Так же я не одобрил и идею свалить в сторону обломков корабля одну из вековых сосен и использовать ее ствол в качестве моста. Нет, идея сама по себе неплохая, не сулящая неприятностей вроде лесного пожара, но она неосуществима – в силу того, что свалить такую сосну мы можем только цепной электропилой, которой, ее во-первых, при нас нет, а во-вторых, даже если бы она и была, ее тут совершенно нечем запитать. И вообще, всемогущество нашего электроинструмента ограничено длиной электрического кабеля или возможностью доставить к месту проведения работ генератор вместе с приводом. Пора переходить на мускульную силу. Топор лесоруба или пила «Дружба-2», конечно, замедлят темп проведения работ, но одновременно снимут нас с электрического поводка; но опять же – чего пока нет, того нет.
Отступаем от проблемы не солоно хлебавши, поскольку пробиться к грузовому люку со стороны ежевичных зарослей в лоб не представляется возможным. Необходимо искать другой путь или другие методы.
Еще раз как можно ближе обхожу место крушения по кругу. Со стороны лагеря сборщиков водорослей, откуда Серега и начинал свою эпопею – бесформенное нагромождение фрагментов корпуса, листы обшивки, частью с балками[18], частью без. Упади корабль не в лес, а на ровное место – и эти обломки рассыпались бы в разные стороны, открывая доступ к грузу, выпавшему на место крушения. Но стволы деревьев ограничили их распространение ближайшими окрестностями. Кое-где они растут так тесно, что похожи на ограждающий эту свалку забор. За пределы этого нерукотворного ограждения выпали только небольшие фрагменты – вроде мелких обломков и ящиков с оружием и боеприпасами, которые хранились в разрушенном трюме или надстройке (а быть может, увязанные в штабель и укрытые брезентом, были складированы прямо на палубе).
Рецепт тут прост. Необходимо спилить деревья, которые ограждают место крушения, а потом мощной техникой растащить обломки. Но вот техники у нас нет, а рычажная таль, работающая через полиспаст, которая может ее заменить, оказывается бесполезной из-за того, что деревья пилить нам все-таки нечем. Нет, в конечном итоге за год-другой мы с этим справимся. Соберем валяющийся тут повсюду металлический лом и перекуем его в топоры и прочие дельные вещи. Потом явимся сюда во всеоружии зимой по санному пути и первым делом пробьем к месту крушения просеку, используя срубленные деревья для строительства склада-пакгауза в устье Гаронны. И лишь после этого, расчистив окрестности, приступим к методичному растаскиванию обломков при помощи рычажной тали или даже самодельных кабестанов на конной тяге. Зимой и ежевичник можно будет прожечь безо всякой опаски. Когда кругом сугробы, лесных пожаров не бывает по определению. Если подойти к вопросу по-хозяйски, то в итоге этот пароход будет утилизирован как свинья у хохла, от которой по обычаю после разделки остаются только зубы да дерьмо.
Но я в какой-то мере заразился паранойей Петровича и оттого вынужден задать себе главный вопрос. Есть у нас время для столь кропотливого подхода к снаряду или уже завтра нас настигнет нечто такое, отбиваться от чего нам придется, используя любые доступные возможности? И еще один вопрос. Что такое лежало во втором трюме, что эту халабуду буквально разнесло вдребезги и пополам? Я-то не Петрович и не Серега, и представляю себе суть вопроса во всем его многообразии. Начинка тогдашних торпед была так себе. Знаменитая «Лузитания» никогда бы не утопла, если бы немецкой торпеде не помог внутренний взрыв. Этот пароход, в десять раз меньшего водоизмещения, будь он гружен инертным железом, от одной торпеды, возможно, тоже пошел бы на дно, но то, что мы видим здесь, больше подходит под определение «разнесло на куски». Видел я такое в хронике, когда после сильнейшего взрыва нос транспорта тонет отдельно, корма отдельно, а того, что посередине, просто нет. Корпус, разломившийся пополам и сложившийся «перочинным ножиком», выглядел бы совсем иначе. Хрен его знает, что там могло быть: фугасные снаряды к тогдашним гаубицам или просто тротил «в ящиках» для дальнейшей расфасовки на французских снарядных заводах.
Но впрочем, это совсем неважно. Важно, что эти груды металлического хлама, в которые превратилась средняя часть корпуса, могут оказаться пустышкой, и под ними не окажется ровным счетом ничего ценного. Лезть в корму тоже не имеет смысла. Груза там не может быть по определению, а только мертвое ржавое железо. А оно нам пока глубоко параллельно. Остается только носовая часть, если судить по количеству грузовых люков, с двумя трюмами. Если добраться до них через бывшую палубу со стороны ежевичника не получается, то остается только форштевень и место перелома. При этом надо учитывать, что даже упав на землю с сохранением относительной целостности, носовая часть корпуса все равно изрядно деформировалась. Подбойный нижний борт смяло, отчего форштевень оказался фактически на уровне земли. И он тоже лежит в ежевичнике, только тут заросли не столь густые, как те, что со стороны палубы, и ширина полосы кустарника не несколько десятков, а три-четыре метра. Если перекинуть через эту полосу кустов щит из связанных между собой сыромятными ремнями стволиков молодых сосен (которых тут более чем достаточно), то можно взобраться на вздымающийся бугром борт и пройти по нему до конца, чтобы в итоге понять, откуда тут растут ноги и откуда руки. А также глянуть сверху на слегка заваленное обломками место излома корпуса на предмет того, стоит ли пытаться его разгребать.
