Виктор де Легран, стоявший здесь же на случай, если надо будет переводить, вышел наконец из оцепенения и непроизвольно перекрестился.
Тогда же и там же.
Гвендаллион, вдова Брендона ап Регана, пока еще временная глава клана Рохан.
Нет! Это что, страшный сон? Мой сын, мой Эмрис! Он убил себя! Как ужасно, как дико и страшно! Визжит Шайлих. Лица окружающих людей неподвижны и похожи на маски. Я хочу кричать – так громко, чтобы вопль мой расколол небеса! Но уста мои не могут издать ни звука, из легких вырывается лишь тихое восклицание, – и вместе с ним из меня навеки вылетает нечто теплое, родное, некогда дорогое, оставляя вместо себя саднящую пустоту… Эмрис! Только в миг твоей смерти у меня, наконец, открылись глаза. Любовь к родной сестре! Излюбленная тема романтических баллад, которые ты слушал с таким упоением… Теперь мне многое стало понятно. О, если б я могла заметить это раньше… Я бы предотвратила… Я бы не позволила… Я бы позаботилась…
Но, Боже, что мне теперь в этих пустых сожалениях? Я не верну Эмриса обратно, не исцелю его сердца материнскими наставлениями – уже слишком поздно… Сын мой мертв – мой маленький глупый сын, который был влюблен в свою сестру… Ну почему это все произошло именно так? Ведь Эмрис уже очистился, осознал свои заблуждения, и я даже не сомневалась, что теперь все окончательно наладится.
Да, недаром у меня с утра была непонятная тяжесть на душе, которую я списывала на волнение в связи с предстоящим вступлением в брак. И что ж теперь? О Боже, что будет теперь?! К церемонии все готово… Неужели по злобной прихоти судьбы моя свадьба совпадет с днем смерти моего единственного сына?! Впрочем, все равно. Ведь брак этот заключается исключительно по политическим мотивам и мое женское желание обыкновенного счастья играет во всем этом деле минимальную роль. Нет, я не стану просить своего жениха отсрочить бракосочетание, тем более что я почти уверена, что он не поддастся на мои уговоры. Какой в этом смысл?
Но Шайлих… Как жалко Шайлих! Вон она бьется в рыданиях, выкрикивая имя брата и порывается подойти к его телу. Но ее удерживают. Как, впрочем, и меня. А в это время с телом Эмриса что-то делают. Его вытаскивают из воды и укладывают на берег… В моих глазах опять темнеет. И вдруг я вижу перед собой лицо отца Бонифация. О, его глаза! Они горят особенным светом, словно идущим изнутри. Наверное, это потому, что он Божий служитель. Я нуждаюсь в утешении, отец Бонифаций! Он без всяких слов читает в моей душе. Он прикасается к моей руке и начинает что-то говорить. Речь его тиха и размеренна, и ней звучит Божественная благодать. И боль моя, что только что была такой огромной и бушующей, начинает сжиматься, прячась внутрь моей души…
– Я… хочу попрощаться… – говорю я.
– Не стоит, леди Гведаллион, – отвечает капеллан. – Он совершил тяжкий грех. Он проклят Богом, хоть и тяжело это признать…
– Да-да, отец Бонифаций… – бормочу я, наблюдая в это время, как к телу Эмриса подъезжает самоездящая повозка. – Я понимаю… Я все понимаю… Но только… будьте со мной, умоляю…
– Конечно, я буду с вами, – отвечает он и гладит мою руку. – На все воля Господня. Крепитесь. Читайте молитву…
Я стала шептать первую молитву, что пришла мне к голову. Все это время я не отрывала глаз от тела моего сына, которое подняли с земли двое темнокожих девиц, довольно бесцеремонно бросив его вслед за тем в повозку к телам казненных мятежников.
– Осторожней, вы, там! – вырвалось у меня.
Отец Бонифаций бросил быстрый взгляд в ту же сторону и встал так, чтобы загораживать от меня происходящее с телом моего сына.
– Не смотрите, не надо… – сказал он, – самоубийц не хоронят на кладбище и здесь это правило тоже действует… Молитесь за его душу, ибо вы – единственная, кто имеет на это право, и. быть может, его участь будет смягчена.
– Хорошо… – прошептала я и вновь принялась молиться.
Когда звук отъехавшей повозки стал затихать, я подняла глаза на отца Бонифация.
– Как же теперь быть, скажите мне? Ведь я должна выйти замуж сегодня… От этого зависит подчинение моих людей его приказам и судьба нашего клана… Но как, как я смогу исполнять свой супружеский долг после такой ужасной трагедии?! Ах, Эмрис, Эмрис! Что же ты натворил, глупый мальчишка!
– Шш… тихо… не нужно… – отец Бонифаций понял, что я вновь близка к истерике и ласково погладил меня по плечу. – Я думаю, с князем можно договориться насчет того, что так вас беспокоит. Ведь он тоже все понимает и сочувствует вам. Он далеко не бездушен и, если вы попросите, вполне может дать вам отсрочку в исполнении супружеских обязанностей на один год до следующего такого же праздника… В остальном же ваши люди будут знать, что вы занимаете достойное положение в местным обществе, а князь Сергий ап Петр является вашим мужем – а значит, его приказы для них столь же обязательны, как и ваши.
Я подумала и кивнула.
– Да, наверное, это будет лучший выход. Но должна сказать, что я сама сейчас очень расстроена, чтобы пытаться вести разговоры на эту тему. Прошу вас, возьмите на себя этот труд и как мой духовник через Виктора попробуйте договориться с Сергием ап Петром о браке с отсрочкой. И утешьте, пожалуйста, Шайлих! Бедная девочка так страдает…
1 июля 2-го года Миссии. Воскресенье. Полдень. Окрестности Большого Дома.
