И масштаб этой легенды только разрастается. В результате мы имеем историю о заговоре, отважных борцах с ним, аресте злодея и суде над ним, напоминающую историческую пьесу. Только в ней возможно, что легендарный маршал Победы и замминистра обороны приезжает лично давать указания о покраске гауптвахты. А генеральный прокурор лично допрашивает шпиона. Причем большинство обвинений так в конце концов и не было доказано.
Лаврентий Павлович не был ни верным ленинцем, ни верным учеником Иосифа Виссарионовича. Нельзя сказать ни что он был слепым исполнителем его воли, ни послушным орудием в руках вождя-диктатора. В отличие от многих именно подручных Сталина Берия мыслил логически, был не только тактиком, но и стратегом государственной структуры и был способен меняться (мутировать) вместе с ней. Пройдя этапы высшей партийной, чекистской, хозяйственной и государственной карьеры, Берия воочию увидел изнанку связывающего их между собой механизма, их плюсы и минусы. В силу этого он осознавал необходимость проведения реформ, но проблема была в том, что те, на кого он мог опираться, по большей части относились к категории, как мы сейчас называем, силовиков.
Неверно сравнивать его с доном Рэбой из повести Стругацких «Трудно быть богом», хотя есть мнение, что авторы откровенно в этом образе на него намекали. Но вряд ли верно и сравнение с доном Руматой. Конечно, сложившийся миф о Берии ближе к дону Рэбе, но зато у него не было финала в духе дона Руматы — где он прошел, было видно…
Берия превратился в миф, ограниченный двумя плоскостями — палач/развратник/изувер, с одной стороны, а с другой — эффективный менеджер/праотец перестройки. Берия стал первым наглядным советским мифом о переменах, вырвавшимся из СССР после Второй мировой войны и поневоле обретшим на Западе новую жизнь — всевозможные «романтические» истории и дневники. Не поэтому ли дневники Берии появились на Западе раньше, чем они возникли в России?
Любая великая или кажущаяся великой эпоха рождает легенды о своих мудрецах и рыцарях. Так помимо облика великого мудрого Сталина — отца народов не мог не появиться и последний рыцарь Сталина — он же Лаврентий Берия. Героическое время, сменившееся на первый взгляд временем заурядным, не могло не романтизировать даже кровавые фигуры. В результате чего мы получаем не только псевдоромантику революционных будней начала XX века, но и некое идеализирование наполненных жертвами 1930-х годов, равно как и явно неоднозначного периода после окончания Великой Отечественной войны.
Специалист широкого профиля — такие люди нужны в эпоху перетряхивания общества. При этом рано или поздно возникает лозунг «Мы за ценой не постоим». А вот когда бурное время заканчивается и новое общество сформировано, то многие начинают оглядываться вокруг. И слишком многих не находят рядом. Родильная горячка нового строя проходит, и возникает вопрос: а не слишком ли большая цена? Но на этом этапе в жертвах винят пока еще не прежнего вождя, а его сатрапов, ответственных за ту или иную бойню.
Ежов, сгинувший еще до Великой Отечественной войны, был уже многими забыт и волею Сталина вычеркнут из истории. Значит, должен был найтись тот, кто ответит за все.
Берия пытался реконструировать систему, в которую врос, и система, реагируя на это, его отторгла. Большинство из его клана не понимало затеянной им игры. А те, кто понимал, находились в недружелюбном лагере и вовсе не хотели, чтобы во главе этой модернизации был он. Проще было перехватить инициативу, по крайней мере в области идеологии, что и было предпринято Хрущевым и его союзниками. Ситуация повторилась через два года, когда понадобилось вмешательство армии и спецслужб, чтобы утихомирить «выступавших во власти» сталинистов.
Почему Берия хотел провести модернизацию страны? Быть может, потому, что он отвечал за разработку нового оружия и понимал, что без модернизации, без проведения реформ СССР будет отставать. Кто знает, может быть, следом за бериевской амнистией прошла бы бериевская оттепель и бериевская перестройка? Но для этого Лаврентию Павловичу были бы нужны совсем другие люди, а не те, кто оказался арестованным после его свержения.
Почему, кстати, не сравнивают Берию с Троцким? Лаврентий, который в начале своей карьеры столкнулся с Троцким, увидел в нем обреченность. В 1924 году он сделал выбор и в дальнейшем через шестнадцать лет организовал убийство Троцкого. Но в течение этих лет Берия не раз мог убедиться в преимуществах госаппарата, в том числе и репрессивного, над идеями, лозунгами, митинговой горячкой.
С этим чисто личным событием в жизни Берии связаны различные легенды, большинство из которых возникло уже после смерти Лаврентия Павловича, обвиненного на процессе 1953 года не только в шпионаже, но и в моральном разложении, злоупотреблении властью.