Теперь зададим себе вопрос, есть ли смысл вообще туда лезть. Что на войне расходуется быстрее всего? Есть две вещи, которые солдат потребляет каждый день: еда и патроны. Снаряды и взрывчатка, кстати, тоже относятся ко второй категории. Новое оружие в больших количествах обычно поступает на фронт только вместе с воинскими контингентами. Не исключено, что оружие, которое мы нашли разбросанным в окрестностях места крушения, предназначалось исключительно для замены утраченного в боях. Несмотря на то, что зачастую патроны-снаряды идут в ущерб еде, носовые трюмы вполне могут быть заполнены ящиками с банками тушенки. Самый бесполезный груз, какой я только могу вообразить. Хотя будем все же надеяться на лучшее. На ту же саперную взрывчатку (которая поинертнее, чем тротил), а еще лучше, чтобы там оказались патроны или, в крайнем случае, медикаменты… Хотя в Первую Мировую, кажется, антибиотиков еще не было, сульфамидов тоже, и лечили раненых, как говорится, чем попало. Но все равно, как мне кажется, лезть стоит.
Два часа спустя, там же.
Андрей Викторович – главный охотник и военный вождь племени Огня.
Пока Тами, Санрэ-Соня и Илэтэ-Ира готовили обед, волчицы Сиху, Туле, Рейэн и Аяша мастерили заказанные мною мостки. Собственно, по рождению они никакие не волчицы, а все взятые в клан Волка из других кланов в качестве то ли жен, то ли наложниц. Фраза «Ты идти с нами» – вот и все ухаживание. Слишком вежливо для похищения и слишком грубо для предложения руки и сердца. В родных кланах этих молодух никто не ждет, ведь для того, чтобы их там признали чем-то отличным от нуля, они должны как минимум стать женщинами вождей. Ну что же, у этих четырех мечта скоро исполнится; но они уже понимают (не такие уж дурочки), что их бывшие кланы в их же будущем не играют уже никакой роли.
Племя Огня, возглавляемое кланом Прогрессоров, получая одно вливание за другим, быстро превращается в народ. И эти женщины вместе со своими детьми (теми, которые уже рождены и живы, и теми, которые еще только будут), уже находятся внутри этого народа. А вот потомкам членов прочих кланов потребуется еще побороться за этот привилегированный статус, который их детям достанется по праву рождения. А потому волчицы, вне зависимости от происхождения, лояльны, старательны, и их ничуть не пугает перспектива стать девятой, десятой (и так далее) женой вождя этого народа. Тем более что у нас в семьях есть первые (то есть старшие) жены, но последних по определению не бывает. В моем личном женском подразделении есть сержант – Лиза, а все остальные рядовые равны между собой, без всякой дедовщины или землячества. Вот закончим с разведкой парохода – и я сразу начну учить своих личных волчиц стрелять из «американки». Таким чем больше делаешь знаков высокого доверия, тем они тебе вернее.
И вот, вкусив положенного обеда, мы все впятером берем пятиметровое сооружение, собранное из стволиков сосен-подростков (которых буквально душат соседи-великаны) и топаем к тому месту, где я еще утром наметил форсировать колючие заросли. При этом собранные бывшими волчицами мостки оказываются такими тяжелыми и неудобными для переноски, что я честно подставляю под них свое плечо. Для моих будущих жен это так же невероятно, как если бы олень вышел из леса и заговорил человеческим голосом. Вежливое обращение и слова приязни и участия они перенести еще могут, а вот прямую физическую помощь пока нет. Их прошлые благоверные, пока мы их не убили и не выкинули в реку, вели себя совершенно иначе. Охотники в походе несут свои благородные копья и мешки с охотничьими принадлежностями, а прочую необходимую для жизни «ерунду» должны перетаскивать женщины и подростки.
Впрочем, идти предстояло совсем недалеко, – и вот уже поверх колючих кустов между тропой и форштевнем брошены мостки. Надо сказать, это весьма зыбкая конструкция. Колючие кусты, которые она придавила, ходят ходуном, и для пущей страховки ближний конец привязан к вбитым в землю кольям. Аяша вызывается идти первой. Она у нас самая маленькая и легкая, раза в два легче меня самого, и я, скрепя сердце, даю ей согласие. Экс-волчица разувается, я подкидываю ее под легкий задик – и она, легко шлепая босыми пятками, взбегает по мосткам до самого форштевня, и те даже ничуть не прогибаются. И вот Аяша уже там, на корпусе корабля; она наклоняется и чуть поправляет мостки.
– Любимый! – кричит она мне, – я держать, ты идти, быть хорошо!
Ну нифига себе заявочки. Я им уже любимый. И всего-то для этого требовалось немного чисто отеческой заботы и человеческого отношения без придирок и скидок любимцам, то есть любимицам. А если я их начну холить и лелеять, как это положено в отношении законных жен, то в кого я тогда превращусь? В солнцеликое божество? Ну да ладно… Сообщаю Сиху, Туле и Рейэн, чтобы они ждали нас здесь, потому что мы с Аяшей всего лишь идем на первую разведку и скоро вернемся. Затем взбираюсь на мостки. Те колышутся, но я в несколько осторожных шагов пересекаю опасное место – и вот уже мои ноги в ботинках стоят на ржавой шершавой поверхности корабельного борта. Впереди – с полтора десятка метров крутого подъема на скулу носовой части, после которой должен уже начаться ровный борт.