— Ну… — неуверенно начал Гарик…
— Что «ну»? — оборвал его Юра. — Давай лучше… Переводи…
— А я что делаю? — возмущенно отреагировал лучший друг. — Я и говорю: если она нас не съест, то уж точно выебет, а потом утопит… — Он старательно изобразил умоляющую старухину улыбку и тоже кивнул в сторону океана.
Почувствовав обратную связь с пришельцами, старуха прибодрилась, широко открыла гнилую пасть и пронзительным разбойным посвистом испустила некий звук на столь высокой частоте, что друзья в страхе присели на песок.
— Но хоть бесплатно выебет-то или еще платить придется? — попытался разрядить обстановку Юрий Лазаревич.
Ответа он получить не успел. Вмиг все вокруг закрутилось и заработало. Откуда-то из-под земли выросли двое шустрых вьетнамцев с вьетнамчиком, они притащили лодку, весла, сеть и все прочее, необходимое для океанского заплыва. Выложив все рядком, бригада замерла в ожидании старухиных указаний. Бабка снова вопросительно посмотрела на беловежцев… И тут Гарьку осенило:
— Понял! — заорал он так, что на этот раз присела бабулька. — Ебать не будут! Кормить хотят, надо им заказ сделать… Океанический… Они поймают и зажарят на этой… — он бросил взгляд на коромысло, — на клюке…
— Точно! — согласился Юрка. — Молодец! В бизнесе бы ты лучше так угадывал, а не когда пожрать…
Замечание было ниже Гарикова достоинства, он никак не прореагировал и произнес задумчиво:
— Вот что, бабань… Нам надо этого… — он неуклюже попытался изобразить морское чудовище.
Для этого он вытянул губы трубочкой, растопырив пальцы, развел руки в стороны и, плавно переведя правую руку к заднице, нарисовал в воздухе воображаемый хвост.
Бабкина бригада с интересом следила за движениями второго по важности акционера, но, на всякий случай, все, кроме молодого, сдали на полшага назад. Молодой остался на месте с приоткрытым от восхищения ртом.
— Омар! — опустив занавес, резюмировал Гарик. — Лангуст, ну?.. Рак здоровый…
Местные приуныли. Они желали ясности, в том числе исчисленной в донгах…
— Отвали… — Юра отодвинул напарника локтем и вышел на авансцену.
Пальцем он нарисовал на песке жалкое подобие рака, но уже после первой клешни и конуса головного панциря аборигены с радостью заорали все вместе:
— Там-м-м! Там-м-м!
— Да, где «там»?! — раздраженно заорал Гарик, досадуя на такую непонятливость. — Чего — «там»? Рака давай вези, еб вашу мать!
Но голос его отразился от спин уже бегущих со всех ног к океану добытчиков свежайшего сифуда…
И потом их полуметровый омар, или по-местному «тамм», высунув красную клешню, доходил до кондиции в кипящем Бабы-Ягином котле, и они, раскалывая панцирь камнями, разрывали нежную омарову плоть, такую сочную, бело-розовую, брали куски руками и клали еще горячими в рот. И не было в их жизни ничего вкусней…
Ну, а вечерами, когда жара немного отступала, они, отбившись от узкоглазых жриц любви, шли пешком, не спеша, туда же, к океану, снова обсуждая непосильное налоговое бремя, но уже так… впроброс… не слишком серьезно… Они шли к пляжному европейскому ресторану, и это тоже был их вечер. Они были одни в огромном зале, и опять были в белом, и окна были распахнуты настежь, и легкий вечерний океанский бриз слегка колыхал свисающую до пола белоснежную скатерть, и вокруг них, как в почетном карауле, застывали восемь официантов — по четыре с каждой стороны, и они снова делали свой мудреный заказ, теперь уже цивильно, через кожаное меню и обязательно снова с чем-нибудь экзотическим, вроде каракатиц или гигантских тигровых креветок. И говорили они по-русски, а держали их все за самых-самых, ну просто за американцев каких или, например, шведов… И платили они щедро, в долларах, не скупясь — по четыре доллара двадцать центов на брата — по счету, и еще по двугривенному, в центах, от каждого — на чай…
И предпоследний их день на океане, был таким же, но с вискарем. В честь завтрашнего отбытия…
— Пьяным? На велорикше? — состроил сумасшедшие глаза Гарька. — А если тормознут?
В отель они вернулись пешком. Проститучья толпа, как всегда, была на стреме.
— У-у-у-х! — Гарик весело растопырил руки и пошел на девчонок. Все испуганно шарахнулись, кроме одной, — не самой молодой и слегка пучеглазой.
Покоренный ее бесшабашной храбростью, пьяный Гарька выставил козу из пальцев и повторил в направлении храбрицы свое «У-у-у-х». С мизинца его свисали ключи от номера. Девушка поняла жест по-своему. Она обрадовалась и быстро-быстро затараторила:
— О’кей, о’кей, вань минить… — после чего благодарно улыбнулась Гарьке и на всякий случай — Юрию Лазаревичу.
— Пошли, — сказал Юра и широко зевнул, — спать охота…
Через пять минут, когда они уже успели раздеться до трусов, в дверь тихо постучали. На пороге стояла пучеглазая проститутка. Она быстро прошмыгнула в комнату и улыбнулась: вот, мол, и я…
Оценив мужские телеса, пучеглазка сказала, глядя поочередно на обоих:
— Файф унд файф… Тен… — и подняла вверх обе ладони, демонстрируя наличие полного комплекта пальцев.
