Вообще все произошло совершенно неожиданно. Никто не думал, что кельтский священник проявит инициативу и выйдет к легионерам с речью, и потому ему не успели помешать. Я наблюдала за всем этим издалека, в числе еще нескольких девушек; у нас просто дух захватило, когда мы увидели, как этот отважный муж вдруг пошел к этим воинственным чужакам и начал свою речь… Я не могла ни слышать, ни понимать, о чем он говорил, но по его осанке, жестикуляции, становилось совершенно ясно, что он пытается вразумить этих нежданных гостей, пришедших к нам с войной. Он говорил им о мире. Он призывал их к благоразумию… Но они, в своей гордой самоуверенности, отвергли его призыв и пресекли его миротворческий порыв броском копья. И он упал, сраженный в грудь. Впервые против нас была проявлена такая очевидная агрессия, и на какое-то мгновение мы замерли, ошеломленные…
Но месье Андре среагировал молниеносно. И вот тогда-то и началась кровавая бойня в стиле той войны, с которой к нам и попал тот пароход. Наши вожди, охваченные священной русской яростью, в упор расстреляли римских легионеров из пулеметов, сторицей взяв плату за одну-единственную жизнь. Ну а когда, через каких-то две-три минуты, все закончилось, было уже совсем не до размышлений. Действовать приходилось быстро и четко. Мадам Марин, суровая как сама Немезида, в сопровождении легионного врача ходила по смертному полю и показывала, за жизнь каких раненых мы будем бороться, а кого лучше отпустить в иной мир без лишних мучений. И когда большой палец ее правой руки смотрел вниз, бедолага доктор, не глядя в глаза обреченному, наклонялся и вскрывал ему сонную артерию своим бронзовым ланцетом. Тем же, кто оставался жить, я и несколько помощниц тут же бросались оказывать помощь.
И вот теперь, когда я сижу здесь, у постели раненого, настало время для того, чтобы подумать о случившемся и проанализировать все это. И первый же вывод, сделанный мной, гласил: война отвратительна. Ужасно, когда множество молодых и полных сил мужчин умирают просто так, только из-за неразумного поведения своего командира, обуянного гордыней и алчностью. Вся суть любой войны вдруг предстала передо мной с ужасающей отчетливостью: тот, кто нападает, всегда делает это из низменных побуждений, а в результате погибают те, кто ни в чем не повинен, но вынужден исполнять приказы злобного дурака. Мерзко! Страшно! И ужасно несправедливо. Ведь люди – самый ценный ресурс! И такая бессмысленная гибель огромного количества молодых и сильных мужчин вызывает у меня горечь и сожаление.
Сделала я и еще одно умозаключение, и было оно довольно печальным: войн не избежать. Увы, ситуации, подобные той, что произошла с отцом Бонифацием, не оставляют выбора… Поступить по-другому было просто нельзя. Ведь чужаки имели намерение истребить нас или поработить. Такие уж у нах обычаи. И вот тут-то и проявили себя в полной мере единство и мощь нашего племени, подкрепленные грозным оружием.
А еще я думала о мужестве и самоотверженности кельтского священника и не могла не восхищаться его поступком. Вот он – настоящий служитель Бога! Он не имеет страха в сердце своем, уповая во всем на Господа. Вот что такое вера. Вот что такое доверие Богу… Конечно, некоторым могло показаться, что поступок священника был опрометчивым, необдуманным, импульсивным, но я-то точно знала, что это не так. В этом поступке была заключена вся сущность этого человека как истинного христианина. «Блаженны миротворцы», – так, кажется, сказано в Библии. И я думаю, что, что, хоть призыв священника не нашел отклика в сердцах нападавших, поступок этот непременно окажет влияние на всех тех, кто был тому свидетелем. Иначе и быть не может. Ведь с тех пор, как во мне стали происходить перемены, я раз от разу убеждаюсь, что все происходящее имеет свой глубокий смысл.
И, размышляя об этом, я испытала желание помолиться. Сложив руки у груди и прикрыв глаза, в полумраке и тишине, я просила Господа исцелить отца Бонифация, я просила Его вразумить наших врагов и наставить их на путь истинный. Молитва моя, пусть неумелая, была искренней и горячей и шла от самого сердца. И я почувствовала тепло в груди, и меня будто бы обволокла мягким коконом неведомая благодать, – и тогда я поняла, что Бог отвечает мне. Я остро осознала, что Он с нами. Здесь, в Каменном Веке, на этой юной Земле, где еще не родился Христос, Господь простирал над нами величие Свое и питал сердца наши Своей любовью. Отвечая мне, он утешал меня и наполнял уверенностью, что все будет хорошо. Точнее, все будет так, как угодно Ему. Держа открытыми свои сердца, мы справимся с возложенной на нас миссией…
Молитва прояснила мой разум и избавила от беспокойства. И мысль моя устремилась в будущее… Теперь сложившаяся ситуация представлялась мне испытанием, которое мы прошли с честью – каждый выполнил в нем свою роль и внес некоторый заклад в будущность нашего клана, в том числе и в духовном плане. Теперь все эти пленные мужчины-римляне, которые поначалу имели намерение истребить нас, вдохновляемые на это своим командиром, должны пройти обряд очищения и влиться в наши ряды. Совершенно очевидно, что Господу было угодно, чтобы наше племя пополнилось молодыми и здоровыми мужчинами. И то, что изначально они явились убивать нас – тоже своего рода знак. Они понесли поражение и убедились, что притязания их себя не оправдали. И теперь, через раскаяние, осознание и примирение, они вольются в наш народ, составят существенную часть его, проникнувшись духом нашего племени. Поверженные и сокрушенные, они будут готовы к этому. Смирившись с необратимостью, они будут вынуждены принять Божью волю, направившую их к нам.
