводу? — начал Крафт, размяв кости.
— Этот Доули — правая рука некоего Мейсона — кадрового офицера морской пехоты США.
— Не слышал о таком… — задумчиво выпятил губу Крафт.
— Еще бы… он всегда выполнял особые задания и всегда под чужой фамилией. Я работал с ним в Африке. Там его называли «Фиолетовый дух». Мейсон всегда был тесно связан и с армейской разведкой, и с ЦРУ. Правда, я слышал, два года назад он вышел в отставку. Но… сам понимаешь — такие люди получают полную отставку только после смерти.
— Думаешь, они от ЦРУ?
— А ты обратил внимание, как этот сержант напирает на рекомендации Наших Друзей и в то же время долдонит, что они — сами по себе. Эдакие мальчики-колокольчики.
— Конечно, обратил. Думаю, ты прав. Кодовые слова — «Хавьер присоединяется». Значит, ЦРУ санкционировало и при этом, как всегда, хочет умыть руки. Так?
— Так. Им нужно «чистое» оружие — и они подсунули Мейсону нас. Я не знаю, что они там затевают. Но если у них дельце не выгорит, то расклад ясен — Мейсон, Доули и К° сами по себе, друзья за океаном вообще ни при чем, а мы… Мы совершили отличную торговую сделку. Все остальное нас не касается. Так?
— И лучше будет, если мы в дальнейшем не будем совать нос в эти дела.
— Да, — огорченно вздохнул Бенсон. — А было бы любопытно узнать, что это они затеяли? А?
Крафт не без сожаления покинул уютную кушетку и вернулся в кабинет. Бенсон занял место за спиной Доули.
Доули, которому уже изрядно осточертело ожидание, тем более что от жары у него пересохло в глотке, радостно встрепенулся, но принял благопристойный, как и полагается дипломату, вид.
— Ну что ж, — пообещал Крафт строго и внушительно. — Вы получите все, что требуете. Причем цена будет умеренной — благодарите за это своих покровителей. Мы их тоже очень уважаем и ценим. — И после короткой паузы деловито добавил: — Детали обсудите с Бенсоном. Желаю удачи.
И Крафт жестом руки дал понять: аудиенция окончена.
4
— И в заключение… — Секретарь Соморы сделал многозначительную паузу. — Мне хотелось бы задержать ваше внимание на одном письме. Правда, оно пришло уже две недели назад, и тогда я нашел его незначащим и не стал доводить его содержание до вас. Но сейчас… Позвольте, я зачту?
— Валяй, — безразлично отмахнулся Сомора.
Каждое утро, по раз и навсегда заведенному порядку, Сомора выслушивал доклад своего главного секретаря.
Все, кто работал на Сомору, были колумбийцами. От безграмотных нищих пеонов, обрабатывающих плантации, охранников, набранных из армейских отбросов, гаучо и мелких поножовщиков-бандитов до высокообразованных, с американскими дипломами бухгалтеров и адвокатов, обслуживающих полулегальный банк и совсем легальные социальные программы.
Большинство было обязано синьору сенатору заработком, ощутимо более высоким, чем у пеонов и государственных служащих, перспективой неголодной старости, оплатой обучения и поддержкой родственников. Многие были обязаны жизнью — Сомора выдергивал подходящих для его дел парней даже из камеры смертников, и практически все понимали, что уклонение от обязанностей или, Боже спаси, предательство наказываются однозначно. Так что просто пуля в затылок — это еще жест милосердия.
Исключение составляли только личные секретари Соморы. Их он набирал из иностранцев, белых северян высокой квалификации, по разным причинам нуждающихся в работе в Колумбии.
Секретарей он менял раз в пять лет — за этот срок очередной секретарь, по мнению Соморы, еще не набирался «излишне обременяющей» информации о делах шефа, а с другой стороны, успевал изрядно надоесть.
Но дело было не только в информации, хотя она стоила больше любой, самой большой партии «звездной пыли», отправляемой к большому северному соседу.
В зеленой империи Соморы воровали все, от распоследнего пеона до респектабельного бухгалтера. Это было неизбежно, и Сомора ограничивался только тем, что следил — не лично, конечно, через контролеров, — чтобы уворованные куски соответствовали месту в иерархии. Но чем выше располагался работник, тем больше получал возможности и тем сложнее было проконтролировать его доходы. Пост главного секретаря для умного человека (а у Соморы чутье на умников было безошибочным) позволял снять очень большой навар. И если бы на этом месте был колумбиец, с сотнями или даже тысячами родственных, дружеских или земляческих связей, деньги могли уплыть.
Слишком большая часть. Иностранец же, чужой в Колумбии, неизбежно оказывался на виду, под колпаком. Все банковские операции, связь, почтовые пересылки, личные контакты — все было на виду.
Главный секретарь мог украсть миллионы, но ни одного лишнего сентаво не смог бы израсходовать или отложить на черный день.
Главный секретарь располагал колоссальной и очень дорогостоящей информацией, но не мог ни байта продать на сторону.
Секретари, умники, это понимали — и просто служили Соморе в меру своих личных качеств.
Или забывались — и мгновенно переходили на службу в мир иной.
Джексон, шестой по счету главный секретарь, служил всего два года и хотя отличался редкой расторопностью и сообразительностью, но почему-то надоел Соморе больше, чем пять предыдущих. Может, потому, что он был чистоплюем и задавакой — опять же по мнению самого Соморы.
«Досточтимому синьору Доминико Соморе», — торжественно провозгласил Джексон.
— Это можно было опустить, — брякнул адресант.
— «Преклоняясь перед Вашими способностями, — продолжил Джексон как ни в чем не бывало, — и бескорыстием, не можем не поразиться, что в богоугодных делах Вы недостаточно настойчивы и Ваше желание сделать суетный мир лучше и добрее недостаточно твердо. А вера и воля Ваши не всегда непреклонны. Ваши доходы составляют семьсот двадцать семь миллионов в год, а какую малую толику Вы выделяете на нужды Церкви?
Готовы взять на себя руководство над Вашими богоугодными устремлениями, если Вы обязуетесь ежегодно выделять в фонд нашего Союза двести миллионов долларов. Союз Небесных Братьев».