— Ананас будешь? — спросил ее Гарик и почесал волосатый живот. — А то у нас их до хуя осталось. Все не смогли сожрать…
— Тен… — еще раз с улыбкой промолвила проститутка, — тен, плиизь…
Спать хотелось нечеловечески.
— Ладно, — согласно сказал Юрка, — тен так тен. А вообще, знаешь чего, ты… Крупская. Пошла отсюда на хуй… — и угрожающе двинулся в ее сторону.
До пучеглазки что-то начало доходить, а именно, что никто здесь не собирается с ней спать. Она заморгала часто-часто и вдруг разрыдалась.
— Босс, босс, — пыталась она что-то объяснить клиентам в трусах и показала пальцем в окно, куда-то вниз. — Ж-ж-жик! — добавила она и провела рукой по горлу. — Босс…
— На себе не показывай, — строго по-отцовски сказал Юрий Лазаревич. — Нельзя… Ноу… Ананас лучше съешь, а то и вправду пропадут…
— Это она говорит, что ее сутенер зарежет, если она ему чирик баксов не отстегнет, — перевел ситуацию Гарик. Он задумчиво посмотрел в потолок и неожиданно предложил: — А давай лучше сами ее порешим, а?
Он взял со стола нож и, сделав страшное лицо, медленно двинулся к пучеглазой. Проститутка в ужасе отпрянула, споткнулась о журнальный столик, упала, смахнув все со стола, и поползла к двери, стараясь, очевидно, остаться незамеченной.
— Ух, я тебе! — вдогонку ей хохотнул Гарик.
Девчонка взвизгнула и выскочила в коридор.
— Все! — подвел итог приключению Юра. — Спать!..
То, что у Юрия Лазаревича исчез бумажник, они обнаружили утром. Бумажник лежал на журнальном столике рядом с недоеденным ананасом — это он помнил точно.
— Вот сука! — огорченно произнес Гарик. — Двести баксов! Лучше б мы ее за чирик на двоих выебли…
Этим же утром, до отхода автобуса, они сходили на толкучку и выбрали для Юры новый бумажник — классный, темно-серый, с тиснеными разводами, плотный и мягкий, — ну настоящее просто портмоне. Торговка с бандитской мордой не уступила ни донга, отсюда они сделали вывод, что кожа — настоящая.
— Элефанть лезя! — гордо сообщила она потерпевшим. — Риаль!
— Переводи, — хмуро бросил Юра в Гарикову сторону, — чего она там?
«На казашку нашу похожа», — подумал он, пока Гарик конструировал перевод.
— Не мучайся, — остановил он Гарькины лингвистические потуги, — слоновья кожа… настоящая… С тебя семь пятьдесят, по курсу… Половина…
Бумажники Юрий Лазаревич терял регулярно, примерно по две штуки в год — не в самый худший.
«Ну из слона у меня еще не было… — думал он, трясясь в автобусе, — из натурального элефанта. Может, на этот раз повезет… Если все бабки сложить, что в тех бумажниках были, на пятьдесят вторую акцию натянул бы. Точно…»
Гарик дремал. Юрка толкнул его локтем:
— Слышь, Гарь… Представляешь, приезжаем в Москву, а там слухи: Юрий Лазарич с Игорь Феликсычем во Вьетнаме изнасиловали проститутку, а после — зарезали…
— Не помню, ты ананас утром ел? — вопросом на вопрос ответил Гарик. — А то мне в животе чего-то…
— Ну, ел… — равнодушно ответил Юра. — А чего — «чего-то»?
И в этот момент раздался первый выстрел в самой его живой середине — между пупком и позвоночником. Выстрел был глухой, пристрелочный, но пуля была настоящей… Вслед за ударом он почувствовал резкий спазм где-то еще ниже, вероятно в кишечнике…
— Ананас… — в ужасе произнес Юра, согнувшись пополам, — ананас блядский… По штуке за штуку…
— Ты чего… Тоже? — Гарик по такому случаю открыл глаза. — Тоже живот?
Юра медленно разогнулся. Боль немного отпустила. Справа, за окном тянулись бесконечные рисовые поля, а слева, с их стороны — такие же бесконечные ананасовые плантации.
— Твари… — несколько раз вдохнув и выдохнув, сделал заключение Юрий Лазаревич. — И зачем им столько говна этого… У меня до сих пор губы щиплет…
Вновь тяжелой волной нахлынула боль, как будто кто-то побрызгал внутри из спрея с концентрированной серной кислотой, нарочно разбавленной водой для долгого въедания в кишки. Юрка вновь согнулся пополам.
«А вдруг подохну? — по тупости мысль не уступала боли, но опережала ее по прогнозам. — Каринка ведь все дело наследное угробит, в ту же секунду».
Изображение за окном плавно потеряло цвет и стало равномерно серым. Сквозь пелену эту лишь пробивались ярко-желтые ананасные кучи, сваленные на дороге через каждые полкилометра для заманивания автобусных туристов. Мир вокруг тихо угасал…
«Что же делать-то? — лихорадочно думал Юрка. — И ведь ни куста, ни пригорочка вокруг — один рис да эти… — он уже не хотел обозначать этот плод — ни в мыслях, ни на словах… — Если только жопу в рис под воду засунуть?..»
— А, вот, знаешь… — снова не открывая глаз, предложил новую тему Гарик. — Как ты думаешь, бананы — что такое? Ну, в смысле, там, овощ, фрукт или корнеплод, например, а? — Вновь в животе выстрелило, но на этот раз уже без глушителя и разрывной… В десятку… — Трава! — гордо ответил на собственный вопрос Гарик. — Банан — это трава, если по биологии… Или по ботанике? — переспросил он сам себя и открыл глаза.