Нина Теймуразовна Гегечкори родилась в 1905 году (на шесть лет моложе Берии) в грузинской деревне Гегечкори. По воспоминаниям сына Серго (Берия С. Мой отец — Лаврентий Берия. М.: Современник, 1994): «Мама родилась в 1905 году в Марвили. Ее отец — Теймураз Гегечкори — дворянского происхождения, мать — Дарико Чиковани — княжеского. До женитьбы оба они уже состояли в браке. У бабушки от покойного мужа Шавдия, тоже дворянина, было трое детей: две дочери и сын. Жену и двух детей дедушки за две недели забрал тиф. Теймураз был намного старше Дарико, и моя мать — их единственная дочь. Родители отдали ее в мартвильское четырехклассное училище. Потом она продолжила учебу в кутаисской гимназии. В 1917 году дед Теймураз, оказывается, возглавил какое-то антицарское выступление. Почти семидесятилетний старик скончался от пули стражника. После этого мама переехала из Кутаиси в Тбилиси и окончила там гимназию Святой Нино… Юную сиротку в столице опекал известный большевик Саша Гегечкори…
Саша Гегечкори — мой родной дядя, а Евгений Гегечкори, член меньшевистского правительства, маме приходился двоюродным дядей. Кстати, мой отец познакомился с мамой в кутаисской тюрьме, где он сидел в одной камере с Сашей. Мама носила туда передачи дяде. Когда в Грузии установилась советская власть, отец продолжал работать в Баку, поэтому он специально приехал в Тбилиси, чтобы у Саши попросить руку племянницы. Саша отказал: девочка, мол, несовершеннолетняя. А мама решила, что можно выйти замуж и без благословения старших, поэтому похищение отцом своей возлюбленной — это лишь красивая легенда…»
В 1921 году Берию, как имевшего техническое образование (пусть и неоконченное), руководство даже собирались командировать в Бельгию для изучения технологии нефтедобычи. С этим обстоятельством и связана (по крайней мере, внешне) история его женитьбы, которая была рассказана вдовой Лаврентия Павловича, Ниной Теймуразовной Гегечкори, через несколько лет после его казни одному из грузинских изданий, а позже — опубликована и в России: «Я родилась в семье бедняка. Особенно трудно стало матери после смерти отца… Росла я в семье родственника — Александра Гегечкори, который взял меня к себе, чтобы помочь моей маме. Жили мы тогда в Кутаиси, где я училась в начальной женской школе. За участие в революционной деятельности Саша часто сидел в тюрьме, и его жена Вера ходила встречаться с ним. Я была еще маленькая, мне все было интересно, и я всегда бегала с Верой в тюрьму на эти свидания. Между прочим, тогда с заключенными обращались хорошо (это свидетельство противоречит утверждению самого Берии в автобиографии 23-го года, будто в Кутаисской тюрьме были невыносимые условия). Мой будущий муж сидел в одной камере с Сашей. Я не обратила на него внимания, а он меня, оказывается, запомнил.
После установления Советской власти в Грузии Сашу, активного участника революции, перевели в Тбилиси, избрали председателем Тбилисского ревкома. Я переехала вместе с ними. К тому времени я была уже взрослой женщиной, отношения с матерью[38] у меня не сложились.
Помню, у меня была единственная пара хороших туфель, но Вера не разрешала мне их надевать каждый день, чтобы они подольше носились. Так что в школу я ходила в старых обносках, старалась не ходить по людным улицам — так было стыдно своей бедной одежды…
В первые дни установления Советской власти в Грузии студенты организовали демонстрацию протеста против новой власти. Участвовала в этой демонстрации и я. Студентов разогнали водой из пожарного брандспойта, попало и мне — вымокла с головы до ног. Мокрая, я прибежала домой, а жена Саши Вера спрашивает: «Что случилось?» Я рассказала, как дело было. Вера схватила ремень и хорошенько меня отлупила, приговаривая: «Ты живешь в семье Саши Гегечкори, а участвуешь в демонстрациях против него?»
Однажды по дороге в школу меня встретил Лаврентий. После установления Советской власти в Грузии он часто ходил к Саше, и я его уже неплохо знала. Он начал приставать ко мне с разговором и сказал: «Хочешь не хочешь, но мы обязательно должны встретиться и поговорить».
Я согласилась, и позже мы встретились в тбилисском парке Недзаладеви. В том районе жили моя сестра и зять, и я хорошо знала парк.
Сели мы на скамеечку. На Лаврентии было черное пальто и студенческая фуражка. Он сказал, что уже давно наблюдает за мной и что я ему очень нравлюсь. А потом сказал, что любит меня и хочет, чтобы я вышла за него замуж.
Тогда мне было шестнадцать с половиной лет. Лаврентию же исполнилось двадцать два года.
Он объяснил, что новая власть посылает его в Бельгию изучать опыт переработки нефти. Однако было выдвинуто единственное требование — Лаврентий должен жениться.
Я подумала и согласилась — чем жить в чужом доме, пусть даже с родственниками, лучше выйти замуж, создать собственную семью. Так, никому ничего не сказав, я вышла замуж за Лаврентия. И сразу же поползли слухи, будто Лаврентий похитил меня. Нет, ничего подобного не было. Я вышла за него по собственному желанию».
Казалось бы, обычная житейская история. Но за власть приходится платить, в том числе тем, что лишился права на неприкосновенность личной жизни, зато в любой момент можешь оказаться персонажем черных мифов и небылиц.