Настроение после самоубийства Эмриса среди членов племени Огня было не самым веселым. Леди Гвендаллион и Шайлих, хоть и прекратили всхлипывать, но были мрачны как ночь, и жены их будущих мужей тоже были не веселы. Уже УАЗ съездил с телами казненных волчат и самоубийцы к реке и вернулся обратно пустым, уже все присутствующие собрались вокруг сложенного кострища, приготовившись внимать шаману Петровичу, который, в свою очередь, приготовился отметить середину лета речью. Но настроение было как на похоронах. Жизнь человеку пытались спасти и направить на путь истинный, а все оказалось зря…
– Да, и на старуху бывает проруха, – сказал Сергей Петрович, выслушав объяснения Виктора де Леграна по поводу причин этого самоубийства. – Недоглядели. Но ты, Виктор, не переживай. За три года Шайлих перегорюет свое горе и думать забудет о брате. Такие отношения – мерзость в любом веке: и у нас, и у вас, и там, где жили леди Гвендаллион с Шайлих и даже здесь. Если поймают брата на сестре, то изгоняют сразу обоих. Иначе нельзя.
– Я понимать все, – сказал Виктор, – но не понимать, почему? Лошадь брат сестра играть можно. Раз-раз порода усилить.
– А потому, – сказал Сергей Петрович, – что порода может не только усилиться, но и ослабнуть. Складываются не только положительные, но и отрицательные качества. Но если убогого жеребенка можно просто прирезать и не жалеть, то с больным ребенком так нельзя. Он Божья душа, и если уж родился, то должен жить. Те, что практиковали такие отношения, должны были совершать грех, пренебрегая этим правилом. Так, например, спартанцы бросали неправильных детей со скалы. К тому же близкородственное скрещивание вредно влияет на умственные способности потомства, ведь под конец их существования спартанцев иначе как «тупые» и не называли.
– Я понимать, – сказал Виктор, – я идти к Шайлих и говорить ей хорошие слова. Все быть хорошо.
– Иди, – сказал Сергей Петрович и повернулся к Андрею Викторовичу.
– В прошлый раз, – сказал тот, имея в виду день летнего солнцестояния год назад, – тоже было не все гладко.
– Да уж, – сказал Петрович, – но тогда вместе с умеренными по тяжести проблемами, мы получили и большие возможности, которыми с успехом воспользовались. Но теперь не вижу, каким образом смерть этого пацана сможет дать нашему обществу дополнительные преимущества.
– Возможно, – хмыкнул в бороду Антон Игоревич, – что это парень, вычеркнув себя из рядов живых, избавил нас от больших проблем. А если бы он убил не только себя, а еще и мать, сестру, Виктора, или кого-то из нас? Если в голове дурь, то недалеко и до беды, особенно если этой голове всего шестнадцать лет и в ней гуляет ветер. Возможно, мы еще отделались самым легким образом.
– Возможно, – нехотя согласился Петрович, – но я надеюсь, что только этим сегодняшние сюрпризы и ограничатся. Не хотелось бы, чтобы на наши головы упало что-нибудь большое и неприятное, а мы не были к этому готовы, как это случилось год назад. Ведь тогда людоеды чудом не застали нас со спущенными штанами.
– Людоеды, – заметил Андрей Викторович, погладив ложе новенькой «американки», – были чисто местной заморочкой, не имеющей отношения к провалам из будущего. Впрочем… оружие требуется держать под рукой, а порох сухим. Еще по стволу я отдал твоему Валере, Ролану, Оливье и Максимиллиану. Помповухи под рукой у наших с тобой темных жен, а обе «люськи» находятся в резерве, смазанные и готовые к бою. Но это для тяжелых случаев, которых я надеюсь избежать…
– Я тоже надеюсь избежать лишних проблем, – кивнул Сергей Петрович, так же машинально огладив свой «мосин», – ну да ладно, я пошел. Будем надеяться, что именно сегодня минет нас чаша сия.
Произнеся эти слова, главный шаман сделал несколько шагов вперед и остановился лицом к солнцу и собравшейся на другой стороне площадки почтеннейшей публики. Тень от гномона[16] медленно ползла по гладко утоптанной земле, пока не уперлась в камень, обозначающий линию прохождения солнца через меридиан. Тишина стояла такая, что было слышно, как пролетает по своим делам какой-то шальной овод.
– О Великий Дух, – говорит шаман Петрович, вскинув обе руки по направлению к солнцу, – сегодня в день середины лета, когда солнце поворачивает к зиме, позволь представить тебе твоего нового служителя, отца Бонифация, который будет помогать мне во всех важнейших церемониях.
Из рядов вождей выходит отец Бонифаций и, не мигая, смотрит на солнце, после чего обводит взглядом членов племени Огня, собравшихся на этой площадке. На самом деле как раз этим людям представил его шаман. Ведь в будущем именно он, отец Бонифаций, станет духовным лидером нового народа, а князь Сергий ап Петр сосредоточится на чисто светских обязанностях. Хотя священник признавал, что когда князь-шаман заговорил с Великим Духом, у него самого мурашки побежали по коже. А еще он подумал, что, быть может, Сергий ап Петр и есть Спаситель этого мира, принесший себя ему в жертву, но только без Голгофы и распятия на кресте. Он принес себя в жертву, просто придя в этот мир и став в нем жить, отдав ему всю свою жизнь, а также жизнь детей, внуков и правнуков.