Тот же день. За час до полуночи. Окрестности римского укрепленного лагеря «Новая Бурдигала».
Андрей Викторович Орлов – главный охотник и военный вождь племени Огня.
– Ну что, девочки, попрыгали? – спрашиваю я, и «девочки»: Санрэ-Соня, Илэтэ-Ира, Сиху, Туле, Рейэн и Аяша – послушно подпрыгивают, сверкая белозубыми улыбками на черных как ночь лицах. Чуть поодаль со своими девицами ту же операцию проделывает Гуг. У него жены-полуафриканки сидят дома брюхатые, так что в штурмовой группе исключительно волчицы, причем урожденные волчицы, пятнадцати-шестнадцати лет от роду. Я знаю, что Люся уже одобрила четыре кандидатуры и согласовала их с Витальевной. Как и все прочие, семья Гуга и Люси к осеннему равноденствию получит новый большой дом на Французской улице (слишком большой, как она говорит, для шести человек, вот они и решили расшириться). Девки, на которых пал выбор, чуть ли не кипятком писают от счастья, а Люся… она вообще в последнее время изменилась до неузнаваемости. Еще совсем недавно она ни в какую не хотела вступать в «гарем» даже в статусе старшей жены, считая это унижением своего достоинства, то теперь сама тестирует и одобряет пополнение в свою семью.
У меня все точно также, но это и не удивительно. Моя Лиза сразу протестировала и одобрила кандидаток, сочтя их вполне достойными, но все же попросила невест-волчиц подождать до осеннего равноденствия – так сказать, для подтверждения чувств. С одной стороны, правильно, конечно, а с другой Сиху, Туле, Рейэн и Аяша не хотят себе никакого иного мужа. Любимый – и все тут. Для меня они тоже теперь значат гораздо больше, чем бойцы и сотрудницы в одном флаконе, и все мои мысли – только о том, чтобы наш нахальный рейд обошелся без потерь.
Я еще раз пристально посмотрел на своих бойцыц. Сейчас они выглядели для меня как серые силуэты на фоне темного неба, но я знал, что они сильны, ловки, выносливы и находятся в пике своей формы, ибо последние семь месяцев получали полноценное питание, а не объедки, оставшиеся после насыщения их мужчин. Мне было стыдно за то, что первый месяц после разгрома клана Волка мы пустили дела на самотек и доверили потерянных и беззащитных волчиц властолюбивой садистке Жебровской. Знал бы я тогда то, что знаю сейчас – не доверил бы дело пещерным львам, а лично бы выпотрошил эту гадину тупым ножом; но, к сожалению, того что сделано, уже не вернешь.
Итак, мы обошли лагерь лесом и теперь готовы к выступлению. Ничего на нас не стукнет, не грюкнет; а Гуг и его бойцыцы, в дополнение ко всему прочему, вместо грубых ботинок обуты в мягкие мокасины. Глаза привыкли к полной темноте, – и света звезд, а особенно свечения Млечного Пути, в таких условиях вполне достаточно, чтобы четко различать контуры предметов.
К тому моменту, когда мы заняли позиции прямо напротив южных ворот (которые было решено считать задними), с северной стороны римского лагеря началась запланированная нами с Петровичем катавасия. Ну и противный же голос у УАЗовского клаксона! И, кстати, из чего Петрович умудрился сымпровизировать барабаны, вроде ничего подходящего мы с собой не брали? Ну все, теперь от этого грохота вскочат даже мертвые – и все внимание не особо большого гарнизона обратится в противоположную от нас сторону. Тем временем стихли мявканье клаксона и грохот барабанов, и Виктор де Легран в полный голос принялся зачитывать осажденным предложение капитуляции. Как только он закончил, снова загрохотали барабаны и загудел клаксон. Отрубленную башку своего бывшего командующего легионеры и, главное, упоминавшийся ранее центурион Германик уже разглядели и, стало быть, прониклись. А это значило, что и нам пора туда, где творятся исторические события.
Южные ворота только назывались воротами, на самом деле это был такой же плетень, как и тот, что изображал стены, только его в случае необходимости можно было оттащить в сторону. Лагерь этот был еще явлением временным, и до капитальных сооружений с хотя бы дерево-земляными укреплениями руки у легионеров пока не дошли. Предполагалось, что дикие варвары будут штурмовать этот забор с голой грудью, в крайнем случае, с кожаными щитами, а римляне будут их колоть сквозь частокол своими мечами-гладиями и копьями-пилумами. Но мы-то не дикие варвары… Убить часового, хорошо видимого, через такую плетенку было проще простого, потому что она не защищала ни от чего, даже от нескромных взглядов, а