оставить богатое наследие. И в первую очередь это должны быть духовные заветы. Иначе высок риск, что все пойдет прахом. И вот тут-то появление потенциального духовного лидера, – не дилетанта, а, можно сказать, профессионала (главное, имеющего Призвание), – было очень кстати. Правда, племя Огня едва не потеряло этого человека, но, к счастью, все обошлось: не иначе как Господь проявил свою заботу, сохранив его жизнь. Сами же обстоятельства, при которых пострадал священник, непременно должны были прибавить ему авторитета и определенной репутации в народе.
У постели раненого, уже после того как тому полегчало, побывал и Андрей ап Виктор. Аккуратно, чтобы не доставить ненужных волнений, он пропесочил его по поводу проявлений излишней инициативы – пожурил, так сказать. Мол, жертв в результате миротворческого порыва стало даже больше, а сам отче сейчас, вместо того чтобы приводить заблудших язычников к истинной вере, валяется в постели с тяжелым ранением… Да и повезло ему невероятно. Еще немного – и душеспасительные беседы пришлось бы вести уже на небесах.
Услышав такие речи, в комнату вбежала леди Люсия. Она немедленно выгнала главного охотника, чтобы тот не волновал пациента. Она буквально выталкивала одного из главных вождей своим огромным животом, и тот, подняв вверх руки, безропотно подчинялся. Лев – на поле боя, и кроткий агнец – перед слабой женщиной… Со стороны эта картина могла показаться весьма забавной, хотя никто, кроме отца Бонифация, этого не видел.
После этого священник задумался, чутко прислушиваясь к своему душевному состоянию. Он пытался понять, присутствует ли в нем та истинная вера Шестого дня творения, в которую он мог бы обращать язычников. По всему выходило, что пока вместо стройной системы у него есть только чувство сопричастности к какому-то великому замыслу Господа. Это, конечно, немало, когда находишься внутри своей общины, охваченной тем же чувством, и в то же время совершенно недостаточно, когда речь идет о проповеди закоренелым язычникам. И если аборигены (а точнее, аборигенки) этого времени уже восприняли заготовку учения, созданного Сергием ап Петром, и их ни в чем убеждать не требовалось (достаточно было точно сформулировать догматы), то римляне и аквитаны являлись настоящими, закоренелыми язычниками. При этом в их запутанных и хаотичных системах верований нельзя было обнаружить никаких предпосылок, пригодных для трансформации в добротный монотеизм, веру в Бога-Отца. Иначе чем с непротиворечивым Писанием, которое можно растолковывать по пунктам, к ним лучше не подходить.
Еще больше священника озадачил рассказ леди Гвендаллион о том, аквитанская княгиня леди Сагари увидела в Сергии ап Петре земное воплощение одного из их баскских божеств, покровителя знаний Эцая. Эта информация хорошо накладывалась на ощущения самого отца Бонифация, который видел в главном князе племени Огня человека, что наделен горящей внутри божественной искрой. Да тот и сам не отрицал своей функции нести в мир знания, называя себя главным учителем племени Огня. Если Сергий ап Петр сам не является пророком, то он, вероятно, апостол, который должен сопутствовать настоящему пророку. Но кто же тот человек, которому, если следовать аналогии, предстоит исполнить роль Христа и зажечь жаркий факел новой веры?
Едва он задал себе этот вопрос, как его ум прострелила стремительная догадка.
«Нет, Господи, нет! – взмолился он. – Недостоин я такой милости, уж прости ты меня, грешного…»
Но перст, указующий с небес, был направлен именно на него, и нельзя было спрятаться от него или укрыться, или переложить свою ношу на другого. Ведь сам же взялся за гуж – теперь не говори, что не дюж. И еще одно понял отец Бонифаций. Не будет ему в этом мире креста или какой иной мученической смерти. Этот народ следует учить и воспитывать собственным примером, а не жертвовать ради него своей жизнью. Прав Андрей ап Виктор, прав. Если бы попадание того римского копья было смертельным, то прахом бы пошли многие планы и начинания, и ничего, кроме горя для любящих его, не принес бы тот душевный порыв, что толкнул его проповедовать мир закоренелым язычникам и убийцам. Но этот опыт тоже был необходим. Теперь отец Бонифаций совсем другой, чем тот, что был до прихода в этот мир римлян. Он символически умер и воскрес, усилиями медиков вернувшись к жизни, и теперь видит многое, что было недоступно ему прежде. Теперь у него есть возможность, передумав все заново, наконец, приступить к работе по созданию Писания Шестого Дня Творения. И ведь даже Книга Бытия должна быть в нем несколько иной. При ее создании грех будет не воспользоваться знаниями, которыми владеют Сергий ап Петр и его товарищи.
– Леди Люсия… – слабым голосом позвал он свою сиделку, – будьте добры, позовите ко мне, пожалуйста, Сергия ап Петра… или, если он занят, любого другого, кто мог бы обсудить со мной процесс сотворения и устройство мира, причем не с христианской, а с научной точки зрения. То, что по этому поводу думали христианские теологи, я уже знаю, но очевидно, что во многом они сильно ошибались и неправильно понимали замысел Творца. Я бы вовсе не хотел, чтобы в новое Писание тоже вкрались досадные ошибки, которые могли бы дискредитировать его позже, когда человечество повзрослеет и на практике сможет проверить преподанные ему истины.
