Оказавшись на восхитительно ровной и твердой поверхности, я мстительно сплюнул в коварный проем и прошелся по этажу, дивясь тому, как громко звучат мои шаги в большом пустынном доме. Ничего более интересного, чем остатки стройматериалов, пустые бутылки и прочая дребедень, здесь не обнаружилось. Зато два незастекленных окна выходили прямо на араратские владения, и это с лихвой искупало все затраченные усилия.
Спустившись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, я и здесь произвел обход, убедившись, что повсюду очень чисто и так же пусто. Единственный обитаемый уголок был оборудован электрокамином, грязноватым полосатым матрацем и большой переносной лампой на длинном шнуре. Повернув лампу в патроне, я удостоверился, что свет в доме есть, и оставил ее в покое – несмотря на подкрадывающийся вечер, было еще достаточно светло.
Рядом с матрацем лежала стопочка старых газет и высилась очередная батарея пустых бутылок, среди которых преобладали водочные. Из предметов обихода более всего выделялся внушительный топор, принесенный сюда явно в целях самообороны. Заботливо прислоненный к оштукатуренной стене, он хранил в себе затаенную угрозу. То ли кто-то из строителей ночевал здесь летом в полном одиночестве, то ли сам хозяин коротал свободное время со своей подружкой…
Первый этаж оказался самым захламленным: две кучи невывезенного мусора, инструменты, бадья для раствора, строгальный станок и прочие приметы незавершенного строительства. Перешагивая через рулоны стекловолокна, банки с красками и упаковки кафельной плитки, я добрался до входной двери, которая, конечно же, оказалась запертой сразу на два замка. Один открывался изнутри, а ко второму требовался заветный ключик, которого у меня не было.
Но зато дверь была двустворчатая, дабы, когда наступит счастливый день вселения в собственные хоромы, можно было внести сюда мебель и прочие крупногабаритные предметы, без которых невозможно обустроить счастливый цивилизованный быт. Очень удобно и весьма предусмотрительно, подумал я, занявшись задвижками на створках. Как только они были открыты, мне осталось лишь хорошенько подналечь плечом на середину двери, чтобы она, поупрямившись немного, послушно распахнулась наружу, посверкивая нелепо высунутым языком одураченного замка.
Штурм чужой крепости завершился полной победой. Оставалось лишь загнать «Сааб» в гараж, занести в дом продукты и подготовиться к новой, куда более сложной и рискованной операции.
Чем и как она завершится, знал только тот, кто устроил мне бесконечные испытания последних дней. И это был кто угодно, только не всевышний. Чего-чего, а признаков божественного предначертания во всей этой истории не прослеживалось.
4
– Не жарко, – пожаловалась Верка, едва освоившись в нашем временном пристанище.
– Включи камин, придвинь поближе матрац и грейся, – посоветовал я. – Перекуси, если есть желание. Или поспи.
– Ты меня для этого взял? Чтобы я дрыхла на вонючем драном матраце?
– Представь себе, что это наркотический притон, – желчно сказал я. – И сразу почувствуешь себя как рыба в воде.
– Лучше я представлю, что это – твой дом, в котором ты в одиночестве проведешь остаток своей жизни. На этом самом матраце у камина. Но меня рядом уже не будет, не надейся.
– Не могу поверить в такое счастье. – Я криво улыбнулся.
– Могу прямо сейчас исчезнуть, если я лишняя.
– Забыла наш уговор? Ты помогаешь мне, потом я помогаю вам. Вот тогда мы с тобой и попрощаемся.
Странное дело, но мне почудилось, что по Веркиному лицу пробежала тень разочарования.
– Ты так и не сказал, в чем будет заключаться моя помощь, – капризно напомнила она, приложившись к баночке тоника.
– Пока что достаточно просто не мешать мне, – сказал я, прихватил такую же жестянку и отправился с нею наверх. – И лампу не зажигай, – бросил я напоследок. – В потемках хорошо думается о вечном.
Вечер уже плавно переходил в ночь, когда я расположился подле окна на третьем этаже, откуда лучше всего просматривались соседские владения. Окно нависало прямо над кирпичной стеной, увитой колючей проволокой, и находилось достаточно высоко, чтобы из него можно было любоваться частью геворкянского двора с отдаленными пристройками. Окна напротив были забраны глухими ставнями, которые, как я догадывался, нельзя было прошибить и пулей. С одной стороны, такая мера предосторожности была мне на руку – никто из воинства Геворкяна не догадывался об установленной за ними слежке. С другой стороны, я бы не возражал, если бы прямо передо мной в освещенном окне появился знакомый коренастый силуэт. Уж у меня поднялась бы рука всадить в него пулю, и не одну! Слишком много мне пришлось испытать по вине этого невысокого бородатого человека с замашками средневекового князька. И не мне одному. Когда умирают подобные типы, радующихся всегда больше, чем плачущих.
Плиты геворкянского двора были заботливо очищены от снега, наверное, чтобы было удобнее шастать туда-сюда двум мордастым псам, породу которых определить мне не удалось. В ярком свете прожектора, освещающего территорию, они казались двумя безмолвными тенями, сопровождающими каждого, кто выходил наружу.
