– А вот сейчас увидим, – угрожающе процедил Паша, изготовив пальцы для короткой пробежки по мелодичным клавишам телефона.
Раз! Верка в два прыжка преодолела разделяющее их расстояние. Два! Трубка, лихо отфутболенная ее массивным ботинком, по размеру превосходящим копыто норовистой лошадки, врезалась в потолок и отлетела в дальний угол комнаты. Три! Нежно-голубые Веркины ногти оставили на физиономии Паши четыре кровавые борозды, чудом не угодив в один из его выпученных глаз. Чем-то он напоминал после этого индейца с незаконченной боевой раскраской, особенно если бы у этого индейца предварительно отобрать томагавк да хорошенько треснуть его обушком по голове.
– О… охренела, сука?! – взвыл он, когда убедился, что на пальцах, осторожно коснувшихся лица, остались следы крови.
– За «суку» вообще пристрелить могу, – порадовала его Верка, молниеносно извлекая из кармана короткой черной куртки тот самый газовик, которым неудачно угрожала мне во время выяснения отношений в Марининой квартире.
На этот раз она действовала более рационально, приставив короткий ствол к виску замершего Паши таким образом, что он не мог видеть ни перемычки в дуле, ни марки револьвера.
– Убери, – потребовал он, стараясь не шевелиться, чтобы не спровоцировать выстрел.
– Игорь, – окликнула меня Верка, не оборачиваясь. – Кажется, твоему знакомому нужна «утка» под задницу. – Ф-фу!
– Постарайся не обращать внимания, – посоветовал я, приближаясь к живописной группке, чтобы подстраховать Верку в случае необходимости. – У него энурез. Профессиональная болезнь такая.
– Гниет, что ли? – удивилась она. – Коррупцией разъеден?
– В штаны мочится, – пояснил я. – Непроизвольно. А по лицу не скажешь, верно?
– Да, очень даже мужественное, – согласилась Верка. – Классно будет смотреться в траурной рамке. Мол, погиб на страже законности и все такое. Знакомые менты обрыдаются просто.
Побагровев до самого выреза майки, Паша Воропайло слушал наш обмен репликами и страдал от бессилия. Что он мог возразить при такой подмоченной репутации?
Но затянувшаяся сцена не могла продолжаться до бесконечности. Рано или поздно Верке придется признать, что она блефовала, а потом, даже если мы благополучно выберемся из больницы, погоня за мной возобновится с удвоенной энергией.
– Можешь пообщаться со своим знакомым, пока он еще живой, – предложила Верка. Она расположилась за Пашиной спиной, продолжая держать ствол газовика у его виска. Свободной рукой, заведенной под нижнюю челюсть заложника, она придерживала его голову, ведя себя при этом так невозмутимо, словно это был самый обыкновенный арбуз.
– Да мы уже все сказали друг другу, – устало сказал я.
– Имела счастье слышать, – призналась Верка.
Страсть к подслушиванию была такой же неотъемлемой частью ее характера, как повышенная импульсивность.
– Значит, ты должна догадываться, что отношения у меня с Павлом Игнатьевичем Воропайло крайне натянутые, – продолжал я. – Он меня сразу на нескольких крючках держит: партия героина, преднамеренное убийство лиц кавказской национальности, сопротивление властям. Плюс моя бывшая жена и дочка, – тут мой голос совсем упал. – Одну он грозится упечь в психушку, а вторую запросто способен…
– И это я слышала, – перебила меня Верка. – Что дальше?
– Дальше ты должна уйти.
– А ты, значит, останешься?
– Значит, останусь, – подтвердил я.
– И лапки сложишь? На груди, как покойник, да?
– Это лучше, чем попусту дергаться.
– Соображаешь, Игорек, молодец, – одобрил мое решение прибодрившийся Воропайло. Осторожно задрав голову так, чтобы не потревожить ненароком револьвер, прижатый к его виску, он постарался отыскать взглядом возвышающуюся над ним Верку и обратился уже к ней: – Советую тебе тоже проявить благоразумие, девочка. Спрячь свою пушку и сматывайся, пока не поздно. Будем считать, что тебя здесь не было. К тебе лично – никаких претензий. Слово офицера.
– Знаю я твое ментовское слово, – прошипела Верка с такой внезапной яростью, что не только Паша, но и я опешил. – Игорю ты такое же давал, а?
– Это совсем другое дело! – выпалил он, а потом начал еще одну фразу, концовки которой я так и не узнал.
Начало ее прозвучало так: «Он сам во всем винов…ай!» Загадочное словечко вырвалось у Паши в тот самый момент, когда Верка резко отстранилась от него, взмахнула своим газовым пугачом и трижды обрушила его на круглую милицейскую голову, словно гвозди туда вколачивала. Или свои собственные понятия о чести, долге и справедливости.
7
Круглые Пашины глаза превратились в две щелочки, абсолютно ничего не видящие по причине закатившихся под лоб зрачков. Кровь тоненькой струйкой стекала на подушку.
– И что теперь? – осторожно полюбопытствовал я, переведя взгляд на Верку.
Она стояла на прежнем месте и равнодушно взирала на дело своих рук. В уголовном кодексе такое дело называлось «Нанесение тяжких телесных повреждений» и имело еще массу всяческих подзаголовков, каждый из которых отягощал Веркину вину на дополнительных пару лет заключения.