Но леди Люсия не пошла и не стала никого звать. Вместо этого она села на табурет, стоявший возле кровати, аккуратно умостив свой большой живот на коленях.
– Падре Бонифаций, – сказала она, – месье Петрович сейчас в плавании и вернется только завтра. Но на эту тему вы можете поговорить со мной. Ведь я тоже учитель, только не такой успешный, как месье Петрович… А на него сейчас свалилось столько дел, что не по силам и десятерым обычным людям.
– О да, – подтвердил отец Бонифаций, – меня поражает то количество дел, которое одновременно делает Сергий ап Петр, и я преклоняюсь перед его способностью с блеском разрешать самые сложные ситуации. Поэтому я не буду иметь ничего против того, чтобы поговорить на интересующие меня темы с вами.
Он улыбнулся, вглядевшись в лицо сидящей возле него женщины. Она была приятна ему: что-то было в ней такое, что говорило о внутренней силе духа и умении побеждать своих демонов. Кроме того, она явно была умна и любознательна; разум ее наверняка отличался гибкостью, как и его собственный. Грядущее материнство озаряло нежным светом ее черты, делало их мягче, чем они, должно быть, были ранее, до того как Господь благословил ее чрево. Это была счастливая женщина, полная умиротворения и уверенного спокойствия. Все свои бури она уже пережила. И теперь, имея за своими плечами хороший опыт становления духа, она могла бы делиться им и помогать тем, кто продолжает идти тропой заблуждений…
Все эти мысли быстро пронеслись в голове священника, и он продолжил говорить:
– Скажите, леди Люсия… Как там, в вашем будущем, наука представляет себе устройство Мироздания и процесс его Сотворения Господом?
– Вселенная, – с придыханием ответила та, и щечки ее загорелись еще ярче, – огромна и полна звезд, которые, по сути, есть такие же солнца, как и та звезда, которая светит нам с небес каждый Божий день. Она на самом деле гораздо больше, чем тот наглухо заколоченный ящик с муравьями, который представлялся вашим теологам. Мы даже не знаем, где находятся ее границы, ведь видимый для наших астрономов горизонт событий сопоставим с предположительным возрастом всего Мироздания, и, быть может, свет из более дальних уголков еще не успел долететь до наших глаз…
– Да… – согласился отец Бонифаций, устремляя задумчивый взор куда-то вдаль, сквозь стену, – и это величие огромной и до конца непознаваемой даже для вашей науки Вселенной еще больше доказывает величие Творца. Но скажите… – Он посмотрел в глаза своей сиделке, – почему вы сопоставили размер видимой вашими астрономами Вселенной и ее возраст – разве между этими понятиями есть какая-либо связь?
– Связь есть, – уверенно кивнула женщина, – и самая прямая. Дело в том, что свет тоже распространяется не мгновенно, а с очень большой, но все же конечной, скоростью. От Луны до Земли свет летит две секунды, от Солнца до Земли – восемь минут, а от ближайшей к нам чужой звезды – примерно четыре года. Границы же видимой Вселенной удалены от нас на такое расстояние, что свет оттуда летел к нам двадцать миллиардов лет. И в этом огромном пространстве – неисчислимое число звезд, мириады планет, на многих из которых обитают живые существа, в том числе и те, которые подобно нам наделены разумом и божественной искрой сознания. Дел у Творца, который присутствует в каждой точке созданной им Вселенной, при таком раскладе должно быть уж наверняка побольше, даже чем у месье Петровича.
Некоторое время отец Бонифаций молчал, пораженный масштабом изложенной ему картины, а потом кивнул и тихо, но с чувством произнес:
– О, леди Люсия, теперь я гораздо лучше понимаю и замысел Творца, и все его величие. А теперь расскажите мне вот что: как, по вашим представлениям, создавалась та Вселенная, в которой мы с вами и обитаем?
– Сначала, – проговорила та таким голосом, словно это было начало интригующей сказки, – была тьма. Тьма жадная, всеобъемлющая и беспощадная. И сказал Господь: «Да будет свет!» И тьма обратилась в свет; и несколько микросекунд вся Вселенная состояла только из чистого первозданного света Первого Дня Творения…
Там же, два часа спустя, Люси д`Аркур – медсестра и замужняя женщина
Утомленный длинным, но очень интересным разговором, отец Бонифаций уснул, а я осталась сидеть у его постели, задумавшись о том, что должны будут значить для всех нас и этот человек, и Писание Шестого дня Творения, которое он решил написать.
Вообще, читая лекцию о Мироздании человеку, который совершенно ничего не знает о достижениях науки моего времени, я испытывала небывалое вдохновение. Более того – во мне проснулась учительница, старающаяся донести новые знания до ученика. Правда, мне все время приходилось себя одергивать, чтобы не забыть о том, что отец Бонифаций – не какой-то там школяр, а человек довольно развитый для своего времени, с пытливым умом. Потому я не стала особо углубляться. И когда он задал мне вопрос о том, как я представляю себе возникновение Вселенной, я высказала точку зрения, которую приобрела только здесь. И это было мое искреннее, непоколебимое мнение. Если бы я все еще оставалась феминисткой, то ответила бы примерно так: «Все произошло случайно. Был Большой Взрыв и Вселенная начала расширяться. Никакого Бога нет. Все происходит само по себе.»