Худенькая чернявая девочка, с трудом волочащая здоровенный бак с пищевыми отходами, не вызвала у четвероногих стражей никакого интереса. Они явно не привыкли выпрашивать объедки. А судя по величине бака, численность геворкянской челяди не слишком поубавилась после потери двух бойцов.
Псы оживились, когда во дворе возник первый знакомый мне персонаж – носатый Арам с нашлепкой лейкопластыря на правом ухе. Сопровождаемый собаками, он сходил к кирпичному сарайчику, какое-то время провел внутри, а появился снова с видом заправского фокусника, держа в каждой руке по белому кролику. Прихваченные за уши, они оставались смирными лишь до тех пор, пока псы не встретили их звонким лаем, захлебываясь от нетерпения.
Произнеся какие-то заклинания, Арам присел, распрямился и подбросил в воздух двух зверьков одновременно, следя за их беспомощными кувырканиями с завороженным видом мальчика, запускающего в небо голубей. Полет был коротким и неумелым. Первый кролик даже не успел коснуться земли, как его тщедушное тельце было перехвачено клыкастой пастью подпрыгнувшего пса. Его пушистый собрат шлепнулся на плиту и остался лежать, подрагивая лапками. Опередив на доли секунды метнувшегося к нему пса, Арам с победоносным возгласом пнул зверька, заставив его врезаться в стену сарая. Звук получился такой, как будто мокрой тряпкой шваркнули по кирпичам, а потом до меня донесся приглушенный крик, похожий на детский. Пока бедняжку заживо пожирало приземистое криволапое чудище, я наблюдал за безмятежным лицом Арама. Наверное, точно с таким же выражением он следил, как отрубали Светкины руки, если только сам не принимал участие в этой кровавой процедуре.
Когда представление закончилось и двор опустел, я заметил, что все это время сжимал кулаки так неистово, что на ладонях остались следы от ногтей. Но пока что это было единственное проявление гнева, которое я мог себе позволить. Несмотря на то, что вражеская территория никем конкретно не охранялась, по ней то и дело кто-нибудь шастал, не говоря уже о двух зубастых церберах. И я не был Бэтменом, которому любую стену перемахнуть – раз плюнуть. Дождаться появления Геворкяна во дворе и разрядить в него обойму? С такого расстояния из пистолета я попал бы разве что в дом, а не в его владельца…
Все прикидки оборачивались против меня самого. То я чучелом повисал на колючей проволоке, пытаясь преодолеть ограду, то мою задницу рвали собачьи зубы, то на шум выбегали молодцы с помповиками наперевес и с радостным гоготом всаживали в меня заряд за зарядом. Никудышняя получалась стратегия, невеселая. Вся надежда оставалась на подсадную утку по имени Верка, которую я и прихватил для такого случая. Хотя, честно говоря, после истории на дороге мне не очень хотелось впутывать ее в свои дела. Она, может быть, и не испытала никакой психической травмы, но у меня до сих пор на душе было гадко, словно это я заставил ее склонить голову к ногам ликующего мародера.
Прежде чем кликнуть Верку, я еще ненадолго задержался у окна, захваченный новой драматической сценкой, разыгравшейся на моих глазах. В отворившиеся ворота въехала иномарка, привезшая пассажиров не только в салоне, но и в багажнике. Тип, извлеченный оттуда, плохо стоял на ногах, тем более, что двое парней то и дело награждали его зуботычинами, несмотря на то, что его физиономия и без того была расквашена. Псы азартно скакали рядом, норовя цапнуть пленника, но их пока что отгоняли – наверное, время кормежки еще не наступило.
А я смотрел сверху на эту картину и представлял себе, каково было Светке, когда ее выгрузили на этом самом месте. Кричала ли она, звала на помощь? Или молчала, онемев от ужаса? А потом, когда эти ублюдки перешли от слов к делу, как она вытерпела все издевательства и муки, которые выпали на ее долю?
Двор опустел, даже неразлучные псы скрылись с глаз долой, а я все смотрел туда и думал, как случилось так, что насильникам и душегубам в моей стране стало житься вольготнее, чем законопослушным гражданам? И почему скрываться от правосудия должен я, не отнявший ничьей жизни, а не это людоедское племя, выставляющее свои хищные клыки напоказ? Так больше не могло продолжаться. Жажда мести, восстановление справедливости – это были слишком громкие слова, чтобы ими можно было доходчиво объяснить цель моего приезда в Новотроицк. Просто мне хотелось, чтобы хотя бы одним душегубом на земле стало меньше, потому что тогда и для меня образовалось бы больше свободного пространства. Для меня, для моего ребенка, для дерева, которого я еще не посадил, для дома, который хотелось бы построить честным трудом. А если даже такое маленькое счастье стало в нашем мире невозможным, то и цепляться за него казалось делом ненужным и бесполезным.
– Ты там еще не околел от холода? – услышал я насмешливый Веркин голос. – Иди ко мне на матрасик, погрею.