– Теперь? Теперь закрой дверь, – распорядилась она.
– Здесь нет ключа.
– Зато есть стул. Действуй, Игорь. Ты прямо как сонная муха какая-то!
Я втиснул ножку стула в дверную ручку. Настроение у меня было прескверное.
Верка тоже не спешила победно улыбаться. Хмуря брови, она пробежалась своими прозрачными глазами по палате и, остановив взгляд на папке, лежащей подле кровати, спросила:
– Заведенное на тебя досье, как я понимаю?
– Да, – неохотно признался я. Папка выглядела такой пухлой, что выставляла меня в весьма невыгодном свете. – Паша затребовал ее, чтобы…
– Знаю! – оборвала меня Верка. – Чтобы наверняка тебе лапти сплести, по размеру. Возьмешь эту папку и пистолет ментовский заодно прихватишь. Так будет надежней.
Лихо, признал я мысленно, когда занялся исполнением очередного поручения. Утеря табельного оружия и материалов уголовного дела грозила Паше служебным дознанием, которое могло выйти ему неизвестно каким боком. Кроме того, я не сомневался в том, что материалы, собранные в невзрачной канцелярской папке, существуют в единственном экземпляре. Попробуй восстанови потом всю картину с начала до конца, если вся эта старательно подобранная коллекция протоколов, заключений экспертов и постановлений исчезнет! Не предпочтет ли Пашино начальство тихо прикрыть такое безнадежное дельце или сшить какое-нибудь новое, тем более имея свои собственные корыстные виды на фигурирующий в качестве улики героин?
Стоило мне лишь вспомнить про наркотик, как он возник в Веркиных руках – маленький белый пакетик, таящий в себе так много зла.
– Придется тебе воздержаться, – решительно заявил я. – Не время и не место.
– Самое время и место подходящее, – возразила Верка гораздо более убедительным тоном. – Мне потребуется твоя зажигалка. И ложку поищи в холодильнике – наверняка торчит в какой-нибудь банке.
– Наркотики – ложкой? – без энтузиазма спросил я. – Это что-то новенькое. Держи, только она в сметане. Антисанитарные условия тебя не пугают?
– Меня – нет. – Произнеся эту загадочную фразу, Верка невозмутимо протерла ложку Пашиной майкой и, откусив уголок пакетика, наполнила ее белым порошком. – Героин высочайшей очистки, – проинформировала она меня по ходу дела. – Марина мне его всучила, надеялась, что я его с кокой спутаю: «Вот, попудри носик, Верунчик», – передразнила она сюсюкающий тон благодетельницы. – Ты бы с ней поосторожней, Игорь. Она и от тебя теперь поспешит избавиться, увидишь.
– Уже, – угрюмо признался я.
– Да? – приятно удивилась Верка. – И куда ты теперь подашься?
Поскольку ответить мне было абсолютно нечего, я предпочел задать встречный вопрос:
– Лучше скажи, откуда ты здесь взялась?
– Я? – задумчиво произнесла Верка, тщательно приминая порошок в ложке. – Все очень просто. На подоконнике лежит упаковка одноразовых шприцев. Принеси один, пожалуйста.
Насчет упаковки она не соврала – пациентов давно приучили запасаться всем необходимым для лечения, начиная с банальной отечественной ваты и заканчивая какой-нибудь импортной панацеей, сложнейшее название и баснословную цену которой невозможно выговорить с первой попытки. Однако, снабдив Верку шприцем, я не поленился раздраженно напомнить о своем вопросе, оставленном без ответа.
– Все очень просто, – повторила она, поднося к ложке пламя зажигалки. – Я ночью за тобой пошла. Вернее, сначала побежала. Сама не знаю, как направление угадала. Интуиция, понимаешь?
– Понимаю, – важно кивнул я, хотя на самом деле своей интуицией похвастаться не мог: услышав в парке шаги за спиной, я не о Верке подумал, а о смерти, которая якобы преследовала меня по пятам.
– Ну вот. – Когда порошок превратился в пузырящуюся мутноватую жидкость, она осторожно передала нагревшуюся ложку мне, а сама, вооружившись шприцем, закончила свой бесхитростный рассказ: – Замерзла я в кустах – ужас, зуб на зуб не попадал. А когда пальба началась, перепугалась до потери пульса. Но зрелище того стоило.
– А как ты до больницы добиралась? Я же за парком тачку тормознул.
– Один ты такой сообразительный? Не на своих же двоих за машиной гоняться? Между прочим, – она хихикнула, – знаешь, как мне пришлось с водилой расплачиваться?
– Догадываюсь! – процедил я сквозь зубы, потому что они невольно сжались, как будто им срочно потребовалось в кого-нибудь вцепиться.
– А вот и нет! – обрадовалась Верка моей реакции. – Твою сотню – помнишь? – отдать пришлось. Других денег у меня не нашлось.
– Не жалко было?
– Еще как! Только тебя терять было еще жальче. Потому и носилась за тобой, как какая-то собачка приблудная. Доволен?
Концовка прозвучала столь неожиданно, что я чуть машинально не кивнул, хотя на такой вопрос нельзя было отвечать ни утвердительно, ни отрицательно. Спохватившись, я выбрал самый нейтральный из всех возможных ва